Меж двух огней (СИ) - Эр Анастасия

Она продолжала презрительно скалиться.

— Не советую, — тихо сказал Исаев, оглядывая Зорина и Ветроградова, готовых сорваться с места. — Мне терять нечего.

Шереметьев своим появлением рассадил всех обратно по местам. Марка трясло от злости и лихорадило от слов Елизаровой. Видимо этой ночью что-то сломалось в ней.

И она даже после допроса продолжала говорить только правду.

Понятно, почему уроды так взъерепенились. Все они облизывались и на нее, и на Чумакову, и на десяток других девчонок, чьи родители были инквизами, а сами презрительно кривились и зажимали носы, когда речь заходила о них.

Елизарова знала, что ее хотят. Она знала, что ее хотел Кирсанов, и как ее хочет Марк. Кажется, она наслаждалась этим.

После пары, длившейся, по ощущениям, от окна и до вечера, Марк решительно схватил Елизарову за руку и повел за собой в сторону коридора, о котором большинство студентов узнавало в лучшем случае к пятому курсу.

Она покорно шла за ним, словно ожидала чего-то такого.

Марк остановился у окна, посадил ее на подоконник, чтобы их глаза были на одном уровне, и выпалил:

— Елизарова, а что вообще между нами происходит, а?

Она удивилась так, что аж рот раскрыла. Наверное, думала, что Марк сейчас будет оправдываться и снова отрицать вину, но он вчера ей уже все сказал. Должна была запомнить. А верить или нет — это ее Елизаровское дело.

— Что ты имеешь в виду? — она слегка нахмурила брови и стала просто преступно красивой.

— Ну, сколько раз мы трахались?

— Я не помню, — недоуменно ответила Елизарова.

— А я помню. Четырнадцать, не считая того раза, когда ты брала у меня в рот. Кстати, где ты научилась сосать? На каких-нибудь инквизовских курсах? Или ты баловалась с Кирсановым? Ему уже все равно, так что не молчи.

До Марка как будто только сейчас начал доходить смысл слов отца. Он чувствовал, как его заполняет обида, и давился собственным унижением.

Что же такого увидел отец в ее голове? Видел, как Елизарова сосала у Кирсанова — и сделал вывод, что за такое Марк из ревности мог убить? Или он видел еще кого-то, о ком Марк не подозревает?

— Так что, Елизарова, — он придвинулся к ней, встав между ног, — кто я тебе? Теперь, когда Кирсанова нет, ты позволишь мне быть твоим парнем? Или для этого недостаточно просто ебать тебя, и нужны какие-то особые заслуги? — Марк отвратительно ухмыльнулся. — Ну, что мне сделать?

Она испуганно смотрела на него.

— Это ты убил Дениса?

— Да какая разница? — назло ей расхохотался Исаев. — Тебе же плевать, Елизарова. Тебе же насрать, хоть мы все тут переубиваем друг друга из-за тебя. Нравится думать, что ради тебя я готов убить? — Он придвинулся так близко, что шептал ей в рот. — А если меня грохнут, тоже не заплачешь?

— Замолчи, — выдохнула Елизарова.

— Тогда ты скажи, — он услышал в собственном голосе дрожь и сорвался, саданув по стене кулаком: — Скажи мне что-нибудь! Будешь навещать меня в Новемаре? Или сразу ляжешь под кого-нибудь другого?

Она пихнула его в грудь обеими руками, соскочила с подоконника и бросилась прочь.

Марк, тяжело дыша, прислонился к стене, сполз по ней и сел на задницу.

Он с силой потер глаза.

Ему грозила тюрьма за преступление, которого не совершал, и к Новому году он возможно уже не будет студентом Виридара.

Марк представил, как сломают его палочку, как переоденут из формы в робу, и как Елизарову отдадут кому-нибудь другому.

Елизарова не вещь, одернул он себя, ее не могут отдать. Она сама выберет другого.

Этот другой будет целовать ее за завтраком и называть по имени.

«Ева», — Марк попробовал беззвучно произнести его и поморщился. Пусть сами зовут ее так.

Кстати, а кого она выберет после Марка? Елизарова вроде бы никого особо не выделяла.

Он хмыкнул. Похоже, с гибелью Кирсанова у него действительно не осталось соперников.

И времени не осталось.

Марк листал на каникулах какие-то сборники из кабинета отца: за убийство полагается от трех лет до пожизненного. Он еще не достиг возраста полной дееспособности по меркам чародейского мира, значит, дадут лет семь-восемь, выйдет тридцатилетним стариком.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Елизарова на него даже не взглянет после такого. Общение с тюремщиками никого не красит.

В том, что он выживет в тюрьме, Марк не сомневался. Он прожил счастливые двадцать лет: его все любили, он творил что хотел, не слушая никого, и выходил сухим из воды. У него были братья, хотя у его родителей не рождалось детей, кроме него.

У него даже была Елизарова — целых четырнадцать раз. Только воспоминаний о Елизаровой с лихвой хватит.

Отец потребовал оставить ее, но легче было попросить Марка разучиться летать.

Он встал с пола и закинул на плечо сумку. Пора было отправляться на флороведение — по той тропе, где когда-то началась его история с Елизаровой.

Глава 24. Елизарова

Я не умела этого говорить.

Наверное, признаваться в том, что человек тебе небезразличен, нужно заранее учиться. Чтобы подобрать слова в нужный момент. Или в ненужный.

Но мне некому было их сказать. Я ведь еще ни разу не влюблялась.

Я вспомнила, как Денис признался мне в любви: вышло слегка неловко и наверняка не совсем правдиво, но проникновенно.

Жаль, что он больше ничего такого никому не скажет. У него хорошо получалось.

А слова про любовь любят все.

Я смотрела, как Ник строчит реферат почти на двадцать листов, и с ужасом представляла, что все рефераты для пятого курса такие огромные.

— Ты чего вздыхаешь? — спросил он, продолжая работу.

— Как люди вообще говорят, что им кто-то нравится? Мне в будущем месяце двадцать один, а я не умею этого делать.

Ник удивленно взглянул на меня и неопределенно дернул головой.

— Ну, в одну руку берешь человека, который нравится, в другую себя — и говоришь ртом. Разве нет?

— И что, вот так все просто? Ты проверял? — Я сидела рядом с ним на диване, забравшись с ногами, и все еще не могла понять, как можно столько написать, да еще и мелким почерком.

— Да я каждый день это говорю. Без этой фразы и ее вариаций, Елизарова, переходить к сексу — не комильфо, — назидательно ткнул в меня пальцем Ник и вернулся к реферату.

— И что, всем одинаково говоришь? — хихикнула я. Смеялась я скорее над этими курочками, чем над ним.

— Ну, имена нужные подставляю, конечно, — он воздел руки к потолку, типа я тупица. — А если серьезно, — продолжал Ник, убирая с листа строчку, — ты про что вообще? Как признаться в любви? Так я ни разу этого не делал.

— Ты ни разу не влюблялся? — Я была уверена, что Никита влюбляется каждый день по несколько раз.

— Почему, влюблялся. Просто не признавался, — он лениво улыбнулся и снова стал серьезным.

— Почему? Ты был первокурсником, а она выпускницей, м? Неужели когда-то ты умел стесняться? — я слегка ткнула его локтем.

Все-таки когда четыре года живешь в спальне со Златой, начинаешь волей-неволей любить такие милые безобидные сплетни — кто кому нравится, кто в чем приперся на праздничный ужин к Залесскому и кто с кем спит из преподов.

— Нет, я был в девятом классе, — усмехнулся Ник и наконец оторвался от своего реферата, глянув на меня. — Потому и не признался. Но с тех пор я подумываю это сделать. И совсем скоро мое время закончится.

Я все еще обдумывала эту новость, когда поняла, что здесь что-то не сходится.

— Погоди… получается, она еще здесь? В академии? Она тоже из Екатеринбурга, что ли?

— Все тебе расскажи, — он улыбнулся так, что расспрашивать его стало как-то неудобно. Наверное, девицам после этой улыбки уже не нужны были глупости про «нравится-не нравится».

Я быстро перебрала в голове всех пятикурсниц, но ни одна из них не показалась мне подходящей на роль девушки, в которую мог влюбиться Ник. Как она вообще должна выглядеть?

Разве что в Виредалисе была пара ослепительных сучек — по-другому язык не поворачивался их назвать, — всех таких из себя высоких, стройных, с сиськами и с омерзительным превосходством на лицах. Может, поэтому Никита к ним не совался? Хотя я не замечала в нем общепринятой неприязни к студентам Виредалиса и излишней скромности, которая бы его остановила.