История запорожских казаков. Быт запорожской общины. Том 1 - Дмитрий Яворницкий

Прибыв в Базавлуцкую Сечь и прождав здесь сорок дней, Ласота наконец дождался возвращения кошевого с похода, который прибыл с большой добычей и с пленными, между коими был один из придворных самого хана, Беляк. От Беляка Ласота узнал, что хан выступил в поход с 80 000 человек и имел намерение двинуться прямо на Венгрию. После этого Ласота изложил свое поручение в казацком коше, и казаки по поводу его предложения разделились на две партии – партию начальствующих и партию черни. Чернь, после долгих споров, изъявила сперва свое согласие на вступление в службу под императорские знамена и в знак этого стала бросать вверх свои шапки. Она выражала полную готовность сражаться с турками за германского императора и не отказывалась даже двинуться в Валахию, а оттуда, переправившись через Дунай, вторгнуться в самую Турцию. Однако дальность пути, недостаток в лошадях и в провизии, вероломство валахов и их господаря, неопределенность условий самого Ласоты заставили запорожцев вновь рассуждать и спорить по поводу предложения, сделанного им немецким посланником. Конечным результатом этих совещаний и споров было то, что запорожцы решили вместе с Ласотой отправить к Рудольфу II двух своих посланцев, Сашка Федоровича и какого-то Ничипора, да еще двух членов товарищества, чтобы условиться с императором насчет их службы и содержания; в то же время запорожцы нашли нужным отправить послов и к московскому царю, как защитнику христиан, с просьбой прислать им помощь против турок, всегдашних врагов русских людей. С той и с другой стороны дана была грамота, заканчивавшаяся словами: «Datum в Базавлуке, при Чертомлыцком рукаве Днепра, 3 июля 1594 года».

Этим наши сведения о Базавлуцкой Сечи и оканчиваются. О дальнейших результатах договоров Ласоты с запорожскими казаками находим сведения в донесении патера Комулео от 14 декабря 1592 года. Много стоило хлопот патеру Комулео рассеять недоверие молдавского господаря в отношении запорожских казаков, но он под конец успел-таки свести их. «Я устроил, – говорит он, – что помянутые казаки подошли к молдавским границам, что они и сделали, став лагерем вблизи молдавского войска. Молдавский князь согласился действовать заодно с казаками, частью вследствие убеждения и настояний, которые я ему делал, для чего ездил нарочно два раза в Молдавию, частью же из страха турок и из боязни самих татар, о которых я узнал, что турки хотели с помощью их отнять у него княжество. В силу всего этого он собрал войско в 21 000 человек, вооружил его хорошо артиллерией и вышел к проходу, которым татары обыкновенно проходили через Молдавию и Венгрию, решившись смело противиться и не пропустить их. Когда я потом узнал, что князь молдавский отказался соединиться с казаками, то послал убедить их не оставаться дольше здесь понапрасну, а идти разорять какие-нибудь ближайшие турецкие города, обещая, что молдавский князь не будет им препятствовать в этом. Я тайно предложил кое-какие подарки начальнику казаков, обещая ему больше со временем. Последний и ушел с помянутыми казаками. Этот раз я послал ему сто флоринов, какие со мной были, и обещал соединить его с днепровскими казаками для хорошей добычи. Начальник казаков не захотел ожидать и пошел под город Килию, где и остановился»[214].

Томаковская Сечь находилась на острове Томаковке, получившем свое название от татарского слова «тумак» – «шапка», и называвшемся иначе Днепровским островом, Бучками, Буцкой, теперь известном под именем Городища[215]. Возникновение Томаковской Сечи можно относить к двум моментам: или к тому времени, когда впервые основана была и Хортицкая Сечь, или ко времени после основания Базавлуцкой Сечи. В первом мнении утверждает нас автор истории Малой России Бантыш-Каменский, когда говорит о князе Димитрии Ивановиче Вишневецком, укрепившем не один только остров Хортицу, но и остров Томаковку[216]. Второе предположение является само собой на том основании, что если бы Томаковская Сечь была основана раньше Хортицкой, то о ней не преминул бы сказать Эрих Ласота; а между тем, проезжая мимо острова Томаковки, он и словом не заикнулся о том, что была здесь Сечь, тогда как о Хортице он положительно говорит, кто и когда на ней делал укрепление. Но когда же именно возникла Томаковская Сечь? На этот вопрос мы не можем дать точного ответа, потому что не имеем на то положительно никаких данных. Можно лишь сказать, на основании слов польского историка Мартина Бельского, что в XVI столетии она уже существовала. Правда, историк Николай Иванович Костомаров утверждает, что Томаковская Сечь возникла в 1568 году, но приводимый им в подтверждение этого исторический документ решительно ничего не говорит о Томаковской Сечи[217]. Вот он буква в букву: «Подданым нашим, казаком тым, которые з замков и месть наших Украйных, без росказаня и ведомости на тое господарское и старост наших Украйных, зехавши, на Низу, на Днепре, в полю и на иных входах перемешкивают: маем того ведомост, иж вы на местцах помененых, у входах разных свовольно живучи, подданным цара турецкого, чабаном и татаром цара перекопского, на улусы и кочовища их находючи, великие шкоды и лупезства им чините, а тым граници панств наших от неприятеля в небезпечество приводите»[218]. В приведенном акте говорится лишь о том, что запорожские казаки «перемешкивают» на Днепре, на Низу и на полях. Но Днепр велик, а Низ и поле еще больше того: на Днепре, кроме Томаковскаго острова, в пределах Запорожья, было 264 острова. Таким образом, акт, приводимый Н.Н. Костомаровым, ничего не говорит о Томаковской Сечи, и потому год ее возникновения и имя основателя остаются нам неизвестны. Так же глухо говорит о Томаковской Сечи и польский историк Мартин Бельский в XVI веке: «Есть и третий такой – остров на Днепре, – который назывался Томаковка, на котором большей частью низовые казаки перемешкивают (niżowi kosaky miesczkiwaią), так как это было для них самое лучшее укрепление»[219]. У Эриха Ласоты и у Боплана о Томаковской Сечи совсем не находим никаких сведений: они упоминают о ней только как об острове на реке Днепре, причем Ласота не называет даже по имени этого острова, хотя не оставляет никакого сомнения в том, что он говорит именно о Томаковке. Он рассказывает, что, спускаясь вниз по Днепру, речная флотилия его миновала три речки Томаковки, текущие в Днепр с правой стороны и впадающие в него в том месте, где находится значительный остров[220]. Значительный же остров против устья речки Томаковки есть только один – одноименный с речкой. Боплан вовсе не видал острова Томаковки и говорит о нем только по рассказам, что это остров высокий, круглый, имеет вид полушара, в поперечнике не более одной трети мили, весь покрыт лесом, стоит более к русскому, нежели к татарскому берегу, и настолько открыт, что с вершины его будто бы можно видеть весь Днепр от самой Хортицы до Тавани; последние, однако, слова Боплана совершенно неправдоподобны, ибо это значит видеть с одной стороны за 50, а с другой – за 150 верст. Определенно о Томаковской Сечи говорит один только князь Мышецкий: он утверждает, что в древние годы здесь была Запорожская Сечь, где и «ныне тута знатное городище»[221].

Но если в конце XVI столетия на острове Томаковке и существовала Сечь, то уже в первой половине XVII века она была перенесена отсюда в другое место, остров же представлял собой в это время пустынное место, на котором часто находили себе приют разные лица, искавшие на низу Днепра широкого простора и скрывавшиеся от жестоких гонителей своей родины. Так, на остров Томаковку, в 1647 году, 1 декабря, бежал из тюрьмы села Бужина Богдан Хмельницкий со своим сыном Тимофеем, от преследования польских властей; здесь же произошло свидание Богдана Хмельницкого с Иваном Хмелецким, послом коронного гетмана Польши, Николая Потоцкого; посол убеждал Хмельницкого не поднимать войны против поляков, оставить все свои мятежные замыслы и возвратиться на родину: «Уверяю вас честным словом, что и волос не спадет с вашей головы»[222]. Спустя год после этого один из польских начальников, от 2 апреля 1648 года, доносил в столицу Польши, что Хмельницкий сидит на острове Буцке, иначе называемом Днепровским островом, в двух милях от левого берега реки, на котором стояли поляки, и что его едва можно достать из доброй пушки[223]. Впрочем, что касается пребывания Богдана Хмельницкого собственно на острове Томаковке, то он нашел здесь не такой радушный прием, как бы того следовало ожидать. Дело в том, что раньше бегства Богдана Хмельницкого с Украины на Запорожье произошел бунт нереестровых казаков, с атаманом Федором Линчаем во главе, против реестровых с полковником Иваном Барабашом и другими старшинами; первые стояли за чисто народные права, вторые – за интерес польских панов и личные выгоды. Но мятеж был усмирен; в числе старшин, принимавших участие в потушений мятежа, был и сотник Богдан Хмельницкий, как человек, связанный долгом своей службы. Партия недовольных потерпела неудачу; сам Линчай, со своими близкими приверженцами, бежал на Запорожье и расположился здесь на острове Томаковке. Сюда-то, гонимый злой судьбой, прибыл и Богдан Хмельницкий. Но на острове Томаковке его приняли подозрительно; оттого будущий гетман оставил Томаковку и спустился вниз на Микитин Рог, на котором в то время была Запорожская Сечь, перенесенная с острова Томаковки[224]. Потом, пробыв несколько времени в Сечи и нашедши здесь полное доверие и сочувствие со стороны запорожских казаков, Богдан Хмельницкий, по совету кошевого и всех куренных атаманов, выехал с товариществом из Сечи на тот же остров Томаковку, «будто бы для лучшей своей и конской выгоды», а в действительности – чтобы с острова отправиться в Крым и известить о себе крымского хана[225]. В 1687 году, во время первого похода князя Василия Васильевича Голицына на Крым, ниже острова Томаковки, на левом берегу Днепра, стоял с казацким обозом сын гетмана Ивана Самойловича, Григорий Самойлович; здесь он получил печальную весть о свержении его отца с гетманского уряда и отправке его в ссылку. В 1697 году, во время азовского похода Петра I, на острове Томаковке стояли с обозом, казаками и стрельцами наказный гетман, лубенский полковник Леонтий Свечка и стрелецкий полковник Иван Елчанинов, ожидая здесь возвращения гетмана Ивана Мазепы, шедшего снизу от турецкой крепости Тавани вверх по Днепру. На обратном пути, от крепости Тавани и города Кизыкерменя, Мазепа дошел до острова Томаковки, высадился здесь на сушу, отсюда отправил большие и малые суда в Сечь, а сам, написав письмо с острова Томаковки обо всем в Москву, пошел табором вверх до Кодака и далее[226].