Красное колесо. Узел IV. Апрель Семнадцатого - Александр Солженицын

Ну, обвисляй, рассвободился уже. Ещё прошёл шумок, кто с соседом, кто и похлопал, опять же Крыленко, а может и из подсаженных, не прервали, дальше. А тот видит, что выбрался, и — крепче:

— Войну — решили не рабочие, не крестьяне, и даже не Государственная Дума, а разбойники Николай с Вильгельмом. А третий с ними — английский король. И в Италии, и в Японии тоже есть монархисты, которые вешают социалистов. И надо свергнуть все монархии, а не нападать только на одну германскую. Что просто „Германия напала на нас” — вульгарное рассуждение, в нём нет ни тени объективности.

То есть, Горовой толкует Кожедрову, германскую сторону застаивает.

 — Припомните 1898 год, Фашоду. — (Эт' ещё чего?) — Тогда английский капитал победил. Это ложь, что Англия давно наша союзница: в русско-японскую войну она стояла за спиной Японии, помогала ей. А Сердечное Согласие — это чтобы вместе грабить Персию.

— Верно! — одобрительно вскликнул — кто же? — прапорщик Чернега.

— Мы должны знать, во имя чего ведётся война. Все тайные договора должны быть опубликованы, — те договора, которые Милюков и сейчас признаёт существующими. Что война не изменила своего классового характера от революции — больше всего и доказывается неопубликованием договоров.

— Долой их! — крикнули. (Кого? — большевиков? договора? — договора, знать.)

— Вы, идущие в окопы проливать свою кровь, имеете право знать эти договора! Там — о разграблении Турции, Африки...

— Тогда и немцы узнают! — ему.

— Да немцы знают их лучше нас. Их не знает только наш русский народ. В этих договорах торгуют народами как скотом.

Во закидывает. А может и правда чего такое там кроется?

— А ещё виновники войны — банки! Обревизовать банки: кто их члены? может нынешние министры? То-то правительство и не хочет разрешить земельный вопрос в интересах крестьянства. Тормозит введение 8-часового дня. Препятствует всеобщему вооружению народа. Издают провокаторский циркуляр о запрещении братания, явно контрреволюционные меры. А расстрел солдат на петроградских улицах организован кадетами! Там пока будет работать следственная комиссия — а мы молчать об этом не можем. А последняя речь Родзянко говорит, что он почувствовал силу и идёт в наступление!

Разогнался про всё, аж в ушах лещит.

— А что делать? Как войну кончать? Сепаратным миром? — из зала ему.

— Никогда большевики не были за сепаратный мир, это низкая клевета! Мы не говорим — втыкать штык в землю. Нельзя окончить эту войну отказом с одной стороны. Война кончится тогда, когда все народы поймут, что льётся кровь из-за буржуазии. Войну можно кончить только переходом всей государственной власти в руки пролетариата в нескольких воюющих странах. Если революционный класс возьмёт власть, — то открытое предложение мира создаст полное доверие рабочих воюющих стран друг к другу — и приведёт к восстанию против империалистических правительств.

— Так это ещё десять лет ждать? — поддал Горовой.

— Конечно, это трудная задача. Но власть капиталистов ведёт человечество прямо к гибели.

— А кто это революционный класс?

Чернега:

— Так нам что, идти на Петроград, ещё один переворот делать?

— Революционный класс это пролетариат и батраки. А капиталисты опираются на зажиточное крестьянство и на мелких хозяйчиков.

Мел-ких хо-зяйчиков? Тут стал смекать Горовой, что сам он — вовсе не пролетариат.

— Да ты скажи, как войну кончать??

Война! — вот это и вопрос, никто ответа не знает. Ясно, что чем скорей покончать, тем лучше, все этого хотят. Но и просто отхлынуть нашей стороне нельзя.

— А для этого — братание, — отвечает Зиновьев. — То, что немцы братаются — уже есть признак нарастающей революции у них. А мы, большевики, хотим братания на всех фронтах Европы, и об этом заботимся.

Ну, это ты себе возьми. Братанье-то по немецкой команде идёт, крючок.

И другие орут про войну вот так, разное, расступленно, — а Зиновьев уже и не отвечает. Он дальше:

— Земля? Нет силы, которая помешала бы нам осуществить лозунг „земля — народу”. Немедленно нужно взять всю землю! И удельную, и церковную, и монастырскую, и помещичью! Если мы не заберём землю теперь — мы её потом не получим!

Пообвисла губа у Кожедрова, а весь не пошевелится.

— Буржуазия должна уйти от власти, потому что её немного, кучка. А должна быть объявлена диктатура рабочих, солдатских и батрацких депутатов.

А крестьянских же куда?..

— Нечего опасаться, что они неподготовлены. Власть советов приведёт страну к счастью! И это будет самый страшный удар по Вильгельму. Наша буржуазия своими нотами только разжигает у немцев желание воевать. Вильгельм говорит: видите, русские хотят нас покорить. А братания — теперь никто не задержит. Немецкие дворянчики выведывают наши тайны? — солдаты могут легко проверить, что не так. Мне рассказывали, что в наши окопы немецкие солдаты принесли трупы двух немецких офицеров, которые мешали им брататься.

— Ну, это врёшь, — басовито сказал Чернега, но не кричал туда, вперёд, а тут, поблизости. — Такого не было. И зачем нести? у себя б и уложили.

— Конечно, — всё громчел Зиновьев, — братание должно быть организовано на всех фронтах, в международном масштабе, и вот будет мир. — И уже в воп: — Вся власть Советам! И эта власть даст мир! хлеб! и свободу!

Да свободы у нас по горло. И хлеб ещё есть. А вот как с войной?

Похлопали кой-кто и этому.

Объявили перекур. Тут же в зале и закурили. Потолкались. Подходил Крыленко как председатель армейского комитета отчитывать Горового, зачем так против большевиков.

— А почему — батрацких? А крестьянских куда дели?

— Ну и крестьянских, конечно, это он пропустил.

— А ремесловых? Меня вот — куда?

После перерыва выступал доктор, Менциковский. Мол, если власть и перейдёт в руки Советов — так Вильгельм тоже не испугается, прошли те времена, когда стены рушились от иерихонской трубы. Пока германская демократия не проснулась — мы обязаны вооружиться до зубов и дать отпор. Мы-то братаемся чистосердечно, а они — по указаниям из германского генерального штаба.

Вот то-то и оно.

Тут вышел Церетели, который вчера весь день направлял, а сегодня сплошал, к концу Зиновьева приехал. И теперь предложил: пусть они с Зиновьевым будут по очереди на одни и те же вопросы отвечать.

А нам ещё лучше: вроде борьбы, поглядеть.

А Зиновьев в перерыве не ушмыгнул — и прихвачен.

Так вот первый вопрос: публиковать ли тайные договоры?

Зиновьев сильно голос снизил и опять обвисает, по-бабски. Он не сказал прямо, что надо публиковать, а: какие ж это союзники, если они за одно только распубликование грязных царских договоров готовы мстить русскому народу? Неужели такие союзники, что могут всадить нож в спину России?

Церетели: вот решайте вы сами, разумом. Если договоры опубликует одна Россия — это натравит всех на Россию. А немцы-то с австрийцами своих не опубликуют. Наш Совет предлагает больше: те договоры — отменить! — но только с согласия Англии, Франции, Японии.

Зиновьев: а каким же, по-вашему, способом можно заручиться помощью демократии всех стран, если не опубликованием договоров? Немедленно показать рабочим всех стран, Какие грязные договора заключили империалисты, и тогда рабочие и крестьяне поднимутся.

Церетели: а почему вы, большевики, всегда останавливаетесь на полдороге? в чём секрет, что вы ни разу не договариваете до конца: не предлагаете сразу разорвать с державами Согласия и заключить сепаратный мир с Германией? Что вам мешает??

Захлопали шибко.

— Смею уверить товарища Зиновьева, что Тома во Франции и Гендерсон в Англии прекрасно знают содержание тайных договоров, — и если они санкционируют, то потому, что хотят спасти свою родину от германского разгрома.

Этак поживей пошло, собранию понравилось: вы схватывайтесь, а мы послушаем.

Только уже животы подвело. Будет и завтра день. На завтра!

*****БРЕХАТЬ — НЕ ПАХАТЬ, НЕ ЦЕПОМ МОТАТЬ*****ДОКУМЕНТЫ — 21

Петроград, 30 апреля

ГУЧКОВ — кн. ЛЬВОВУ

Милостивый государь князь Георгий Евгеньевич!

Ввиду тех условий, в которые поставлена правительственная власть в стране, а в частности власть военного и морского министра, условий, которые я не в силах изменить и которые грозят роковыми последствиями армии и флоту, и свободе, и самому бытию России, — я по совести не могу далее нести обязанности военного и морского министра и разделять ответственность за тот тяжкий грех, который творится в отношении родины...

А. Гучков

138