Кампанелла. Последний маг эпохи Ренессанса - Альфред Энгельбертович Штекли

Здесь впервые восторжествуют идеи, которые впоследствии преобразят весь мир!

Неизвестно, откуда взялся кувшин молодого вина, сыр, оливки, мясо. Кампанелла говорил. И все, кто там был, испытывали вместе с ним радость и восторг.

Он говорил с необычайным воодушевлением. Внизу лежал город. Легкий ветерок был напоен ароматом горных пастбищ. Никогда в жизни он не был так счастлив, как теперь. Но он был уверен, что его ожидает еще большее счастье – восстание закончится победой!

Он дорого заплатил за то, чтобы насладиться этими днями, – платил отчаянием камер-одиночек, муками застенков, лучшими годами молодости, загубленными в темницах. Он имел право на счастье, имел право вдвойне. Ведь боролся он не за личное благополучие, а за освобождение всех людей!

И, предчувствуя близкую победу, душа его ликовала.

Глава седьмая

Измена

Вечером 27 августа в Стило на взмыленном коне прискакал Дионисий. Кампанелла сразу понял: стряслась беда, В самом деле, худшего нельзя было и предположить. Изменники выдали испанским властям планы восстания, и утром в Санта-Евфемия прибыл из Неаполя флот и высадил на сушу карательные отряды. Задание, которое они имели, хранилось в такой тайне, что и губернатор не был поставлен о нем в известность. Ему сообщили, что солдаты присланы для охраны побережья от пиратских набегов. Первый донос, вероятно, был сделан давно. Случайность уберегла заговорщиков от того, что их не похватали в постелях. Пятеро катанцарцев, участники заговора, узнав о первом доносе, поспешили покаяться властям. Губернатор пришел в неописуемую ярость: его даже не сочли нужным уведомить об истинной цели присылки войск!

В тот же день оскорбленный губернатор поделился своим возмущением с епископом Катанцаро, а тот, боясь навлечь скандал на весь доминиканский орден, предупредил Дионисия. Все планы рухнули. Приурочить выступление калабрийцев к приходу турецкой эскадры стало невозможно, а поднимать восстание за две недели до срока, когда основные силы еще не собраны, значило обрекать людей на истребление. Спинелли со своей армией уничтожит заговорщиков задолго до прибытия турок.

Как только стало известно о раскрытии заговора, многие из его участников, желая заслужить прощение, начали выдавать товарищей. Неожиданность, с которой правительство нанесло удар, посеяла панику. Теперь, когда Калабрия оказалась вдруг наводненной испанскими войсками, а на море вместо ожидавшихся галер союзников-турок стояли военные корабли вице-короля, мало кто думал о том, чтобы браться за оружие, – каждый мечтал о собственном спасении. Захваченные врасплох люди, которые смело дрались бы в отрядах, бросились кто куда.

Дионисий успел повидаться с Маврицио. Его нельзя было упрекнуть в трусости, но он тоже считал, что надо немедленно уходить, пока испанцы не заняли еще всех дорог и не отрезали пути на север.

Уходить? Постыдно бежать, даже не попытавшись оказать сопротивления? Разве нельзя продержаться до прихода Чикалы?

Сколько Дионисий ни убеждал Кампанеллу в нереальности этого намерения, он стоял на своем. Дионисий был прав – выступать было не с кем, отряды партизан находились далеко и должны были спуститься с гор только через две недели. Он ссылался на военный авторитет Маврицио. Калабрийцы потеряли свое главное преимущество – внезапность, испанцы их опередили.

Они спорили очень резко. Дионисий доказывал, что безумие оставаться в Калабрии и подвергать себя риску. Следует уходить подальше от испанских солдат и изменников.

Кампанелла со всей решительностью отказался. Он при любых условиях останется на родине. Две недели он будет скрываться у надежных людей. Он дождется прихода отряда из Реджо и прибытия Чикалы! Десятого он во что бы то ни стало, пусть с горсточкой людей, пусть один, но зажжет на прибрежных скалах сигнальные костры. А когда загремят пушки Чикалы и высадится огромный десант, поднимутся все, кому дорога свобода, вылезут из своих нор даже трусы. Стоит только начать. Восстанет народ, и испанцы будут уничтожены!

Напрасно Дионисий доказывал, что партизаны, узнав о многочисленности испанских войск, не выйдут с гор, а огни, зажженные на скалах, будут мгновенно потушены патрулями, уже сейчас занявшими значительную часть побережья.

Ему так и не удалось убедить Томмазо. Среди трех руководителей не было единодушия. Кампанелла категорически отказался бежать. Время не позволяло вести долгие споры. Каждая минута промедления могла стоить жизни многим. Дионисий торопился предупредить товарищей о раскрытии заговора. Получив от Кампанеллы обещание, что он по крайней мере не останется в Стило, где его сразу же схватят, а спрячется в Стиньяно, Дионисий сменил лошадь и помчался дальше.

Кампанелла неоднократно просил более внимательно приглядываться к людям, посвящаемым в планы заговора. Однако, увлекающийся Дионисий часто забывал об этих предостережениях. Ему так не терпелось набрать побыстрее возможно большее число приверженцев, что он начинал убеждать в необходимости поднять восстание даже тех, кого мало знал. Чем ближе приближался день выступления, тем нетерпеливей становился Дионисий. Во время пребывания в Катанцаро он окончательно потерял осторожность. Число заговорщиков росло с каждым днем, но ему всего этого казалось недостаточно. Он разыскивал старых знакомых, обращался за советами к друзьям, вербовал людей без всякого разбора.

В Катанцаро, во францисканском монастыре, он встретил Фабио ди Лауро и Джамбаттиста Библиа. Они совершенно не походили друг на друга, но судьба свела их вместе. Несмотря на молодость – ему едва исполнилось двадцать лет, – Лауро, носивший рясу капуцина, вел бурную жизнь и успел пустить по ветру целое состояние. Библиа, торговец из Катанцаро, крещеный еврей, тоже с головой запутался в долгах. Спасаясь от преследований кредиторов, они нашли убежище в монастыре. Они не выходили за ворота: боялись, что их скрутят представители властей или, того хуже, какой-нибудь разгневанный заимодавец свалит выстрелом из аркебуза. Речи Дионисия пришлись им по душе. Их очень устраивали его планы. Поднять восстание, прогнать испанцев, установить новые законы! Они стали горячо помогать Дионисию: называли недовольных, советовали где раздобыть оружие. Дионисий хвалился огромным размахом, с которым идет подготовка к восстанию, упоминал о союзе с турками и намекал, что сам римский папа относится с симпатией к заговорщикам. Когда Дионисий уехал, их взяло сомнение: неужели восставшие смогут одолеть великую Испанскую монархию?

В то время как Кампанелла переживал величайший подъем в ожидании наступающего торжества справедливости, Фабио и Джамбаттиста, отсиживаясь в монастыре, искали выхода из своего затруднительного положения. Ждать, пока утвердятся новые порядки, провозглашенные Кампанеллой, и будут отменены все долговые обязательства? Надеяться на победу заговорщиков? Они вспомнили, как щедро испанские власти награждали за выдачу даже какого-нибудь одного партизана. А если раскрыть целый заговор, который ставит своей целью отнять у испанской короны все Неаполитанское королевство? Награды, конечно, хватило бы, чтобы расплатиться со всеми кредиторами. Да и на