Не моргай! - Джош Аллен

головой. – Он нам правда так нужен?

– Идеально, – ответил папа. Он дважды ударил ладонью о ладонь и посмотрел на меня. – Ну, что я тебе говорил – это идеально.

Мама вытащила пылесос и начала водить по дивану ручной насадкой.

– Никогда не знаешь, где он мог побывать, – пробормотала она.

Когда она выключила пылесос, папа плюхнулся на диван и включил телевизор. Подушки были большими и мягкими, и папа в них утонул. Он потянулся за своей ковбойской шляпой – большой коричневой шляпой стетсон, которую он держал на журнальном столике и надевал только во время просмотра своих вестернов.

– Идеально, – сказал он. – Я смогу часами сидеть на этом малыше. – Он похлопал по дивану, будто это был его новый питомец. Он стал щёлкать пультом и переключать каналы. – Чертовски удобно, – довольно заявил он.

Через несколько секунд он ткнул пальцем в телевизор.

– Вот это удача! Это же «Рио Браво», – воскликнул он. На экране улыбающийся Джон Уэйн полировал значок со звездой на своём жилете. – Это классика! Джон Уэйн в роли шерифа. Здесь и перестрелки, и покер, и дилижансы… всё самое лучшее!

Папа перевёл взгляд на меня.

– Что скажешь, Малая? – обратился он ко мне. – Хочешь посмотреть вместе со мной? Папа похлопал по сиденью дивана рядом с собой.

«Почему бы и нет», – подумала я. Я уже сто лет по-настоящему не проводила время с папой. Он смотрел так много вестернов, что я практически перестала его видеть – только его лицо, улыбающееся в свете экрана телевизора под звуки рикошетящих выстрелов.

Но была и другая причина.

Конечно, все эти папины вестерны были глупыми – самодовольные шерифы, дамы в кружевных платьях, огрызающиеся злодеи. Но что-то в вестернах всегда казалось мне… правильным. Хорошие парни всегда побеждали. Плохие парни всегда проигрывали.

Вестерны были простыми. И я могла сидеть рядом и смотреть их вместе с папой, будто я снова маленькая девочка. Мне даже нравились прозвища, которые папа выдумывал для меня.

Пока я размышляла обо всём этом, папа хлопнул по соседнему сиденью дивана и поднял ещё одно пушистое облако пыли. Я представила себе, что могло быть в этой пыли – споры, бактерии, плесень.

У меня на руках волосы встали дыбом.

– Э-э, нет, спасибо, – сказала я папе. – Не сегодня. Слишком много домашней работы.

У папы поникло лицо, но потом в телевизоре завязалась кулачная драка в салуне, и в это же мгновение он снова погрузился в кино.

Я направилась в свою комнату.

Через час я проходила мимо папы на кухню, чтобы что-нибудь перекусить, и заметила кое-что. Он провалился глубже в диван, и подушки как бы обнимали его ноги и бока.

– Эй, пап, – окликнула его я, высовываясь из коридора. – Ты так утонешь.

Он не оглянулся. Он не отрывал глаз от Джона Уэйна. Но он мне ответил.

– Ага, Бандит, – сказал он. – С хорошими диванами так и бывает. Они практически обволакивают тебя подушками. Это роскошно. – Он сверкнул улыбкой.

Когда я шла обратно полчаса спустя, он опустился ещё ниже. Его талия и бёдра погрузились в диван, как будто мягкие подушки их проглатывали.

– Эм, пап. Ты уверен, что это нормально? – поинтересовалась я. Из телевизора доносился стук копыт.

– Абсолютно нормально, – ответил он и прибавил громкость. – Мне никогда не было так удобно. – И всё же мне показалось, что он заёрзал. Мне на ум пришли зыбучие пески.

– Тебе следует встать, – посоветовала я. – Пап, тебе правда стоит встать.

– Конечно, Хайди, – ответил он. – Дай мне секунду.

Он немного покрутился, но остался на месте, приклеенный к телевизору. Он начал проговаривать реплики фильма одновременно с Джоном Уэйном.

В следующий раз, когда я заглянула к нему двадцать минут спустя, он исчез по самые подмышки. Из центральной подушки дивана торчали только его плечи, голова и большая шляпа стетсон, но на его лице по-прежнему сияла улыбка, а глаза были прикованы к телевизору.

Я позвала его из коридора.

– Ты должен выбраться оттуда, пап, – взмолилась я. – Ты должен.

Он снова поёрзал, но ничего не произошло. Наконец я вошла в комнату, схватила его за плечи и потянула на себя. Я тянула всем своим весом, но это не помогло. Он погрузился ещё ниже.

В панике я побежала в гараж и схватила верёвку, полагая, что смогу обвязать его, как телёнка на родео, и вытянуть. Но когда я ворвалась обратно в комнату с телевизором, оставалось видно лишь папино лицо и отражение Джона Уэйна в его карих глазах цвета ржавчины.

Я позвала маму. Она вошла в комнату как раз вовремя, чтобы увидеть, как широкая улыбка отца – последняя его часть – уходит под волны подушек и исчезает. Когда он пропал из виду, его шляпа покоилась на подушке дивана. Всё стихло. Даже фильм в телевизоре, казалось, умолк.

– Па-ап? – позвала я. – Ты здесь?

Я ткнула пальцем в диван. Я ждала. Мы с мамой били подушки и тыкали в складки дивана рукояткой швабры. Мы сорвали подушки и прощупали каждую щёлку дивана, будто искали мелкие монетки.

Но это не имело никакого значения. Он исчез.

Мы хранили диван три месяца. Мы на нём не сидели – не присели ни разу. Мы просто оставили его там, в комнате с телевизором, надеясь, что папа выберется из него.

Иногда я думаю о том, что было бы, если бы в тот вечер я уселась на диван рядом с ним и мы вместе смотрели бы «Рио Браво».

Диван проглотил бы и меня? Или я смогла бы его спасти?

Через какое-то время мы стали слишком сильно тосковать по папе, глядя на этот диван. Поэтому как-то утром в ноябре мы с мамой вытащили его на обочину. Это было непросто. Нам пришлось его толкать, двигать, пихать и кряхтеть от усилий.

Но в конце концов мы оттащили его к пожарному гидранту.

Задыхаясь, я минутку постояла у дивана, вспоминая прозвища, которые папа выдумывал для меня.

Техасец. Дикая лошадка. Левша.

Потом я поплелась обратно в дом.

Диван долго там не простоял. Как я уже говорила, люди в нашем районе частенько так делали, и через несколько минут, когда я выглянула в окно, дивана уже не было.

Прости, лягушонок

Брейди запихнул в рот последнюю пиццу-бомбочку.

– Фу-у-у, – поморщилась Джули Симмонс на другом конце стола в столовой. – Ты ешь как пещерный человек.

Брейди открыл рот, наклонился вперёд и продемонстрировал Джули полупережёванную еду –