Суперсыщик Калле Блумквист - Астрид Линдгрен

- Я кое-что слышу, - говорит он. - По-моему, идет моторная лодка!

Ева Лотта и Калле прислушиваются. Да, правда, слабый-слабый треск мотора слышен где-то далеко в море. В этих заброшенных шхерах, которые кажутся забытыми богом и людьми, слабый треск - первый сигнал, который доносится к ним из внешнего мира.

За пять дней, что они были на острове, здесь не появился ни один человек, ни одна моторная лодка, ни даже маленький челнок рыбака, приплывшего ловить окуней. Но сейчас где-то в заливе плывет моторная лодка. Не плывет ли она сюда? Кто знает? Здесь так много заливов и проливов! Скорее всего, она плывет совсем в другую сторону. Но если она плывет сюда - нельзя выбежать на причал и во всю силу легких крикнуть: «Сюда, сюда, спешите, пока не поздно!» А вдруг в этой лодке маленькая веселая компания, отдыхающих, которые машут руками, смеются и плывут дальше и вовсе не собираются подплывать ближе и выслушивать, в чем дело?

С каждой минутой все труднее выносить неизвестность.

- После этого нам уже никогда больше не бывать нормальными людьми, - говорит Калле.

Но Ева Лотта и Андерс не слушают его. До них не доходит ничего, кроме этого треска моторки, который слышится с моря. А треск все усиливается. И вскоре вдали показывается лодка. Вернее, лодки - их по крайней мере две!

Но вот из леса появляются люди! Это - Петерс. А за ним по пятам следуют Блум и Сванберг. Они бегут к самолету, словно речь идет о жизни и смерти. Может, они тоже слышали треск моторок и испугались? Никке и Расмус не показываются. Значит ли это, что… нет, они не в силах подумать, что это означает! Глаза их следят за Петерсом. Он уже возле самолета и влезает в кабину к профессору. Для Блума и Сванберга там явно места нет. Дети слышат, как Петерс кричит своим подручным:

- Спрячьтесь пока в лесу! Вечером вас заберут!

Жужжит пропеллер. Самолет начинает дергаться взад-вперед над водой, и Калле кусает губы. Сейчас выяснится, удался ли его саботаж.

Самолет дергается взад-вперед. Взад-вперед над водой. Но подняться он не может. Самолет тяжело клонится налево, клонится все ниже и ниже и наконец опрокидывается.

- Ура! - забыв обо всем на свете, кричит Калле.

Но тут он вспоминает, что там, в самолете, находится и профессор, и когда он видит, что самолет начинает тонуть, его охватывает беспокойство.

- Идем! - кричит он Еве Лотте и Андерсу.

И они выбегают из кустов - одичалое маленькое войско, которое так долго сидело в засаде.

Самолет утонул в заливе. Его больше не видно. Но в воде плавают люди. Калле, Андерс и Ева Лотта в волнении пересчитывают их. Да, там трое.

И тут неожиданно появляются моторные лодки. Моторные лодки, о которых они почти успели забыть. О, не может быть! На носу одной из них стоит…

- Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк! Дядя Бьёрк!

Они кричат так, что у них чуть не лопаются голосовые связки.

- О, это дядя Бьёрк, - плачет Ева Лотта, - милый, славный, как здорово, что он здесь!

- А сколько с ним полицейских! - обезумев от радости, кричит Калле.

В заливе - сплошная каша. Дети видят лишь, как мелькают полицейские мундиры и спасательные круги, видят людей, которых вытаскивают из воды. По крайней мере, они видят, как вытаскивают двоих. А где же третий?

Третий плывет к берегу. Видно, он не желает, чтобы ему помогали. Рассчитывает спастись самостоятельно.

Одна из моторных лодок направляется к нему. Но Петерс значительно ее опережает.

Вот он уже у причала. Крепко цепляется за него, взбирается наверх и быстро бежит прямо к тому месту, где находятся Андерс, Ева Лотта и Калле. Они снова прячутся в кустах, потому что тот, кто бежит, доведен до отчаяния и они боятся его!

Вот он совсем рядом с ними, и они видят его глаза, полные ненависти и разочарования. Но он ничего не замечает. Он не видит за кустами маленький боевой отряд. Он не знает, что его злейшие враги так близко. Но как раз в тот момент, когда он пробегает мимо, его путь преграждает худая, узкая мальчишеская нога. С яростным ругательством падает он ничком среди кочек, поросших вереском. И вот они уже наваливаются на него, его враги, все трое сразу. Они лежат на нем плашмя, держат скованными его руки и ноги, прижимают его голову к земле и кричат так, что на острове отзывается эхо:

- Дядя Бьёрк, дядя Бьёрк, на помощь!

И дядя Бьёрк приходит на помощь. Разумеется, приходит. Ведь он еще ни разу не изменял своим друзьям, храбрым рыцарям Белой Розы.

А в лесной чаще лежит, уткнувшись в мох лицом, человек, рядом с ним сидит маленький мальчик и плачет.

- Смотри, Никке, у тебя ведь кровь течет, - говорит Расмус.

На рубашке Никке - красное пятно, и оно быстро расплывается. Расмус тычет в пятно грязным указательным пальчиком:

- Какой дурак этот Петерс! Он стрелял в тебя, Никке?

- Да, - отвечает Никке таким тоненьким и странным голосом. - Да, он стрелял в меня… но ты не плачь из-за этого… Главное, ты спасен!

Никке - бедный и наивный моряк, - он лежит и думает, что пришла его смерть. И он рад этому. Сколько глупостей наделал он в своей жизни, и хорошо, что последнее совершенное им - доброе дело! Он спас Расмуса. Лежа здесь в лесу, он не может сказать это наверняка, но одно он, по крайней мере, знает: он попытался спасти мальчика. Он знает, что бежал до тех пор, пока сердце его не раздулось, точно кузнечный мех, но потом он больше не смог бежать. Он знает, что крепко-крепко держал Расмуса в объятиях, пока пуля не настигла его и он не упал. А Расмус помчался, словно маленький испуганный зайчонок, и спрятался за деревьями. Теперь же он снова вернулся к Никке, этот маленький зайчонок, а Петерс исчез. Потому что ему пришлось спешно удирать. Значит, Петерс не посмел остаться и искать Расмуса. Теперь они одни, Никке и вот этот маленький мальчуган, который сидит рядом с ним и плачет, он - единственный на свете, к кому Никке по-настоящему привязался. Никке сам не понимает, как это произошло, не помнит, как все началось… Может, началось это уже в самый первый день, когда Расмус, получив лук и стрелы, в знак благодарности обхватил ноги Никке и сказал:

- Я думаю, что ты добрый, милый Никке!

Но сейчас Никке страшно обеспокоен. Как отослать отсюда Расмуса обратно к остальным? Должно быть, внизу, у причала, что-то случилось. Самолет так и не поднялся, а появление моторных лодок наверняка что-нибудь да значит. Интуиция подсказывала Никке: наступил конец этой злосчастной истории, и Петерсу тоже пришел конец, так же как и ему самому. Никке доволен. Все будет хорошо, только бы Расмус поскорее вернулся к отцу. Маленький ребенок не должен сидеть в лесу и смотреть, как умирает человек. Никке хочет избавить от тягостного зрелища своего друга, но не знает, как это сделать. Он не может сказать малышу: «Уходи, потому что старый Никке сейчас умрет и он хочет остаться один… лежать здесь в полном одиночестве и радоваться тому, что ты, мальчик, снова свободен и счастлив. Ты можешь стрелять из лука и пускать по воде лодочки из коры, которые смастерил для тебя Никке».

Нет, так не скажешь! А тут еще Расмус обвивает рукой его шею и ласково говорит:

- А теперь идем, милый Никке, уйдем отсюда! Пойдем к папе.

- Нет, Расмус, - с трудом говорит Никке. - Я не могу идти, шагу не могу ступить, понимаешь, придется мне остаться здесь. Но ты должен пойти один… Я хочу, чтобы ты пошел!

Расмус надувает губы.

- А вот и не пойду! - решительно заявляет он. - Я подожду, пока ты пойдешь со мной. Понятно?

Никке не отвечает. У него нет больше сил, и он не знает, что сказать. А Расмус, уткнувшись носом в его щеку, шепчет:

- Я ведь так тебя люблю, так люблю!

Тут Никке плачет. Он не плакал с тех пор, как был ребенком. Но теперь он плачет. Потому что очень устал, и еще потому, что впервые в жизни ему говорят такие слова.

- Неужто? - всхлипывает он. - Неужто ты можешь любить киднэппера?

- Да, ведь киднэпперы добрые, - уверяет его Расмус.

Никке собирает последние силы.

- Расмус, теперь ты должен сделать как я говорю. Ты должен пойти к Андерсу, Калле и Еве Лотте. Ты ведь станешь Белой Розой, а? Ты ведь хочешь этого, верно?

- Хочу, да только…

- Ну тогда ты торопись! Я думаю, они ждут тебя!

- Да, ну а ты, Никке?

- Я буду лежать здесь, тут так хорошо, кругом мох. Буду лежать, отдыхать и слушать, как щебечут птицы.

- А как же… - говорит Расмус.

Но вдруг он слышит, как кто-то кричит. Далеко-далеко. Кто-то зовет его по имени.

- Ой, это папа! - радостно восклицает Расмус.

Тут Никке снова плачет, но теперь уже совсем тихо, уткнувшись головой в мох. Судьба порой оказывается добра к старому грешнику - теперь ему больше нечего беспокоиться о Расмусе. Никке плачет оттого, что благодарен за это… и оттого, что так трудно сказать «прощай» этой маленькой фигурке в грязном комбинезончике, которая стоит здесь и не знает, идти ли к папе или остаться с Никке.

- Иди и скажи своему папе, что здесь в лесу лежит старый, продырявленный пулей киднэппер, - говорит Никке.