Шпоры на кроссовках - Олег Верещагин

– Драган зу сворд – им деад ю.

Вообще-то почек у человека две. Но лишних среди них нет. Колька окаменел, соображая, что из этого последует для него, и отрешенно следил за происходящим.

А происходящее тоже не воодушевляло. В книжках пишут, в кино показывают, как справедливое мщение помогает одержать победу. Только для этого нужно весить побольше, иметь руки подлиннее и боевой опыт посолидней. Над правым коленом Алесдейра сильно кровоточил глубокий порез – даже не порез, а рана, и шотландец на эту ногу припадал. Еще одна рана алела слева на ребрах, а сам Алесдейр англичанина еще не задел ни разу. Судя по лицу сэра Ричарда, он намеревался расправиться с Алесдейром не очень спеша, чтобы было поинтереснее. Что-то знакомое мелькнуло в этом лице, что-то такое знакомое… на кого-то барон Харди был похож…

– Виттерман! – невольно вырвалось у Кольки.

Кинжал (или что там?) у ребер дрогнул.

Алесдейр обернулся.

Сэр Ричард тяжелым ударом ноги вышиб у него оружие и тут же ловко и умело пнул другой ногой в грудь Алесдейр упал.

Колька увидел, как закричал шериф, останавливая бой, а барон прыгнул вперед, чтобы пригвоздить лежащего Алесдейра к полу под соломой. И – вот смешно – перестал думать о себе…

…Резко разворачиваясь, он локтем отбил от своих родных почек оружие, подсек ноги пажа и одновременно выбил кинжал из его руки. Прыгнул к мечу и бросил его Алесдейру с криком:

– Лови!!!

Схватившись за лезвие – перехватить за рукоять просто не было времени – Алесдейр выставил меч перед собой. Навстречу барону Харди.

Отвернуться Колька не успел. И увидел, как меч выскочил у сэра Ричарда меж лопаток…

…Конь как-то сразу привык к Алесдейру. А Колька старался держаться от этого гиганта с навьюченными доспехами подальше. Накрапывал дождь, и Алесдейр спросил:

– Ты-то что не остался ночевать? Тебе ничего не сделают…

– Да какой там ночевать, утро уже, – неловко ответил Колька. – Куда ты поедешь?

– Искать своих. Может, кто уцелел… Возьми меч, он твой.

– Подожди, – Колька остановился. Алесдейр чуть нагнулся из седла, грусно сказал:

– Сейчас уходишь, да? Погоди, я слезу… Да возьмешь ты меч?

– Подожди, – повторил Колька. Алесдейр тяжеловато спешился. Позади было темно, только в бурге горели огни. Мальчишки обнялись, и Алесдейр, отстранившись, торжественно сказал:

– Счастья тебе, Ник. А если понадобится помощь – разыщи меня. Я приду.

– Спасибо, – только и смог ответить Колька. – Положи меч на траву, – Алесдейр так и сделал. – Давай подсажу.

– Не надо, – Алесдейр вспрыгнул в седло и поднял руку: – Не забудь, что я говорил. Только позови.

– Бывай, – поднял руку и Колька. И долго смотрел, как в утреннем полусвете всадник рысью удаляется по едва заметной дороге. Потом – поднял меч и тот немедленно исчез. – Так, запасники пополнятся… Домой, что ли? Что там еще осталось? Зеркало, щит, рог… – бормотал Колька, спускаясь обратно в сторону бурга с холма. – Что за зеркало? А, блин – ладно! Хочу щит! К мечу!

Он шлепнул задниками грязных кроссовок – и исчез из Шотландии.

Часть 3.

Илиада, илидрая…

1.

Хорошо, что Колька непроизвольно задержал дыхание. Не сделай он этого – историю можно было смело считать оконченной, потому что, когда он обрел способность соображать, то понял, что вокруг него очень прозрачная вода. именно вокруг, над головой – тоже, и в этой зеленоватой прозрачности наверху дрожал яркий блик солнца. Стайки рыб разных размеров пересекали толщу в разных направлениях, ниже различался поросший неприятно шевелящимися водорослями каменистый откос дна. Судя по всему, тут было мелко, но левее, откос уходил в угрожающе синевшую синеву, а потом и черневшую глубину.

Колька висел посредине всего этого, как древняя мошка в янтаре. И ощущал не страх, а лишь что вода очень теплая и какая-то легкая. "Надо сбросить обувь, – подумал он и спохватился: – Нет нельзя! Придется плыть в кроссовках, как есть…" Вот тут его догнало удушье, а вместе с ним – прорвавшийся страх: не хватит воздуха выплыть!

Мальчишка бешено рванулся вверх, к размытому солнечному диску, подхлестываемый еще откуда невесть взявшимся мысленным зрелищем: из той синей черноты за откосом поднимаются, змеясь, длинные серо-зеленые щупальца!

Наверх он выпрыгнул уже с красными пятнами в глазах и, огребаясь руками, завертелся на месте, как пробка, раскушав наконец воду, попавшую в рот. Про морскую воду почему-то говорят, что она солёная, на самом деле она – горькая и противная. Особенно, если вы в ней едва не утонули. Это точно было море, и море южное – уж очень теплой оказалась вода. Второе, что Колька увидел – было небо. И небо тоже необъяснимо южное – какое-то неистово-голубое, пронизанное утренним солнцем, вставшим из-за гористого берега. Такой же берег оказался и с другой стороны, только этот – на западе – порос густым лесом, сливавшимся в ярко-зеленый покров. А тот, что на востоке, был обжитой – белела крепостная стена, алели крыши домов и даже различалось какое-то движение.

И в ту и в другую сторону было на глаз километра по три. Вполне по силам, если плыть, экономно расходуя эти самые силы. Тем более, что плыть по морской воде легче, чем в реке или озере.

Колька был уверен, что это какой-то морской пролив или залив. И вообще – окружающая картина до надоедливости напоминала ему что-то уже виденное в кино или на картинках… Где – Колька так и не вспомнил и решительно погреб налево. Конечно, логичнее было бы двигаться к городку, но пока неизвестно, где ты оказался и как тут обстоят – лучше подальше от людей. Хотя неизвестно – может быть, щит именно в городе?

Плыть оказалось не так уж легко – сильно мешала одежда, не дававшая вдобавок отдохнуть, лежа на спине, тянула вниз. Мелкая, почти незаметная волна метко заплескивалась в рот, а берег почти не приближался. Кроме того, огнем вспыхнули какие-то мелкие ранки и царапинки, словно их густо смазали йодом. Колька напомнил себе, что тонут люди от страха и по глупости, и уж тем более смешно будет тонуть в спокойном море, вблизи от берега. Напоминание помогло, а тут еще Колька сильно ударился об отмель и встал – оказалось, тут ему по живот, и чуть ли не половину оставшегося расстояния до берега Колька прошел на ногах и отдохнул, хотя по воде ходить не так просто. Кроме того, подгоняла мысль, насколько хорошо он виден с заросших лесом откосов – вблизи они выглядели уже не яркими и веселыми, а мрачными, какими-то затаившимися и настороженными.

Недалеко от берега снова начиналась отмель, и Колька выбрался наконец на узкую полоску песчаного пляжа. Над головой нависали скалы и сосны на них. Справа по камням сбегал и тек по пляжу к воде ручеек с водопадиками. Колька, стаскивая рубашку, устало отправился к воде и первым делом напился, а потом долго полоскал одежду и мылся сам – соль уже успела высохнуть на волосах и лице. Сильно пекло солнце. Часы так и не останавливались и показывали семь часов. Столько было дома, в Вавиловске, а тут солнце еще только встало. Опять невезуха со временем. Где же он все-таки? Колька слегка обсох на солнце, выкрутил джинсы и носки, натянул их и подсохшие кроссовки, пощупал пальцами шпоры, а рубашку просто накинул на плечи и захлестнул на груди рукав через рукав. Ему снова хотелось спать – прошлую ночь он давал концерт…

Поискав минут пять, Колька нашел тропинку наверх. В конце концов, он потратил на добычу двух предметов три дня из четырнадцати. Можно и отдохнуть немного. Так он размышлял, поднимаясь наверх, где среди деревьев рос густющий папоротник, такой мягкий на вид, что Колька выбрал местечко за сосной, росшие вплотную к расщелине в скале, надергал этого папоротника и повалился на него, как труп…

…Колька проснулся, продрыхнув пять с лишним часов и первым делом потянулся. Хотелось пить и есть. Пить – ручей рядом, а вот с едой сложнее. Не спеша вставать, он прислушался. На самой грани тишины и шума ему почудился какой-то мерный то ли рокот, то ли стук, то ли еще что – короче, какой-то звук. Но как раз когда Колька прислушался – этот звук пропал.

Он размялся возле своей расщелины и напился из ручейка. Потом пошел на берег – вернее, остановился под прикрытием деревьев, не спускаясь на пляж. Картина не изменилась, только посередине пролива (или залива?) очень ровно, двумя колоннами по шесть кораблей, мерно взмахивая двумя рядами весел шли высокобортные корабли, раскрашенные в черный и алые цвета. Над бортами то и дело взблескивал металл. Колька хорошо различал людей, даже то, что они в доспехах и чернобородые. А над городом на той стороне возник, поднялся в небо и повис, расплываясь на большой высоте в тучу, столб черного дыма.

Колька потер лоб. И словно стер пленку, мешавшую различать то, что за ней пряталось!