За миллиард лет до конца света (сборник) - Аркадий и Борис Стругацкие

А потом Андрей очнулся уже от ужасной тряски. Голова его моталась на жестких пахучих узлах, он куда-то ехал, везли его куда-то, и знакомый остервенелый голос выкрикивал: «Н-но! Н-но, лярва, т-твою!.. Пошла!» А прямо перед ним на фоне черного неба горела мэрия. Жаркие языки вырывались из окон, сыпали искры в черноту, и видно было, как слегка покачиваются, свешиваясь с фонарных столбов, длинные вытянутые тела.

ГЛАВА ВТОРАЯ

Вымытый и переодетый, с повязкой через правый глаз, Андрей полулежал в кресле и угрюмо смотрел, как дядя Юра и Стась Ковальский, у которого голова была тоже обмотана бинтом, жадно хлебают прямо из кастрюли какое-то дымящееся варево. Заплаканная Сельма сидела рядом с ним, судорожно вздыхала и все пыталась взять его за руку. Волосы ее были растрепаны, краска с ресниц измазала щеки, лицо было опухшее и все горело красными пятнами. И дико выглядел на ней легкомысленный прозрачный халатик, спереди весь мокрый от мыльной воды.

– …Это он забить тебя хотел, – объяснял Стась, не переставая хлебать. – Нарочно тебя так, понимаешь, аккуратно обрабатывал, чтобы надольше хватило. Я эту штуку знаю, меня голубые гусары тоже вот так же обрабатывали. Только я весь курс, понимаешь, прошел – уже меня ногами топтать стали, да тут, слава божьей матери, оказалось, что я не тот, другого им надо было…

– Нос сломали – это ерунда, – подтверждал дядя Юра. – Нос не это самое… и сломанный сойдет… А ребро… – Он махнул рукой с ложкой. – Я их сколько себе ломал, ребер этих. Главное – кишки целы, печенки-селезенки…

Сельма судорожно вздохнула и снова попыталась взять Андрея за руку. Он посмотрел на нее и сказал:

– Хватит реветь. Поди переоденься, и вообще…

Она послушно встала и вышла в другую комнату. Андрей пошарил во рту языком, нащупал еще что-то твердое и вытолкнул на палец.

– Пломбу выбил, – проговорил он.

– Ну да? – удивился дядя Юра.

Андрей показал. Дядя Юра присмотрелся и покачал головой. Стась тоже покачал головой и сказал:

– Редкий случай. А только я, когда отлеживался, – три месяца, знаешь ли, отлеживался, – так я все больше зубы сплевывал. Баба мне ребра парила каждый день. Умерла потом, а я вот видишь – жив. И хоть бы хрен.

– Три месяца! – сказал дядя Юра с презрением. – Мне когда задницу оторвало под Ельней, я полгода по госпиталям мотался. Это же жуткая вещь, браток, когда ягодицу оторвет. Там, понимаешь, в ягодице, все главные сосуды сплетаются. А мне по касательной как шваркнет болванкой!.. Ребята, спрашиваю, что же это такое, где же задница-то? А мне, веришь, штаны содрало начисто по самые голенища, как не было штанов… в голенищах еще что-то осталось, а сверху – ну ничего!.. – Он облизал ложку. – Федьке Чепареву тогда голову оторвало, – сообщил он. – Той же болванкой и оторвало…

Стась тоже облизал ложку, и некоторое время они сидели молча и глядели в кастрюлю. Потом Стась деликатно кашлянул и снова запустил ложку в пар. Дядя Юра последовал его примеру.

Вернулась Сельма. Андрей взглянул на нее и отвел глаза. Вырядилась, дура. Серьги свои гигантские нацепила, декольте, намазалась опять, как шлюха… Шлюха и есть… Не мог он на нее смотреть, ну ее к черту совсем. Сначала этот срам в прихожей, а потом срам в ванной, когда она, рыдая в голос, стягивала с него обмоченные трусы, а он глядел на сине-черные пятна у себя на животе и боках и опять плакал – от жалости к себе и от бессилия… И конечно же пьяна, опять пьяна, каждый божий день она пьяна, и сейчас, пока переодевалась, обязательно хлебнула из горлышка…

– Врач этот… – сказал дядя Юра задумчиво. – Ну, лысый этот, который сейчас приходил, – где это я его видел?

– Очень может быть, у нас и видели, – сказала Сельма, улыбаясь обольстительно. – Он в соседнем подъезде живет. Кем он сейчас работает, Андрей?

– Кровельщиком, – мрачно сказал Андрей.

Она напропалую спала с этим лысым доктором, весь дом знал. Он и не скрывался особенно. Да и никто не скрывался, впрочем.

– Как так – кровельщиком? – поразился Стась, не донеся ложку до усов.

– А вот так, – сказал Андрей. – Крыши кроет, баб кроет… – Он с кряхтением поднялся, полез в комод и вытащил сигареты. Опять двух пачек не хватало.

– Баб-то ладно… – ошарашенно бормотал Стась, потряхивая ложкой над кастрюлей. – Крыши-то как? А ежели он сорвется? Врач ведь…

– А они вечно что-нибудь в Городе придумают, – ядовито сказал дядя Юра. Он сунул было ложку за голенище, но спохватился и положил ее на стол. – Это как у нас в Тимофеевке, сразу после войны, прислали в один колхоз председателем грузина, политрука бывшего…

Зазвенел телефон. Сельма взяла трубку.

– Да, – сказала она. – Д-да… Нет, он болен, не может подойти…

– Дай сюда трубку, – сказал Андрей.

– Это из газеты, – сказала Сельма шепотом, прикрывши микрофон ладонью.

Андрей протянул руку.

– Дай трубку! – повторил он, повысив голос. – И не имей привычки за других расписываться!

Сельма отдала ему трубку и схватила пачку сигарет. Руки у нее тряслись, губы – тоже.

– Воронин слушает, – сказал Андрей.

– Андрей? – Это был Кэнси. – Куда ты провалился? Я тебя всюду ищу. Что делать? В городе фашистский переворот.

– Почему – фашистский? – ошеломленно спросил Андрей.

– Ты придешь в редакцию? Или ты правда болен?

– Приду, конечно, приду, – сказал Андрей. – Ты объясни…

– У нас списки, – торопливо проговорил Кэнси. – Спецкоры и все такое прочее… Архивы…

– Понял, – сказал Андрей. – Только почему ты думаешь, что фашистский?

– Я не думаю, я знаю, – нетерпеливо сказал Кэнси.

Андрей стиснул зубы, закряхтел.

– Подожди, – сказал он с раздражением. – Не пори горячку… – Он лихорадочно соображал. – Ладно, ты все подготовь, а я сейчас выхожу.

– Давай, – сказал Кэнси. – Только осторожнее на улицах.

Андрей бросил трубку и повернулся к фермерам.

– Ребята, – сказал он, – ехать надо. Подвезете до редакции?

– Отчего же, подвезем… – отозвался дядя Юра. Он уже поднимался из-за стола, на ходу заклеивая козью ножку. – Давай-ка, Стась, вставай, нечего тут рассиживаться. Мы тут с тобой рассиживаемся, а они там, понимаешь, власть берут.

– Да, – сокрушенно согласился Стась, тоже поднимаясь. – Ерунда какая-то получается. Всю головку вроде бы сняли, всех поперевешали, а солнца все равно ни хрена нет… Еж твою двадцать, куда это я машинку свою сунул?..

Он шарил по всем углам, отыскивая свой уродец-автомат, дядя Юра, попыхивая козьей ножкой, неторопливо натягивал поверх гимнастерки рваный ватник, и Андрей тоже было поднялся одеваться, но натолкнулся на Сельму. Сельма стояла, загораживая ему дорогу, очень бледная и очень решительная.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});