Лейла. По ту сторону Босфора - Тереза Ревэй

Лейла начала укачивать мальчика в объятиях, положив щеку ему на макушку. Едкий запах йода смешивался с ароматом его волос. Сын был таким хрупким для своего возраста…

— Львиная смелость в теле ягненка, — прошептала она.

Любовь к Ахмету была изодрана угрызениями совести — он родился в страданиях, пуповина была обмотана вокруг шеи, и после родов она была слишком слаба, чтобы кормить ребенка грудью. Она лишила сына этой материнской поддержки, такой важной в первые недели жизни.

— Я не хочу, чтобы ты подвергал себя опасности, мой маленький волчонок, — тихо произнесла она. — Ты для меня важнее, чем все звезды на небе, ты же это знаешь.

— Мама, нужно бороться за себя…

— Ангел мой, бороться должны взрослые, а не дети. Дети должны расти и учиться, чтобы стать сильными и умными мужчинами, которые будут полезны своей родине. Не торопи события. Научись терпению…

После недолгого молчания мальчик спросил, может ли он пойти вместе с Али Ага на молитву в мечеть.

— Конечно, сердце мое. Беги быстрее попросись с ним пойти!

Ахмет метнулся к двери. Фериде неодобрительно смотрела на хозяйку. Иногда поведение Лейлы шокировало старую служанку, и ей никак не удавалось привыкнуть к тому, что та одевается по-европейски. «Я слишком стара для всех этих глупостей», — устало думала она.

— Я читаю тебя, словно открытую книгу, — ласково произнесла Лейла, целуя руку той, кто был с ней рядом с самого детства. — Но порицание Ахмета ни к чему не приведет. Он снова возьмется за свое.

— Есть и кое-что похуже, — продолжала брюзжать Фериде. — Он недавно искал Орхана и спросил, почему на его двери замок.

Лейла вздохнула. Сегодня Ахмет. Кто завтра?

Люди падки на пересуды. Одно откровение, одно бестактное замечание, одно любопытное ухо… Ее сердце сжалось в тревоге.

— Как он? — поинтересовалась она.

— Намного лучше. Горячка наконец-то прошла.

— Хорошо, пойду поговорю с ним.

Фериде молча подошла к инкрустированному сундуку, достала вуаль и протянула госпоже с выражением лица, не терпящим возражений. Лейла улыбнулась, снимая шляпку.

— Он уже видел меня с непокрытой головой и полуодетой.

— Поскольку он был при смерти, то молим Аллаха, что он ничего не заметил!

Лейла поправила складки вуали.

— Я могла бы также надеть униформу медсестры, — пошутила она.

— Не понимаю, почему вас волнуют подобные вещи, — выпалила Фериде. — Он же неверный, даже если и пролил кровь за нашу страну.

— Исключительно из тщеславия. Не хотела бы, чтобы он подумал, что турецкие женщины не умеют одеваться со вкусом.

— Вздор! — раздраженно фыркнула служанка. — Как по мне, я желала бы, чтобы он поскорее поднялся на ноги, покинул наш дом и я больше никогда о нем не слышала… Как будто у нас нет других забот!

Ханс Кестнер спал, откинувшись на подушки. Ранение не прошло бесследно. Он похудел, и черты лица заострились. Доктор Кампьон несколько раз приходил проверить, нет ли заражения. Первое время днем и ночью Фериде и Лейла дежурили возле раненого, особенно когда температура росла и мужчина бредил.

Лейла положила руку ему на лоб. Кожа была прохладной. «Самое плохое миновало», — с облегчением подумала она. Она должна гордиться этой победой. Внезапно немец открыл глаза, и она отдернула руку, словно от ожога. Впервые он смотрел на нее, пребывая в сознании. В тот же миг особая связь улетучилась, и они снова стали чужими. Лейла с удивлением заметила, что ее это расстроило.

— Ханым Эфенди, я обязан вам жизнью.

Он говорил по-турецки, немного искажая интонации, но в целом мелодика речи была правильной. Смущенная, Лейла отступила на шаг. Она никогда не испытывала такого стеснения перед солдатами в военном госпитале.

— Я счастлива, что вам лучше.

— Это благодаря вам.

Он так пристально на нее смотрел, что Лейла отвела глаза и принялась изучать полку, на которой лежали перевязочный материал и лекарства.

— Я могу вас отблагодарить?

— Послушайте, это ни к чему. Любой поступил бы так же.

— Сомневаюсь, — серьезно произнес он. — Многие бы смотрели, как я истекаю кровью, после чего бросили бы мой труп в Босфор. Вы очень смелая.

Щеки женщины залил румянец. Она почувствовала себя совершенной и наивной глупышкой.

— Кажется, вы многое знаете…

— Благодаря Орхану.

— А, мой дорогой братец, — с нежностью, но немного иронично произнесла Лейла. — Вы — герой для него и его товарищей.

— Скажем, их впечатляют мои приключения. Тем не менее в них нет ничего особенного.

— А ведь именно вам Орхан обязан своей страстью к археологии. Ко всем этим пыльным камешкам, которые вы переворачиваете, копаясь в земле… — пошутила она.

— Увы, он подсунул вам коварный сюрприз, когда привел меня в ваш дом. Мне очень жаль. Предают только свои, не так ли?

Лейла была поражена блеском его задорного взгляда и улыбкой. Сердце женщины екнуло.

— Не хотите присесть? Вы немного побледнели, — встревожился он.

— Не думаю…

— Прошу вас. Нам нужно поговорить.

Он попытался приподняться, на лбу выступили капли пота.

— Успокойтесь, — сказала Лейла, придвигая стул. — Вы еще слишком слабы.

Он закрыл глаза, голова упала на подушку.

— Знаю. Я просто хотел встать.

— Вы не должны это делать! — воскликнула она. — Еще слишком рано!

— Как вы думаете, когда я смогу уйти?

Она задумалась.

— Врач говорил, что период выздоровления может продлиться около двух месяцев.

— Два месяца! Но это невозможно. Вы не представляете, какой опасности я всех вас подвергаю. Не знаю, в курсе ли вы…

— Вы убили британского шпиона.

— Вы кажетесь такой спокойной, — удивился он. — Вас это не шокирует?

Взгляд Лейлы потемнел.

— С чего бы это? Перемирие скрепило печатью документ об окончании военных действий в Европе, но мы по-прежнему воюем. И нам пришлось к этому привыкнуть, вы так не считаете? Иногда я спрашиваю себя — почему? Либо это результат небрежности наших правителей, либо проклятие, — вздохнув, добавила она. — Как бы то ни было, я не вижу, как за короткий срок ситуация может улучшиться. Поэтому будет еще много смертей, поверьте.

Ханс Кестнер подумал, что нет ничего более пленительного, чем умная женщина. Он любовался изяществом и утонченностью Лейлы-ханым. Встретить османскую женщину из высшего общества считалось особой привилегией. Он привык к загорелым лицам анатолийских крестьянок, к их ярким платкам. Муслин скрывал волосы хозяйки дома, но он помнил их, густые и ароматные, цвета красного дерева, а также прохладу рук спасительницы и тембр голоса, который доходил до него сквозь помутневший от боли и тревоги разум.

— Если англичане найдут меня здесь, вас бросят в тюрьму. Они очень серьезно относятся к пособничеству повстанцам.

— Успокойтесь, эту задачу затруднит им тот факт, что мой супруг служит у падишаха и что в селямлике живет французский офицер. Не существует лучшего укрытия, чем в логове врага, — ответила она с наигранным весельем.

Он понял, что Лейла боится, но пытается это скрыть. Внезапно ему отчаянно захотелось защитить эту хрупкую и отважную женщину.

— Да услышит вас Бог, — прошептал он. — Я не прощу себе, если принесу несчастье вам и вашей семье.

Ханс решил сменить положение и лечь ровнее, но это простое действие было почти невыполнимым. Он побледнел. Его тело стало тайным врагом, с которым он должен был обращаться крайне осторожно. Немец не привык быть слабым, он боялся беспомощности. Однако он и раньше бывал рядом со смертью, участвуя в опасной тайной войне. Он владел турецким и арабским, был знаком с жителями Месопотамии и Персии, поэтому высшее немецкое командование и османский военный министр Энвер-паша доверили ему особую миссию. В задачу небольшого числа немецких офицеров входило поддержание волнений на юге Османской империи. Эта нестабильность представляла угрозу для британцев, помешанных на безопасности Великого Индийского пути. За голову Ханса было назначено вознаграждение, его фотографиями пестрели первые страницы «Basra Times». Один из его товарищей был арестован и казнен. Там, где англичане располагали войсками и отлично налаженной системой шпионов, немецкие разведчики могли действовать только поодиночке. Хансу пришлось пройти необычное испытание, не бояться ни смерти, ни дьявола, чтобы показать себя достойным игры. Одиночество может свести с ума, но оно уже давно стало близким другом Кестнера.

Лейла налила чай, выложила изюм.

— У нас почти нет сахара, — извиняясь, сказала она.

Ханс дрожал от истощения. Она наклонилась как раз в тот момент, когда он чуть было не разлил чай. Аромат ее духов снова обволок его. Он вздрогнул, ощущая, как она сжимает его руки своими. У нее были тонкие пальцы, миндалевидной формы ногти, нежная кожа. Будучи знатоком ювелирных изделий, он смог оценить великолепные драгоценные камни, сверкавшие на ее пальцах. Его охватило смятение вперемешку с неким страхом, но также такое сильное возбуждение, которого он еще никогда не испытывал.