Неизвестный СССР. Противостояние народа и власти 1953-1985 гг. - Владимир Козлов

Этому способствовало, прежде всего, то, что люди, которых особенно легко затягивало в воронку конфликта, испытывали глубокий социальный стресс, выпадали из нормального социума и легко подчинялись архаичным формам самоорганизации, привнесенным из ГУЛАГа. Страна, потерявшая 30 млн человек во Второй мировой войне, имевшая на своем попечении миллионы послевоенных сирот, измученная террором и массовыми репрессиями, наполненная людьми с лагерным прошлым и осужденными при Сталине за самые незначительные проступки по различным экстраординарным указам и постановлениям, а также миллионами деклассированных крестьян, давно и тяжело страдала от множественных кризисов — демографического, «модернизационного», кризиса урбанизации. Огромное число людей, переживших и переживавших личный кризис идентичности, выпавших из устойчивого круга традиционного быта и бытия, было социально дезориентировано и — реально или потенциально — асоциально.

Неудивительно, что массовая амнистия 1953 г. не только сыграла роль пускового механизма неудержимого распада ГУЛАГа, но и открыла канал переноса специфически гулаговских и заведомо конфликтных практик в «большой социум». На свободе в одночасье оказалось множество неустроенных людей, утративших навыки жизни на воле, воспринятых «волей» как чужаки и изгои, может быть и хотевших начать все заново, но далеко не всегда Имевшие для этого силы и необходимый социальный опыт. По амнистии из лагерей и колоний было освобождено 1 201 738 человек, что составило 53,8 процента общей численности заключенных на 1 апреля 1953 г. По этой причине было ликвидировано 104 лагеря и 1567 колоний и лагерных подразделений.[135] Абсолютное большинство амнистированных уже к началу июля 1953 г. оказалось на свободе и получило прописку. По данным на 1 июня 1953 г., 24,4 процента были прописаны в республиканских, краевых и областных центрах, 31,1 процента — в остальных городах, 42,7 процента — в сельской местности.[136] Значительная часть вышедших на свободу была быстро «трудоустроена» — 64,6 процента по состоянию на 10 июня 1953 г. Лучше всего шло «трудоустройство» в деревне (72,1 процента), хуже всего — в столицах республик и областных центрах (52,3 процента).[137] Однако, учитывая кампанейский характер мероприятия, можно уверенно утверждать, что формальное «трудоустройство» еще не означало реальной социальной реабилитации личности И ее включение в систему нормальных отношений «на воле».

После ареста Берии (июль 1953 г.) новый министр внутренних дел СССР С. Н. Круглов и Генеральный прокурор СССР Р. А. Руденко осторожно докладывали председателю Совета Министров СССР Г. М. Маленкову: «Некоторая часть амнистированных из числа рецидивистов-преступников после освобождения из мест заключения вновь стада на путь преступлений, вовлекая в преступную деятельность неустойчивую часть молодежи». Каждый четвертый преступник, привлеченный к уголовной ответственности в апреле — июле 1953 г., только что вышел на свободу по амнистии. Круглов и Руденко писали, что «уголовный элемент из числа амнистированных активизировал свою преступную деятельность», хотя на борьбу с преступностью был не только мобилизован весь личный состав милиции, но и выделена «значительная часть сотрудников органов МВД, войск внутренней охраны и другие силы». Несмотря на эти усилия, отмечали авторы документа, «положение с уголовной преступностью в стране продолжает оставаться напряженным».[138] В некоторых городах и районах начался настоящий криминальный террор.

27 февраля 1954 г. министру внутренних дел и Генеральному прокурору СССР пришлось специально докладывать высшим советским руководителям о криминальной ситуации в Молотовской области, фактически вышедшей из-под контроля после июля 1953 г. Проблема заключалась не просто в беспрецедентном росте преступности. Приток в город и область амнистированных уголовников спровоцировал вспышку массового уличного хулиганства и других преступлений, а отвлечение основных сил милиции на раскрытие более опасных преступлений сделало хулиганство практически безнаказанным. Значительно выросла латентная преступность — насилие стало настолько обычным, что люди просто не обращались в милицию, чувствуя себя беззащитными жертвами тотального и ненаказуемого криминального террора. Все происходившее относилось на счет амнистированных, хотя в Молотове значительная часть тяжких преступлений была совершена людьми без уголовного прошлого.[139]

В конце концов, жители Молотова потребовали от властей восстановления смертной казни за убийство и другие особо опасные преступления. В письме В. М. Молотову, в честь которого была в свое время переименована Пермь, 19 местных рабочих писали о «небывалом по сравнению со всем предыдущим временем росте уголовного элемента среди жителей г. Молотова (обл.). Со времени опубликования Указа об амнистии весной 1953 г, во всем городе, и особенно в районе рабочего поселка завода им, Молотова начались и продолжаются до сих пор, все увеличиваясь, грабежи, насилия, убийства. Все это начинается с 7–8 часов вечера, а воровство и притом просто отбирание у жителей часов, денег и одежды совершается зачастую и днем». Это, подчеркивали авторы письма, «только сотая доля процента от всего числа творящихся беззаконий, которые мы, советские люди, вынуждены терпеть».[140]

«Молотовский синдром» быстро распространялся по стране. Весной 1955 г. по личному указанию Н. С. Хрущева МГК КПСС и МВД СССР проверяли факты активизации уголовных элементов непосредственно под боком у ЦК КПСС — в районе Марьиной Рощи, Киевского вокзала и улицы Арбат в Москве. Для борьбы с уличной преступностью и хулиганством понадобилось усилить патрулирование города в вечерние и ночные часы. Для этой цели дополнительно выделили 3100 человек из Московского гарнизона войск МВД. Кроме того, было создано 40 оперативных групп (200 человек) «в целях пресечения случаев хулиганства и карманных краж на городском транспорте и в торговых предприятиях». Партийные и комсомольские организации направили большое число комсомольцев и молодежи в бригады содействия милиции.[141]

Летом 1955 г. сектор писем ЦК КПСС собрал и отправил в МВД СССР «для выяснения и принятия мер» многочисленные жалобы и заявления жителей Череповца, Энгельса, Баку, Воронежа, Ногинска (Московская область), г. Ровенки (Ворошиловградская область) и зерносовхоза «Пятигорский» (Акмолинская область). Речь, в основном, шла о беспрецедентной волне уличного хулиганства и расползавшихся на этой почве слухах о «десятках убийств». Для того, чтобы снять повышенную нервозность населения и нормализовать обстановку в названных городах и населенных пунктах МВД пришлось усилить наружную службу милиции в наиболее злачных и опасных местах, а также в парках, скверах и клубах, увеличить число патрулей войск МВД на улицах, фактически принять экстраординарные меры.[142]

В конце концов, дело дошло до принятия решений на высшем уровне руководства. В сентябре 1956 г. Секретариат ЦК КПСС принял специальное постановление, обязавшее правоохранительные органы навести порядок в городе Горьком. Криминализация района вокруг автозавода к тому времени достигла критической точки, сделав жизнь законопослушных жителей попросту невыносимой. Причем дело не ограничивалось только хулиганством. Речь шла об убийствах, разбойных нападениях, изнасилованиях. В дополнение ко всему автозавод стал зоной массовых мелких и крупных хищений запасных частей к автомашинам. Прибывшая на место бригада следователей и оперативников из Москвы сумела довольно быстро раскрыть несколько громких преступлений. Власти прибегли к мерам устрашения, организовав несколько открытых процессов над преступниками.[143]

Было ясно, что страна, пытавшаяся приспособиться к новым реальностям индустриального — послесталинского — послевоенного общества, тяжело болеет массовым хулиганством. Асоциальные практики уличного и бытового поведения становились образом жизни сотен тысяч людей, а судимость по «хулиганским» статьям УК стремительно росла. Если в 1946 г., даже несмотря на вспышку послевоенной преступности, за хулиганство было осуждено около 70 тыс. чел., то в последующие годы происходил рост числа осужденных за хулиганство, завершившийся резким скачком 1956 г. — почти 200 тыс. осужденных.[144] Но осужденные были лишь каплей в море по сравнению с количеством арестованных за мелкое хулиганство и подвергнутых административному наказанию по решениям народных судов — почти полтора миллиона человек в 1957 г.[145] Рост уголовных репрессий и административных наказаний сочетался с входившими в моду мерами «общественного воздействия» (взятие на поруки трудовыми коллективами, «проработки» на собраниях, «профилактирование» правонарушителей в милиции). Все это говорило как об усилиях властей обуздать уличную преступность, так и том, что хулиганская эпидемия продолжала распространяться по стране.