Шрифт:
Интервал:
Закладка:
–Боюсь, что это продуманная игра, – предупреждал Вакар.
Я так не думал, но это не меняло сути дела.
На студии состоялось открытое собрание, посвященное предстоящему историческому юбилею. Киевское начальство решило устроить для делегаций от дружеских республик торжественный ужин в самом большом студийном павильоне. Павильон должен был быть соответственным образом украшен. Директор студии докладывал, что заказаны стулья, и столы для делегаций получены. Администраторы обещали поставить необходимое количество холодильников. Собрание шло как по накатанным рельсам. За столом президиума важно восседали автор нашего сценария писатель Корнейчук с женой, писательницей Вандой Василевской. Выступал и Левчук. Он заверял присутствующих, что задание партии будет выполнено с честью и в срок, говорил о том, что съемочная группа работает напряженно, при этом похвалил и меня «за инициативу и большую полезную работу».
Слушая его похвалы, я решил, что сейчас пора сказать коллективу студии правду. Если бы Левчук меня ругал, мое выступление могло бы быть воспринято как желание оправдаться. Но сейчас он меня хвалил. Я взял слово.
– Все, что говорил Тимофей Васильевич Левчук, – сказал я, – приятно и радостно слушать. Возможно, он прав. Но у меня есть серьезные опасения, что фильм не будет готов к юбилею.
В зале установилось гробовое молчание.
– Конечно, группа работает напряженно, – продолжал я. – Но главные герои еще не утверждены, поэтому костюмы и платья не шьются. А время уходит. Не сокращен еще сценарий. А он нуждается в сокращениях...
– Молодой человек, – перебил меня Корнейчук. – Сценарий принят худсоветом. Отзывы были только восторженные. О каких сокращениях вы говорите?
– Я знаю, что худсовет принял сценарий «на ура», но я прохронометрировал ваш сценарий (это моя обязанность): в нем четыре серии, а не одна. Снять нужно одну. Кроме того, сценарий, по-моему, несовершенный.
Сидящая рядом с мужем Ванда Василевская самоуверенно улыбнулась. Зал зашумел.
– Кто вы такой, что судите о сценарии?! – возмутился Корнейчук.
Из зала послышались крики: «Лишить его слова!», «Нахал!», «Вiн с глузду зихав!».
– Такие обвинения далеко не безобидны. За них нужно отвечать. Что вам не нравится в моем сценарии?! – В вопросе Корнейчука звучала угроза.
У меня еще с войны было правило: если противник в споре прибегает к демагогии, ты должен воспользоваться тем же оружием.
– Меня всю жизнь учили марксизму, – ответил я. – И я знаю, что «историю можно судить только с позиций классовой борьбы». И мне непонятно, почему эксплуататоры турки у вас – обезьяны, эксплуататоры поляки – сволочи, а русские эксплуататоры цяци (в данном случае: очень хорошие). – Меня обуял полемический зуд. Мне нравилось злить Корнейчука. Я невзлюбил его еще с начала войны, когда прочитал его подхалимскую пьесу, в которой за неудачу в первый период войны обвинялись генералы.
– Вы против объединения Украины с Россией! – негодовал Корнейчук.
Он был председателем Совета Национальностей СССР и не допускал с собой разговора на равных. Но армия меня научила ничего не бояться, если я прав.
– Почему? Я горд тем, что наши народы были вместе триста лет, что мы вместе совершили Октябрьскую революцию, и вместе победили немцев в Отечественной войне, а сейчас вместе строим социализм. Но почему у вас русский царь в сценарии трактуется как герой?
– Он взял Украину под свою высокую руку! – крикнул Корнейчук.
– Да кто бы ее не взял? Такую прекрасную страну?
Зал зашумел – Корнейчук был председателем Совета Национальностей, а тут какой-то нахал учит его. С другой стороны, многим это нравилось – Корнейчука недолюбливали, и было за что. Талантливый писатель заигрался в политику и перестал быть художником.
Зал шумел.
– Гнать Чухрая из партии! – предложил кто-то из зала.
– Я согласен! – крикнул я, чтобы перекричать зал.
От неожиданности зал затих.
– Я согласен! Если фильм будет снят в срок, значит я интриган и в партии мне не место. Но если фильм не будет снят, значит, я правильно предупреждал партию. За что же меня исключать?
Из партии меня на сей раз не выгнали – слишком серьезным был поднятый мной вопрос. Но сняли с работы и других работ не предлагали. Зарплату я перестал получать.
А у меня семья.
Неожиданно – телефонный звонок.
– Приходите к нам в Театральное общество. Мы хотим предложить вам работу.
Приезжаю, знакомлюсь с хорошим человеком по имени Бобошко. Он спрашивает, знаю ли я украинский язык.
– Да, знаю.
– Вот и прекрасно, – говорит он. – Мы хотим предложить вам поехать по украинским театрам и устраивать открытые рецензии.
– А что это такое?
– Посмотрите спектакль, соберете коллектив театра и расскажете, какое впечатление на вас, человека профессионального, он произвел. Конечно, это нужно хорошо обосновать.
Я согласился попробовать.
Работа эта мне понравилась. Она оказалась очень полезной для меня лично. Надо было сосредоточиться на спектакле, запомнить удачные и неудачные, с моей точки зрения, места и суметь точно аргументировать свое мнение. В кинематографе это умение очень важно, ведь кино снимается вразброд, не последовательно. Оказалось, что и на коллективы театров мои рецензии производили хорошее впечатление. Дело в том, что штатные рецензенты были служащими. Им было опасно говорить совсем откровенно, приходилось обходить острые углы. Меня же ничто не сдерживало. Для меня была важна только откровенность, и я говорил то, что думал, невзирая на положения и звания участников спектакля. Коллективу это нравилось, и меня приглашали во многие театры. Я хорошо зарабатывал.
Между тем проходило время. Возвращаясь в Киев, я узнавал, что «Триста лет тому» к юбилею опоздало, что Левчук и Крушельницкий отстранены от режиссуры и что студия ищет режиссера, который бы ее выручил. Потом я узнал, что на студию приезжает Михаил Ромм. Я специально уехал из Киева, чтобы не сказали, что я влиял на решение Ромма. Но когда было объявлено выступление Ромма по поводу приглашения студии, я вернулся в Киев, чтобы видеть, как это будет происходить.
Зал был набит до отказа. Ждали появления Ромма. Наконец Ромм явился, бросил на стол папку со сценарием.
Пономаренко елейным голосом объявил:
– Сейчас Михаил Ильич расскажет нам о своем впечатлении по поводу сценария, покритикует нас и потом будет выручать студию.
Ромм сказал:
– Критиковать сценарий я не буду, потому что он ниже всякой критики. По той же причине я поставить фильм не могу.
– Михаил Ильич, – взмолился Пономаренко, – вы ж и сценарист!
– Я сценарист, – отвечал Ромм. – Но чтобы написать сценарий, мне нужно два-три месяца на изучение материала. Времени на это нет. Времени уже ни на что нет!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});- Николай Георгиевич Гавриленко - Лора Сотник - Биографии и Мемуары
- Эхо прошедшей войны. В год 60-летия Великой Победы. Некоторые наиболее памятные картинки – «бои местного значения» – с моей войны - Т. Дрыжакова (Легошина) - Биографии и Мемуары
- Зеркало моей души.Том 1.Хорошо в стране советской жить... - Николай Левашов - Биографии и Мемуары
- Свидетельство. Воспоминания Дмитрия Шостаковича - Соломон Волков - Биографии и Мемуары
- Живое кино: Секреты, техники, приемы - Фрэнсис Форд Коппола - Биографии и Мемуары
- Кровавое безумие Восточного фронта - Алоис Цвайгер - Биографии и Мемуары
- Харьков – проклятое место Красной Армии - Ричард Португальский - Биографии и Мемуары
- Алтарь Отечества. Альманах. Том I - Альманах - Биографии и Мемуары
- Этот день Победы. Ветераны Челябгипромеза в Великой Отечественной войне - Семён Абрамович Шенкман - Биографии и Мемуары / История
- Мой путь. Я на валенках поеду в 35-й год - Литагент АСТ - Биографии и Мемуары