Хромосома Христа - Владимир Колотенко

– Что же теперь? – только и спросил он.

Я не знал, что ему ответить. Молчал…

– Ты случайно не видел Аню? – спросил он напоследок.

– Нет, – не моргнув глазом, соврал я, – а что?

Он взял с полки книгу, которую я якобы так усердно искал, и протянул ее мне:

– Вот она, твоя книжка, на! Видно, Аза ее здесь читала…

– Не иначе, – сказал я.

– Слушай, а что ты тут делаешь? – снова спросил Юра.

– Думаю.

Юра улыбнулся и поправил очки.

– Nonmulta, sedmultum (немного, но много, – лат., прим. автора), – дружелюбно сказал он.

Я тоже улыбнулся.

– Видишь, – сказал я, озирнувшись , – это – болит.

– Не слепой, – сказал Юра, привычно поправив оправу, – lecriduсoeur (крик сердца, – фр., прим. автора).

– А как это звучит по-японски? – поинтересовался я.

– По-японски, – сказал он, – это не звучит.

Юра вскоре ушел, и вслед за ним, через несколько минут, наспех одевшись и не прощаясь, убежала Аня. Когда я вышел из подвала – светило солнце. Было часов десять, если не двенадцать. Придя домой, я завалился спать, и мне снилось, будто я с винтовкой наперевес веду в бой полки рибосом. А ведь я никогда не держал в руках винтовку!

С тех пор я Аню не видел. Ни Аню, ни Азу…

– Ни Нату… Ни Тину… – произносит Лена.

– Какую еще Тину? До Тины еще надо было дожить!

– Чайку согреть? – предлагает Лена.

– Да, охотно… С ложечкой коньячку…

ГЛАВА 2

– Слушайте, – воскликнула как-то Ия, – почему бы нам не испытать наши разработки по предупреждению старости на себе! Все-все настоящие врачи так поступали. И Ганнеман, и Кох, и, кажется, Мечников, и, по-моему, даже Пастер… Вспомните драматическую медицину! Или прошли те отважные времена?!

И мы попробовали!

– Да, я давно собиралась тебя спросить, – говорит Лена, – как вам удалось?..

– Мы это сделали. Но обо всем по порядку…

Я дал своим клеточкам целую ночь на выздоровление, на реабилитацию с адаптацией, словом, на то, чтобы они успели забыть об ужасах пыток, которым я их подверг своим неожиданным вмешательством. Спать я, конечно, не мог, глаз не сомкнул, а когда рано утром прибежал в подвал, они встретили меня блеском своих зеленоватых глаз. Они были искренне рады встрече. И я приступил к работе. Я разделил их на несколько групп и каждой мысленно дал команды. И ушел, не прощаясь. Я ждал сутки, стараясь не думать о них, но из этого ничего не вышло. В тот вечер я не проиграл ни одной партии ни в бадминтон, ни в шахматы, ни Ушкову, ни Игорю. Правда, мне удалось поспать несколько часов кряду, видимо, усталость взяла свое. Потом я снова помчался к ним. Все группы состояли из разных клеток. Чтобы это понять, не требовалось никаких усилий, никаких дополнительных подтверждений: клетки в группах были разные, они отличались по целому ряду признаков, и эти отличия можно было видеть невооруженным глазом.

Я видел. Наверное, у меня открылся третий глаз, наверное. Но то, что я видел, не вызывало никаких сомнений. Этого мало, теперь я знал: эти различия обусловлены действием моих мыслей. Моя кожа взялась пупырышками. А ведь каждую из этих клеток можно клонировать и каждым из полученных клонов буду я, я – один и тот же и в то же время другой, разный… От этого утверждения можно сдуреть, но от него нельзя спрятаться, убежать. Пупырышки засеяли даже спину. Я не знал, зачем мне или человечеству все это нужно, но такая мысль пришла мне в голову, и я не знал, как от нее избавиться. Я стал объяснять себе… Разве можно себе такое представить: мысль – материальна?! Для меня это утверждение всегда было голым, вычитанным из книжек, слышанным от каких-то людей, которым можно было верить или не верить. Теперь же моя мысль двигала миром, какое там – мирами, целыми мирами моих клеток, мириадами миров. И этому я не мог не верить. Мысль материальна! Это был достойный тезис, прекрасный постулат в пользу моей теории о содержании Жизни. Примерно то же, что и «В Начале было Слово». Я не брал на себя смелость сравнивать себя с авторами Святого Писания, но мысль моя сама, без всякого на то изъявления воли, позволила себе такое сравнение. И с этим ничего нельзя было сделать! Ведь никому еще не удавалось ухватить за хвост вдруг выпорхнувшую из клетки сознания собственную мысль. Не так ли?..

Я знал теперь главное: мысль материальна! А я – вечен!

От такого знания голова шла кругом. Ведь в любую минуту я могу взять взвесь своих клеточек, будь то клетки крови, кожи или даже печени и самого сердца. Пока я жив. Но даже, не дай, правда, Бог, со мной что-нибудь случится… Я гнал эти мысли прочь! Ну, а если вдруг… Вот тогда и понадобятся мои клеточки! Эта мысль вызывала во мне до сих пор незнакомое чувство царственности, если хочешь, Божественного всемогущества. Ты такой же творец, как сам Бог, убеждал я себя, ты все можешь теперь, можешь главное на земле – давать жизнь живому. Голова шла кругом! Я знал, что теперь открываются просто невиданные перспективы, бескрайние возможности для человека и всего человечества: жить долго, жить вечно… Я это твердо знал и пока ни с кем не хотел этим знанием делиться. Даже с Аней.

Вскоре я за собой заметил: я стал избегать, ставших ненавистными для меня, всяких встреч, деловых свиданий, мальчишников и тусовок… Очевидная их пустота меня убивала. Мало-помалу я становился отшельником и стал собирать только клетки тех, кто был мне хоть немножечко интересен.

– Своих женщин, – спрашивает Лена, – Ани, Тины?..

– Ага… Тамары, Ии…

– И конечно, Тины?

– Само собой… С Тиной… Тина, знаешь, уже давно…

– Что?

Так создавался банк данных замечательных людей. Я делал это без всякой далекой цели, просто так. Во мне проснулась тысячелетиями дремавшая в моих генах страсть собирателя корней. Кто-то ради забавы коллекционирует этикетки и марки, кто-то картины или бриллианты. Я стал коллекционировать бесценный дар Божий – клеточки, геномы тех, кто вполне вероятно… Мне не хотелось думать о возможном их будущем. Пусть просто будут всегда под рукой, думал я, вот и все. Тамара, Юра, Ия, Аня… Я не всех бы взял в свой ковчег. Скажем, геном Славика Ушкова, конечно же, представлял собой уникальную ценность – аналитический ум. Этот во всем всегда найдет золотую крупинку. Если бы не его скрытый, хорошо припрятанный эгоцентризм, ему бы цены не было. Если бы не его цепкое «А как же я?». Что же касается Валерочки Ергинца…

– Интересно, – говорит Лена.

– Интересного мало, ну просто совсем мало… Его предназначение – быть лизоблюдом, вечно обиженным и оскорбленным, этакой букашкой-таракашкой… Жора потом назовет его мокрицей, и это будет довольно точная характеристика. На нем очень легко поскользнуться. Но и такой геном, согласись, пригодится в том случае, когда, куя свое совершенство, вдруг понадобится щепотка соли, перца, горчички или кориандра… Ты пробовала чай с перчиком? Или с…

– Да, с перчиком да! С красным – очень! Прямо пожар во рту!

– Да-да… Но Валерочка не способен разжечь пожар, его кредо – гадить. Жора бы сказал…

– Мерзкая мразь? – спрашивает Лена.

– Мелкая…

Ни «Иоанн Креститель» Андреадель Сарто, ни «Преображение» Рафаэля, ни Гоген, ни Матисс, ни даже «Джоконда» или «Крик» Мунка не в состоянии сравниться в цене с возможностью управлять уникальной последовательностью нуклеотидов в ДНК самого последнего попрошайки или собирателя бутылок…

А что если это геном Платона, Спартака, Леонардо да Винчи или Наполеона? А если Иисуса Христа?! Мысли о том, чтобы раздобыть геном Иисуса, я просто боялся. Нет! Никогда! Эка, брат, куда тебя занесло! Это же – богохульство. Святотатство!.. Назад!!!

– Да уж, – говорит Лена, – это, знаешь ли…

– Я отдавал себе отчет в том, что заполучить в свою коллекцию геномы знаменитостей, давно покинувших сей светлый мир, никак невозможно. Как, как это сделать? Если б я мог, если б я только мог! Мысль о гене Мафусаила приводила меня в трепет! Но заполучить геном Инны, Ии, Наты, Шута или Юры не представляло никакого труда.

– И конечно, Тины?

– С Тиной я…

– Ясно-ясно… Она, я заметила, у тебя всегда…

Я не даю Лене продолжить.

– Геном Ани уже был у меня в кармане: ее локон, ее золотистый локон! Достаточно было повнимательней присмотреться к кофточке или юбке, к штанине или воротнику пиджака кого-нибудь из них и незаметно снять выпавший волос, один единственный волосок с головы, с их одежды или расчески, все равно. Важно было только одно: волос обязательно должен быть вместе с волосяной луковицей, содержащей клетки. Лучший способ добыть такой волос – выдернуть его прямо с головы. Походя и шутя – бац! Я попробовал на себе – бац! Как укус комара. К роскошному конскому хвосту Инны я подобрался на цыпочках сзади, когда она сидела за микроскопом: бац!

– Ой! Это ты!? Ты меня напугал!..

Я все правильно рассчитал. Неожиданное прикосновение и испуг сделали свое дело. Она ничего не заметила, только быстро прикоснулась пальцами левой руки к голове и удивленно на меня посмотрела.