Кортни. 1-13 (СИ) - Смит Уилбур

— Я слышала несколько минут назад мотоцикл Марка. Ты задержал его за полночь?

— Он помогал мне в подсчетах и отыскивал нужные места в отчетах о заседаниях парламента.

— Уже очень поздно.

— Он молод, — хмыкнул Шон. — И ему хорошо за это платят. — Взяв ботинки в руки, он в носках прошел в гардеробную, заметно прихрамывая. — К тому же я не слышал, чтобы он жаловался.

Он вернулся в пижаме и лег рядом с Руфью.

— Если ты держишь его так поздно, несправедливо отправлять его в город.

— А что ты предлагаешь? — спросил он, заводя свои золотые часы и кладя их на тумбочку.

— Я могла бы превратить сторожку в квартиру для мальчика. Много для этого не понадобится, хотя дом пустует уже много лет.

— Неплохая мысль, — небрежно согласился Шон. — Он всегда будет рядом, и я найду для него работу.

— Суровый вы человек, генерал Кортни. Твердый.

Он повернулся, поцеловал ее и прошептал на ухо:

— Я рад, что ты заметила.

Она хихикнула, как невеста, и шепотом ответила:

— Я совсем не это имела в виду.

— Давай посмотрим, можно ли научить тебя чему-то, чему не смог Лоуренс, — предложил он.

* * *

Коттедж, заново выкрашенный и обставленный лишней мебелью из большого дома, показался Марку дворцом; к тому же в нем не было паразитов и тараканов.

Он располагался менее чем в полумиле от главного дома, и теперь часы работы Марка стали такими же нерегулярными, как у его хозяина, положение укрепилось, и Марк естественно вписался в число обитателей поместья. В его обязанности входили: подготовка речей, необходимые для этого исследования и разыскания, ответы на все письма, недостаточно важные, чтобы им уделил внимание сам генерал, проверка домашних счетов, а частенько он просто сидел рядом с генералом, когда тому нужно было поговорить, и играл роль резонатора для его рассуждений и мыслей.

Но у него оставалось время и для старой любви — чтения. В библиотеке Эмойени хранились тысячи томов, и каждый вечер Марк уносил в свой коттедж стопку книг и читал до утра, удовлетворяя свой аппетит к истории, биографиям, сатире, политике, к Киплингу и Райдеру Хаггарду.

Потом Эмойени охватило взволнованное оживление, связанное с приближением очередной сессии парламента. Это означало, что предстоит сняться с места и переехать почти на тысячу миль, в Кейптаун.

Руфь Кортни насмешливо именовала эту ежегодную политическую миграцию Великим Переселением, но это название было вполне оправданно, потому что приходилось перевозить семью, пятнадцать старших слуг, три автомобиля, дюжину лошадей, всю одежду, серебро, стеклянную посуду, бумаги, книги и многое другое, необходимое для поддержания правильного стиля в напряженный социальный и политический сезон в течение многих месяцев, пока генерал Кортни и его коллеги руководят делами государства. Это означало также закрытие резиденции в Эмойени и открытие дома в Ньюленде, под самым массивом Столовой горы.

В самый разгар этой лихорадочной деятельности из большой поездки по Европе, в которой ее и Ирену Личарс сопровождала матушка Ирены, вернулась Буря Кортни. В последнем письме Руфи Кортни миссис Личарс признавалась, что утомлена физически и душевно. «Вам никогда не понять, дорогая, какой ужасный груз ответственности я взяла на себя. За нами следовали толпы молодых людей — американцев, итальянцев, французов, графов, баронов, сыновей промышленников, был даже сын диктатора одной южно-американской республики. Напряжение было таково, что я как-то не смогла его вынести и заперла девочек в комнате. И только потом узнала, что они сбежали по пожарной лестнице и до утра танцевали в каком-то ночном заведении на Монпарнасе». Любящая жена, Руфь тактично не стала показывать это письмо Шону Кортни, и он готов был встретить дочь с восторгом любящего отца, не омраченным ее недавними выходками.

Марка на этот раз избавили от участия в семейных делах, и он из окна библиотеки наблюдал, как Шон усаживал жену в «роллс». Генерал был одет как на свидание: жестко накрахмаленный воротничок, яркий шейный платок, темно-синий костюм с белой гвоздикой в петлице, котелок, лихо надвинутый на глаза; борода была подстрижена, глаза озорно блестели, и, садясь на свое место, он помахивал тростью.

«Роллс» с урчанием взял с места — почти за два часа до того, как к пристани № 1 должен был причалить почтовый пароход. За ним на почтительном расстоянии следовал второй «роллс», в котором повезут багаж Бури Кортни.

Марк одиноко побрел в кабинет и принялся за работу, но ему мешало сосредоточиться неизбежное возвращение кортежа. Когда это произошло, он заторопился к окну.

Он успел увидеть Бурю — выпорхнув из машины, она рука об руку с матерью поднялась по ступенькам.

Сразу за ними шел генерал, выбивая тростью стаккато на мраморных плитах: он не хотел отставать от своих дам; видно было, что он пытается оставаться серьезным и строгим, но его лицо то и дело расплывалось в широкой радостной улыбке.

Марк слышал в прихожей смех и голоса встречающих молодую хозяйку слуг, Буря по-зулусски отвечала каждому на его приветствие.

Марк вернулся к раскрытым книгам, но не смотрел на них. Он наслаждался единственным взглядом на Бурю.

Она стала еще прекраснее; Марку казалось, что это невозможно, но он ошибался. Как будто в ней воплотилась сама божественная сущность женской молодости, веселье и изящество, тепло и гладкость, шелковистость кожи и волос, совершенная форма рук и ног и тонкие черты лица, певучий голос, чистый и ясный, как звон хрусталя, танцующая грация движений, посадка головы на обнаженных загорелых плечах.

Марк сознавал, что с ее появлением весь большой дом изменился, проникся ее духом, как будто давно ждал этого мгновения.

Извинившись, Марк не пришел на ужин, не желая мешать в первый семейный вечер.

Он собирался отправиться на еженедельную тренировку, а потом поужинать где-нибудь с молодыми офицерами-холостяками. В четыре часа он покинул дом через боковой выход и пошел в свой коттедж, чтобы принять ванну и переодеться.

И уже добрался на своем мотоцикле до ворот Эмойени, когда вспомнил, что генерал просил оставить на его столе отчет о железных дорогах. В суматохе возвращения Бури Марк забыл об этом; он развернул свою тяжелую машину и подъехал к дому.

Мотоцикл он оставил на мощеном кухонном дворе и вошел опять с черного хода.

Он стоял в библиотеке с отчетом в руках, быстро просматривая его, чтобы проверить собственные замечания, когда щелкнул дверной замок.

Он положил отчет и обернулся в тот миг, когда дверь отворилась.

Вблизи Буря Кортни была еще прекраснее. Она сделала три быстрых шага по комнате, прежде чем поняла, что не одна, и остановилась, застыв с грацией газели, готовой к бегству.

Одну руку она поднесла ко рту; пальцы были тонкие, заостренные к концам, длинные ногти блестели, как жемчуг. Кончиком одного пальца она коснулась губ; губы слегка дрожали, влажные, гладкие и блестящие, ее глаза казались огромными, темно-синими. Она походила на маленькую девочку, испуганную и одинокую.

Марк хотел успокоить ее, защитить от неприятностей, сказать что-нибудь утешительное, но не мог произнести ни слова.

Но он беспокоился зря. В следующее мгновение — этого времени оказалось вполне достаточно — она поняла, что ее тревога вызвана присутствием молодого человека в отлично сидящем на молодом стройном теле мундире со множеством знаков отличия.

В ней немедленно произошла разительная перемена. Она притронулась пальцем к щеке, губы перестали дрожать и задумчиво приоткрылись. Огромные глаза, в которых больше не было страха, почти исчезли под прикрытыми веками; Буря внимательно разглядывала Марка, критически, выставив вперед подбородок.

Изменилась и ее осанка. Одно бедро чуть выдвинулось вперед, бугорки грудей поднялись, и шелк корсета плотно обтянул их. От ее нежного, чуть насмешливого голоса у Марка захватило дух.

— Здравствуйте, — сказала она.

Ее голос, низкий и хрипловатый, проник в самое сердце Марка, три произнесенных ею слога словно какое-то время висели в воздухе.