Смерть и возвращение Юлии Рогаевой - Авраам Бен Иегошуа

Вооружившись извлеченными из кармана калькулятором и ручкой, Кадровик небрежно демонстрирует собравшимся свое искусство в прикидках необходимой численности дополнительной рабочей силы, а заодно и наиболее рациональном ее распределении по сменам. Всё это время он неотступно ощущает на себе взгляд Мастера ночной смены. Чего ему еще нужно? — думает он. Я свое обещание выполнил, рассказал Старику только самое необходимое. А сам даже на лицо этой женщины не посмотрел. И если хочешь знать, не только потому, что я ее не знал, но и затем, чтобы случайно не пойти по твоему же скользкому пути. Да, представь себе, не хотел очаровываться! Так что нечего сверлить меня тоскливым взглядом! В нем вдруг закипает глухое раздражение, и он резко, наотмашь, перечеркивает двумя жирными линиями весь тот расчет, который сделал за него Старик. Нет, эти цифры совершенно нереальны! Кто же так считает?! Тут всё нужно переделать!

Когда все расходятся, он уносит бумаги в свой кабинет, чтобы уточнить расчеты. Приходится тут же звонить Секретарше — что означает вот эта цифра? Но узнать не удается — ее нет дома. Ему отвечает низкий сонный голос ее старшего сына. Нет, он не знает, где мать. Он даже о маленьком братишке вспоминает с трудом. Какой братишка? Ах да, она взяла его с собой. Кадровик зло швыряет трубку. Теперь ему придется самому сражаться с этой загадочной цифрой. Он усаживается за стол и погружается в расчеты. Свет за окном постепенно тускнеет, и вместе с ним тускнеют и стираются в памяти воспоминания о погибшей женщине и ее разложенных для просушки белье, чулках и цветастой юбке; расплываются черты людей, выступавших на утренней встрече в Управлении национального страхования; и даже те потемневшие трупы, которые он с таким ужасом разглядывал в больнице на Сторожевой горе, — и те блекнут и угасают, словно их и не было никогда.

И вдруг, безо всякого предупреждения, — град! Ледяные шарики стремительно врываются через открытое окно и звонко барабанят по столу. Какое-то время он сидит, глядя на их затейливый танец, потом встает, закрывает окно и снова поднимает трубку телефона. Надо позвонить бывшей жене. Может, она смягчится и даст ему дополнительный час свидания с дочерью, взамен того, который он пропустил накануне? Но увы, в ее голосе опять звучит знакомая набрякшая враждебность. Нет, девочки нет дома. Нет, она не знает, куда их дочь ушла и когда вернется. И вообще — что ему нужно? Его день был вчера. Был и прошел. А если он послал вместо себя замену, то это его личное дело, ее это не касается. На сегодня вечером у них с дочерью другие планы. Нет, и на завтра тоже. Она ничем не может помочь — придется ему ждать до следующей недели.

— Но это нечестно, — возражает он. Он пытается объяснить. Он не присылал замену просто так, из каприза. У них в пекарне произошел трагический случай, он уже объяснял, у них погибла работница.

Она швыряет трубку, даже не дослушав. Он снова погружается в расчеты, но уже не может сосредоточиться. Как эта женщина ухитряется вложить столько злобы и раздражения в какие-то несколько слов? Он барабанит пальцами по столу. Потом открывает записную книжку, машинально листает ее, натыкается на номер телефона девушки из Министерства абсорбции и набирает его. Так, на всякий случай. Она тут же узнаёт его, даже раньше, чем он успевает назваться. Наверно, по номеру, который высветился на экране ее мобильника.

— Терпение, терпение, господин ответственный за человеческие ресурсы, — с легкой насмешкой говорит она. Им, оказывается, только сейчас удалось выяснить точное имя бывшего мужа покойной, отца ее ребенка. Теперь они пытаются связаться с израильским консулом там, на месте, чтобы попросить его найти адрес этого человека и лично передать ему печальное известие. Именно лично, потому что у них в министерстве уже не раз бывало, что эти сообщения о пострадавших передавали родственникам по телефону и те неправильно их записывали. А потом из-за этого происходили разные неприятности. Так что, пожалуйста, потерпите еще немного, господин ответственный. Будем надеяться, что к вечеру станет ясно, что делать с телом.

— Да-да, конечно, — торопливо отвечает он. Он всё понимает. Он сам работает с людьми и знает, что такие дела требуют времени. Он звонит совсем по другому поводу. Он забыл сказать ей важную вещь. Ключи от комнаты покойной — они всё еще у него. Ему дали их ночью в больнице на Сторожевой горе, чтобы он мог опознать ее — опознать на свой манер, косвенным образом, потому что лица ее он совершенно не помнил.

Если эти ключи понадобятся кому-нибудь у них в министерстве или в Службе национального страхования, то пусть она скажет, он может ей подвезти.

Нет, она не думает, что кому-нибудь в министерстве нужны сейчас эти ключи. Сейчас им куда важнее выяснить вопрос о месте погребения. Вещи и одежда погибшей могут подождать.

— Может быть, стоит поискать того человека, с которым она приехала в страну?

— Того старика?

— Вот именно. Я вижу, вы уже в курсе. Он то ли ее второй муж, то ли любовник.

— Любовник? — Она оживляется. — Это интересно. Да, это очень интересно. Но я не думаю, что его стоит искать. Зачем? Подумайте сами!

Теперь уже ее очередь объяснять ему их правила и инструкции. Этот человек не имеет никакого официального отношения к погибшей, не так ли? А тут необходим настоящий родственник, признаваемый законом. Нет, насколько она понимает, в данном случае это может быть только ее сын.

— Вы правы, — торопится оправдаться Кадровик. Как это он мог забыть о ее сыне? Конечно же, это совершенно логично. Ну, что ж, будем ждать ответа оттуда. Наберемся, как говорится, терпения. Но он может надеяться, что она будете держать его в курсе?

— Не беспокойтесь. Мы рады любой помощи. Мы уже занесли ваше имя в наш компьютер, он вас разыщет в любой момент.

Она прощается, кладет трубку и бормочет про себя: «Эти секретарши с их мобильниками и компьютерами вполне уже могут сами управлять миром, вполне надежно и эффективно, зачем мы им вообще?»

Вернуться к расчетам ему не удается — звонит телефон. Это Начальница канцелярии. Она просит его зайти в кабинет Старика.

Самого хозяина нет на месте. Отправился на медицинскую проверку, говорит Начальница канцелярии. Она сидит в хозяйском кресле перед экраном компьютера и пытается сочинить ответ для гнусной газетки. Оказывается, редактор согласился напечатать их письмо в жирной рамке прямо в центре пасквиля своего Змия, но при условии, что текст ответа не будет превышать семидесяти пяти слов.

Он смотрит из-за ее плеча на маленький экран. Каждое слово режет его, как ножом:

«Я весьма благодарен уважаемому автору. В своей яркой и волнующей статье он правильно указал на постыдное равнодушие нашего предприятия к временной работнице, погибшей во время террористического акта. Тщательное расследование привело к выводу, что причиной этого упущения были административные ошибки и недостаток внимания и чуткости со стороны нашего ответственного за человеческие ресурсы. От своего имени и от имени всех наших сотрудников я приношу искренние извинения и выражаю глубокое сожаление о произошедшем. Я уже дал указание связаться со Службой национального страхования и предложить наше сотрудничество во всем, что касается компенсации и помощи семье погибшей работницы».

Он подавляет готовую прорваться обиду, молча протягивает палец к светящемуся экрану и внимательно пересчитывает слова.

— Здесь девяносто три слова. Если редактор ограничивает нас семьюдесятью пятью, то я предлагаю убрать вот это ошибочное и несправедливое предложение. То, которое сваливает на меня всю вину. Оно возмущает меня до глубины души. Убери это место, и тогда наш ответ уложится в отведенные ему рамки.

И он ведет пальцем по экрану, вслух пересчитывая лишние слова.

Она поворачивается к нему. Ее лицо светится мягкой жалостью, так непохожей на вызывающе-насмешливый тон его Секретарши. И той, из газеты, тоже. Да и всех молодых секретарш вообще.

— Это невозможно, — тихо говорит она. — Если мы оставим только извинение, мы тем самым как бы признаем, и притом публично, что у нас такой беспорядок в делах, что мы даже не способны найти источник ошибки.

— Если так, — он с трудом сдерживает гнев, — тогда давай вообще откажемся от их жирной рамочки и приготовим этому редактору к следующему номеру точный, документированный и развернутый ответ. А я тем временем перескажу тебе — слово в слово, один к одному — прелестную историю о неком пожилом Мастере ночной смене, который на старости лет втюрился в одинокую, немолодую работницу-репатриантку.

— Не надо… — Она останавливает его легким прикосновением, и ее бледное усталое лицо на миг озаряется давно забытой и нежной красотой. — Как можно выносить на люди то, что опозорит этого человека? А заодно и всех нас?!