На горах (Книга 1, часть 2) - Павел Мельников-Печерский

Зелень у Дуни в глазах заходила, когда услышала она Таисеины речи. Не то, чтобы слово промолвить, бровью не повела, пальчиком не двинула... Одна осталась - и тут не заплакала. Стала ровно каменная. Сама даже Груня стала ей противна. Одной все быть хотелось, уйти в самое себя. Вечером Марко Данилыч в театр ее повез с Дорониными. Безмолвно исполнила Дуня отцовский приказ, оделась, поехала; но лютой мукой показались ей и сиденье в ложе и сиденье за ужином у Никиты Егорова: однако все перенесла, все безропотно вытерпела.

На другой день, а это было как раз в то утро, когда Никита Федорыч впервые приехал к невесте, в грустном безмолвье, в сердечной кручине сидела, пригорюнясь, одинокая Дуня. Вдруг слышит - кто-то тревожно кричит в коридоре, кто-то бежит, хлопают двери, поднялась беготня... Не пожар ли, не горит ли гостиница?..

Нет... "Задавили, задавили!" - кричат... И все вдруг стихло.

Снова поднялся беспокойный говор, снова послышались топот бегущих и шум... Вдруг входная дверь распахнулась... Бледная, как смерть, с трудом переводя дыханье и держа за руку старшую девочку, в страшном испуге нетвердыми шагами вошла Аграфена Петровна и тяжело опустилась на первый попавшийся стул. Следом за ней вошла высокая, странная, статная женщина, с ног до головы во всем черном, покрыта была она черною же, но дорогою кашмировою шалью. Сильными, крепкими руками внесла она меньшую дочку Аграфены Петровны - всю в пыли, с растрепанными волосами и в измятом платье... Бережно она поставила ее середь комнаты, погладила по головке и нежно поцеловала. Лицо этой женщины незнакомо было и Дуне и прибежавшей на шум Дарье Сергевне... Общими силами кое-как успокоили Аграфену Петровну.

Каждый день она перед полуднем хаживала навестить скорбную Дуню и брала с собой обеих маленьких девочек. День был ясный, и она, потихоньку пробираясь в тени по другой стороне улицы, поверсталась с гостиницей, где жили Смолокуровы. По улице взад и вперед тянутся нескончаемые обозы, по сторонам их мчатся кареты, коляски, дрожки, толпится и теснится народ; все шумят, гамят, суетятся, мечутся во все стороны, всюду сумятица и толкотня; у непривычного человека как раз голова кругом пойдет на такой сутолоке. Взяв за руки девочек, Аграфена Петровна стала переходить кипевшую народом улицу и уж дошла было до подъезда гостиницы, как вдруг с шумом, с громом налетела чья-то запряженная парой борзых коней коляска.

Раздался детский крик, обмерла Аграфена Петровна... Меньшая девочка ее лежала на мостовой у колес подъехавшей коляски. Сшибло ль ее, сама ли упала с испугу - бог ее знает... Ястребом ринулась мать, но ребенок был уж на руках черной женщины. В глазах помутилось у Аграфены Петровны, зелень пошла... Едва устояла она на ногах.

- Успокойтесь, не тревожьтесь,- ласково и тихо говорила добрая женщина.Девочка ничем невредима... Один испуг. В самом деле, ребенок поплатился только смятым платьем да растрепанными волосами, но с испугу дрожал, бился и трепетал всем тельцем, ровно голубок, попавший в силки. Девочка не могла идти, а мать не в силах была поднять ее.

- Не беспокойтесь, моя милая, я донесу вашу бедную крошку,- кротко промолвила черная женщина и, охватив сильными руками девочку, бодро понесла ее вверх по ступеням...

У Смолокуровых она сказала, что живет рядом с их номером, и назвала себя помещицей села Талызина Марьей Ивановной Алымовой.

По душе пришлась скорбной Дуне Марья Ивановна. Голос тихий и кроткий, речь задушевная, нежная, добрая улыбка, скромные, но величавые приемы и проницательные ясные взоры чудным блеском сиявших голубых очей невольно, бессознательно влекли к ней разбитое сердце потерявшей земные радости девушки.

Между тем Марко Данилыч воротился с Гребновской в самом веселом расположении духа. Всю коренную рыбу, что у него ее ни было, по хорошей цене без остатка он продал. Увидавши в окно подъезжавшего хозяина, Дарья Сергевна поспешила к нему навстречу рассказать наперед, что у них без него случилось. Встревожился Марко Данилыч только за Дуню. Зная привязанность ее к Аграфене Петровне, опасался он, чтоб испуг еще пуще не повредил ей, но Дарья Сергевна его успокоила. Стал Марко Данилыч расспрашивать, что это за Марья Ивановна такая, и узнал, что какая-то она мудреная, сама из дворянского роду, а ходит черноризицей. Еще порасспросил об ней у Дарьи Сергевны и, узнав прозванье Марьи Ивановны, Марко Данилыч призадумался, а потом тихонько промолвил:

- Не дочка ли нашему?.. И та, слышь, тоже чудит... Тоже, слышь, в черном ходит и живет не по-господски... У старых девок, у келейниц, слышь, часто на беседах бывает. А добрая, говорят про нее, милосердая барышня.

Войдя в комнаты, познакомился он с Марьей Ивановной, о том о сем поговорил и потом спросил у ней:

- Не Ивана ль Григорьича дочка вы будете?

- Да,- ответила Марья Ивановна,- отца моего Иваном Григорьичем звали.

- Так деревня Родякова, что в лесу под Муромом, ваша будет?

- Да, это моя деревня,- подтвердила Марья Ивановна.

- Матушка!.. Марья Ивановна!..- радостно вскликнул Марко Данилыч...- Ведь вы нашего барина дочка!.. Мы сами родяковские родом-то.

- Как так? - с любопытством спросила Марья Ивановна.

- Мой-от родитель вашего батюшки крестьянином был, потом на волю откупился, а там и в купцы вышел... Ах вы, матушка наша Марья Ивановна!.. Вот привел господь встретиться!.. Мы вашим батюшкой завсегда довольны были... Барин милосердый был, жили мы за ним, что у Христа за пазухой.

- Вот как! - добродушно улыбаясь, молвила Марья Ивановна.- Давно ли ж то было? Я что-то не помню...

- Где ж вам помнить, матушка,- весело, радушно и почтительно говорил Марко Данилыч.- Вас и на свете тогда еще не было... Сам-от я невеличек еще был, как на волю-то мы выходили, а вот уж какой старый стал... Дарья Сергевна, да что же это вы, сударыня, сложа руки стоите?.. Что дорогую гостью не потчуете?.. Чайку бы, что ли, собрали.

- Пили уж,- ответила Дарья Сергевна.- Сейчас самовар со стола сняли...

- Так закусить прикажите подать,- молвил Марко Данилыч.- Да поскорее. Да получше велите подать. Такую дорогую гостью без хлеба, без соли нельзя отпустить!.. Как это возможно!..

Как ни отговаривалась Марья Ивановна, а Марко Данилыч упросил-таки ее воздать честь его хлебу-соли.

- Погляжу я на вас, сударыня, как на покойника-то, на Ивана-то Григорьича, с лица-то вы похожи,- говорил Марко Данилыч, разглядывая Марью Ивановну.- Хоша я больно малешенек был, как родитель ваш в Родяково к себе в вотчину приезжал, а как теперь на него гляжу - осанистый такой был, из себя видный, говорил так важно... А душа была у него предобреющая. Велел он тогда собрать всех нас, деревенских мальчишек и девчонок, и всех пряниками да орехами из своих рук оделил... Ласковый был барин, добрый.

- Отца я мало помню,- сказала Марья Ивановна.- После его кончины я ведь по восьмому году осталась.

- Вы ведь никак у дяденьки взросли?.. От наших только родяковских я про то слыхивал...- молвил Марко Данилыч.

- После батюшки я круглой сиротой осталась, матери вовсе не помню,отвечала Марья Ивановна.- У дяди Луповицкого, у Сергея Петровича, выросла я...

- Что ж это вы, сударыня, до сих пор себя не пристроили? Достатки у вас хорошие, сами из себя посмотреть только...- заговорил Смолокуров.

- Не всем замуж выходить, Марко Данилыч, надо кому-нибудь и старыми девками на свете быть,- сказала, улыбнувшись на радушные слова Смолокурова, Марья Ивановна.- Да и то сказать, в девичьей-то жизни и забот и тревог меньше.

- Все бы оно лучше,- заметил Марко Данилыч.

- Кому как,- молвила Марья Ивановна.- Я своей участьюдовольна... Никогда не жалею о том, что замуж не вышла.

- В Родякове-то редко бываете? - после недолгого молчанья спросил Смолокуров.

- Делать-то мне нечего там,- ответила Марья Ивановна.- Хозяйства нет, крестьяне на оброке.

- Знаем мы это, сударыня, знаем,- сказал Смолокуров-- Довольно наслышаны... Родитель ваш до крестьян был милостив, а вы и его превзошли. Так полагаю, сударыня, что, изойди теперь весь белый свет, такого малого оброка, как у вас в Родякове, нигде не найти...

- Много-то взять с родяковских и нельзя,- спокойно ответила Марья Ивановна.- Самим едва на пропитанье достает. Земля - голый песок, да и его не больно много, лесом, сердечные, только и перебиваются... Народ бедный, и малый-то оброк, по правде сказать, им тяжеленек.

- Ну это они врут, матушка,- молвил Марко Данилыч. - Слушать их в этом разе не следует - дурят. Земля точно что неродима и точно что ее маловато это верно. А сколько они в год-от этой смолы в вашем лесу накурят, сколько дегтю насидят, сколько кадок наделают, да саней, да телег!.. А ведь за лес-от попенных вам ни копеечки они не платят... Знаю ведь я, матушка, ихнее-то житье-бытье. Нет, при таких ваших милостях бога гневить им не надо, а денно и нощно молиться должно о вашем здоровье... Не в Родяково ль отселе думаете?

- Не знаю еще, как вам сказать,- отвечала Марья Ивановна.- В Рязанскую губернию к братьям Луповицким пробираюсь. Отсюда до Мурома на пароходе думаю ехать. А оттоль до Родякова рукой подать - может быть, и заверну туда. Давно не бывала там.