Счастье за углом - Дебора Смит

Я сидел на полу сарая на Ферме Радужной Богини – в королевстве наших местных лесбиянок, занятых выращиванием ягод, Альберты Гувер и Мэси Спрювилл, которые прославились своими музыкальными потугами в группе «Лог Сплиттер Герлз». Мои очень большие мужские босые ноги стояли по обе стороны коровьей вагины. Вокруг, внимательно за мной наблюдая, столпились два десятка женщин с детьми. Все они жили и работали здесь. Где для них все сплелось воедино – коммерческое предприятие, ферма, коммуна, товарищество и неофициальное убежище для жертв домашнего насилия.

То есть меня окружали женщины, которых условно можно было поделить на несколько категорий: те, кому не нужны мужчины, те, кто не хочет мужчин, те, кто не доверяет мужчинам, и наконец те, кто считает, что всех мужчин нужно кастрировать и заставить смотреть «Тельму и Луизу». Некоторые наблюдательницы были вооружены лопатами и вилами. Если у этой коровы что-то пойдет не так с родами, остается только надеяться, что меня убьют не на глазах у детей.

Искренне ваш, коровий акушер. А ведь я всего лишь заехал за проводками для фотоаппарата, чтобы сделать и отправить Кэти очередные снимки. Альберта и Мэси тут же запрягли меня помогать в качестве живого извлекателя. Победа грубой мужской силы над обстоятельствами.

– Так, Томас. Бери ребенка за ноги и осторожно тяни, – приказала Альберта.

Они с Мэси сидели рядом со мной на корточках, стараясь не запачкаться об измазанные навозом рабочие сапоги, и смотрели на пару тоненьких, окровавленных, покрытых навозом копыт, которые торчали из раздутой коровьей вагины.

Я осторожно нагнулся, вытянул руки и взялся за тонкие ноги теленка. Потянул на себя. Мать, золотисто-белая дойная корова гернзейской породы, устало вздохнула. Ей никак не удавалось родить без посторонней помощи. Это была первая беременность, теленок лежал правильно, схватки начались уже давно, но сил корове не хватало.

– Тяни, давай, тяни, давай! – заклинала Альберта.

Женщины выталкивают детей, мужчины их тянут.

Покрытый слизью, кровью, обернутый в плаценту теленок вывалился мне на колени. Я подхватил его на руки. Теленок булькнул, фыркнул и начал брыкаться. Мои руки были по локоть в слизи, джинсы испачкались, бороду залепило слизью, кровью и плацентой. Аудитория зааплодировала, потом выдала:

– Фу-у-у-у…

– Хорошо тянул. Теперь наша очередь, – сказала Мэси.

Они с Альбертой принялись вытирать теленка старыми полотенцами. Мягкая золотая шкурка начала высыхать, стали различимы молочно-белые пятна на спине и передних ногах, широкий завиток на морде. Изумительно красивый теленок.

Я поднялся на ноги, меня слегка шатало. В голове гудело. Когда рождался Этан, я был с Шерил в родильном зале, поддерживал ее, завороженно смотрел, как наш крошечный идеальный сын приходит в этот мир. С самого рождения он улыбался. Нет, были потом тяжелые дни, когда он плакал, были и болезни за три года его жизни, но теперь я помнил только его улыбку.

– Зачем нам мужская помощь? – прошептала кому-то женщина за моей спиной. – Я думала, мужчин сюда не пускают. А этот заросший парень с бородой похож на психа.

– Ш-ш-ш, – зашептала другая в ответ. – Это Томас Меттенич. Ну, ты знаешь. Тот, у которого жена и сын. Погибли… ну, ты знаешь. Одиннадцатого сентября.

– О господи. Тот алкоголик, который вмешался, когда бывший парень Лорейн и его друзья-байкеры решили сбить ее на дороге?

– Ага. Он самый. Мистер Хороший Парень. Представь, он гетеро и хранит целибат.

– Не может быть.

– Может.

Их разговор доходил до меня как сквозь туман.

– Это девочка, – объявился Мэси, заглянув теленку под хвост.

Женщины захлопали в ладоши, я и немногочисленные мальчишки воздержались.

Альберта взглянула на меня с улыбкой.

– Том, ты вытащил ее на свет, и тебе принадлежит честь дать ей имя.

Перед глазами густела темная пелена.

– Ладно, – буркнул я. – Кэти. Назовите ее Кэти.

– О’ке-е-ей, – ухмыльнулась Альберта.

Они с Мэси переглянулись, пожали плечами. Мэси развернулась к толпе.

– Мы нарекаем эту телочку, нашу молочную сестру, именем Кэти!

Аплодисменты.

Так я назвал в честь Кэти молочную корову.

Я вышел из амбара на нетвердых ногах, прижимая руки к бокам, чтобы унять дрожь. Пытался сосредоточиться на залитых солнцем весенних полях, на старом бревенчатом доме Лог Сплиттерс, на сараях, где четвероногие сестрички Кэти давали домашнее молоко. Я старался смотреть только на свободных от петушиного ига куриц, откладывавших политкорректные яйца, на приют для бродячих собак и кошек, кроликов и толстых поросят, на статую обнаженной богини, стоящую среди зеленых грядок. Статую вырезали цепной пилой из цельного дуба. Но думать я мог только о том, что на коже у меня высыхают жидкости нового рождения, отчего у меня перехватывало горло. Не вздумай. Дыши. Не смотри вниз.

Но ужас и искушение были слишком велики. Я посмотрел на себя, на покрытые кровью руки. И внезапно снова оказался на Манхэттене, покрытый высыхающей кровью и пылью, мертвой пылью обломков, под которыми я искал Шерил и Этана.

Меня снова окутала смерть.

Пришло время напиться.

Глава 8

Кэти

Груз одиночества

Красота открывала все двери; она дарила мне вещи, которых я не ожидала, которых я определенно не заслуживала. Тридцать лет назад так говорила Дженис Дикинсон, первая супермодель, которая появлялась на обложке «Вог» невообразимые тридцать семь раз на пике своей карьеры. Сейчас, когда ей исполнилось пятьдесят с чем-то, Дженис пристроилась звездой реалити-шоу на ТВ, а от ее высказываний краснели морские пехотинцы. Дженис говорила: лучше я буду честной сукой, чем сопливой жополизкой в сахарном сиропе.

Я тоже, подумала я. Если бы только мне удалось хоть на что-то разозлиться.

Три тома мемуаров Дженис лежали у меня на кровати, рядом с ноутбуком, книгами с аутотренингами (которые не помогали), книгами о фобиях и панических атаках, феминистскими манифестами «Тайна женственности» и «Миф о красоте», Библией, книгой о дзен-буддизме и «Унесенными ветром».

Скарлетт была совершенной королевой красоты. Дайте ей микрофон, спросите, чем она интересуется, и она улыбнется нежной улыбкой и тихо скажет срывающимся от волнения голосом: «Я хочу посвятить свою жизнь миру во всем мире». И будет при этом думать: Да пошел он, мир во всем мире. Я хочу денег, Тару, Ретта со стояком. Хочу, чтобы Эшли целовал мне ноги и делал прически. А Мелани? А пусть выкусит, святоша драная.

На противоположном конце комнаты, в изножье кровати, светился экран большого телевизора с плоским экраном. На нем оплывший, но хорошо оснащенный мужчина и женщина с мрачным лицом и красными метками от ударов на бедрах совокуплялись по-собачьи на черном кожаном диване. На другом большом экране Мэри и Пол-Пинты слушали Маленького Джо, то есть папу, как нужно жить на диком западе, в «Маленьком домике в прерии». Порно и «Маленький домик» обладали одной общей чертой: там никто не горел и ничто не напоминало реальную жизнь.

Идеально. Я не хотела даже слышать о реальной жизни. Я искала в Интернете биографии великих затворников – родственных душ. И не удивилась, когда узнала, что деньги приносят освобождение ментально неуравновешенным людям, возводят гладкую стену между бродягой, который прячется под мостом от собственных демонов, и Говардом Хьюджсом, который прячется от мира в личном отеле Лас-Вегаса.

Я лежала на кровати, опираясь на подушки. На мне были только лечебный костюм телесного цвета и благословенная горнолыжная маска. Гарнитуру мобильного я прицепила к уху, прорезав в маске маленькую дырочку. Я почти что медитировала, прижав к груди одну из книжек Дженис, отстраненно просматривая порно и поедая бисквит от Дельты.

Фотографии дома бабушки Нэтти теперь занимали всю комнату. Многие я вставила в рамки, последние прикрепила к столбикам кровати. Я снова перечитывала книгу Дженис и восхищалась ее лихорадочными попытками выжить, благородной яростью, с которой она смотрела на мир. Я хотела понять, как людям удается разозлиться. Сама я злиться не могла и с каждым днем все глубже уходила в депрессию. Я искала метки на пустынной дороге без карты. Привет, собратья-путешественники!

Должна признаться, что в моей жизни до жаркóго я была воплощением Добродетели современного образа женщины: я не курила, не принимала наркотиков, не пила, не заводила скоротечных романов и осуждала незащищенный секс в интервью с Говардом Штерном. Я читала книги, где было много страниц мелким шрифтом, при случае посещала музеи, могла прослушать оперу от начала до конца и не заснуть. Я никогда не позировала обнаженной и не сверкала в фильмах голой грудью и задницей. Не то чтобы у меня было стойкое моральное неприятие идеи раздеться на публике. Просто мои тетушки из Атланты лишили бы меня членства в Младшей Лиге, а консервативное сердце папы могло не выдержать.