Media Sapiens-2. Дневник информационного террориста - Сергей Минаев

В себя я пришёл сидящим спиной у какой-то бетонной стены. По стенам комнаты расположились мои соседи из бетонного колодца. У всех нас были сплюснутые головы, но телевизоров на них не было. В центре комнаты стояла бочка, в которой сидел человек. Из бочки виднелась только его голова с приставленными к ушам раструбами, куда двое бесов методично вливали ведра с какой-то жидкостью. Приглядевшись, я узнал в человеке Сергея Доренко.

— За что его так? — на автомате спросил я рядом сидящего.

— Нарушение режима. Разбил телевизор у Киселёва.

— А че они ему льют-то?

— Известно чего — говно. Эта пытка называется «Аудитория наносит ответный удар».

— Велиар придумал… — констатировал я.

— Кто же ещё? Кстати, он к тебе проникся вместе с Вельзевулом, так говорят.

— Да ну?

— Народ говорит. Я хотел через тебя просьбу передать. Кстати, рад представиться — Йозеф.

Я всмотрелся в лицо собеседника. Видимо, из-за того, что его голова была сильно сплюснута, я сразу не узнал его.

— Антон Дроздиков. — Я чуть подался вперёд, чтобы пожать его руку, но резкая боль пронзила мою голову. — Ой, бля…

— Что? Голова?

— Ага. Адски болит.

— Это с непривычки. На вот, возьми. — Геббельс достал из кармана вязаную шапочку и протянул мне. — С ней ящик натирает меньше. Жуткий дефицит, между прочим.

— Спасибо. — Я спрятал шапочку в карман.

— Подарок Геббельса. Считай, что-то типа переходящего вымпела.

— У вас хороший русский, — сделал я комплимент, — там ещё учили?

— Не, тут нахватался за неделю. С вашими быстро научишься. Так вот, насчёт просьбы…

В этот момент двери с грохотом открылись и в зал вошли Вельзевул с Велиаром. При этом Велиар был почему-то одет майором НКВД, а Вельзевул рэпером, в широких штанах и бейсболке. На плече он держал магнитофон со здоровенными колонками.

— Арестанты! — надрывно крикнул Велиар. — Почему опять косячим? Закон не уважаете? Телевизоры бьём?

— Что это у него за блатной жаргончик? — шёпотом спросил я Геббельса.

— Это у тебя надо спросить. Я думаю, говорит согласно принятой в вашей среде манере общения.

— Телевизор есть главное достояние ада, берегите его. Знаете такую заповедь? — хрипло продолжал Велиар.

— Знаем, — нестройным хором отозвались все.

— Не слышу, бля.

— ЗНАЕМ! — дружно гаркнули мы.

— Запомните, это вы у себя на гражданке были политтехнологами, медийщиками и рекламщиками, а у меня тут вы говно! Простая аудитория. Запомнили?

— Так точно! — снова ответили мы хором.

— Ещё один случай — и подключу каждому в ухо радиоволну, а в задницу Интернет-канал. Будет вам долби-стерео, — при этой фразе Велиара Вельзевул тонко захихикал.

— По ходу бухие они, — сказал я шёпотом Геббельсу.

— Не иначе… — отозвался он.

— Разговорчики! — снова крикнул Велиар. — Так, значит, Доренко ещё двести вёдер, и в карцер.

— Ему столько не влезет, — сказал кто-то из наших.

— Непременно влезет. Я полагаю, что при нынешней ситуации стоило бы прибавить, — ответил ему, кажется, Киселёв.

— Сами решим, без соплей. А теперь объявление. По случаю праздника выходит вам послабление. — Велиар выразительно посмотрел на Вельзевула.

— По случаю войны США с Ираном и ожидающихся гор трупов на два дня отключаем в ваших телевизорах звук, — объявил Вельзевул.

— Хоть поговорить можно будет, — сказал я Геббельсу.

— Да с кем тут говорить-то, — вздохнул он.

— Радуйтесь, суки! — хором крикнули черти.

— Ура! — закричали все.

Велиар и Вельзевул медленно подошли к нам.

— Ну че, Антоха, обвыкся? — спросил меня Велиар.

— Да так… пока сложно, — ответил я.

— А ты как хотел? Надо было профессию получше выбирать.

— Ну… я же… не самым главным…

— Во грехе нет самых и несамых. Все равны.

— Жалеешь о днях минувших? — усмехнулся Вельзевул. — На вот, музыку послушай, в честь праздника.

Он включил магнитофон, и из колонок зазвучал старый хит «Реt Shор Воуs» — «Sin»:

When I lооk back upon my lifeIt's always with a sense of shameI've always been the one to blame

Черти начали пританцовывать и подпевать в припеве:

It's a Sin

— Не ссы, Антоха, сам профессию выбрал, чего уж теперь-то, — хлопнул меня по плечу Вельзевул и продолжил петь:

It's a Sin? It's aaaaaaaa Sin…

Домой

Четыре дня спустя

— Итсысин, а, Итсысин? Куда ты тележку попёр? — орёт какая-то баба носильщику.

— Клиенту, — огрызается тот.

— Итсысин, стой, я тебе говорю!

Под эти крики я просыпаюсь в вагоне поезда. Тупо озираюсь по сторонам, встаю и выхожу на платформу. Я иду к выходу, жую жвачку и мечтаю о том, как бы мне быстрее попасть под душ. После четырёх дней отсутствия контактов тела с горячей водой мозг горожанина начинает бредить объектами личной гигиены. Это моя личная формула. Вот и сейчас я иду и смотрю на рекламный щит, установленный на крыше дома, кажущийся мне здоровенным куском мыла. Вот такой визуализированный бред.

— Уважаемый!

— Это вы мне? — Я оборачиваюсь и вижу двух молодых ментов. Один из них, рыжий чувак, застёгнутый на все пуговицы, внимательно ест меня глазами. Второй, мелкий, квадратный, в сдвинутой на затылок фуражке, грызёт семечки, смотрит устало и повторяет:

— Тебе, тебе. Документы имеются?

Я подхожу к ментам, достаю из внутреннего кармана паспорт и протягиваю его квадратному, каким-то звериным чутьём ощущая, что старший тут именно он.

— Вот, пожалуйста, мой паспорт.

Квадратный передаёт паспорт рыжему, затем быстро обводит меня глазами сверху вниз, как бы сканируя. После этого он на секунду задумывается, сверяя полученное фото с фотороботами разыскиваемых преступников. Видимо, преступника, похожего на меня, в его базе данных не обнаруживается, и он отводит взгляд в сторону и как бы невзначай интересуется:

— Че заросший такой и грязный, с охоты, штоль, возвращаешься?

Мент и сам не понимает, насколько он близок к истине. Этот, казалось бы, простейший вопрос ставит меня в тупик. Я смотрю в пол и не нахожу ничего лучше, чем ответить:

— Ну, типа того.

— Че значит «типа того»? — продолжает квадратный все таким же отсутствующим тоном.

— Да… я с дачи еду… — неуверенно начинаю я.

— Антон Геннадьевич, а дача ваша где находится? — начинает второй.

«Во попал», — думаю я.

Странное дело, вроде бы я не совершал ничего криминального. Не нарушал закон, не участвовал в преступных группировках (в общепринятом смысле), а объяснить, где я был, чего делал и откуда еду, не могу. Реально, ну не могу же я рассказать им все подробности. Я так и представил себе, что машина из сумасшедшего дома приедет сразу после моих слов: «Мы снимали постановку „Нападение вертолётов на грузинскую погранзаставу“, а потом в натуре прилетели вертолёты и всех завалили». И врождённый (или благоприобретённый) страх перед органами правопорядка заставляет втягивать голову в плечи, мямлить и думать о том, чтобы скорее отпустили.

— Так где дача находится, Антон Геннадьевич? — продолжает рыжий.

К квадратному менту моментально возвращается интерес. Видимо, почуяв, что я начинаю путаться в показаниях, он говорит с ещё большим напором:

— Ты че, слышишь плохо? Или уши не мыл давно?

И тут во мне просыпается инстинкт, знакомый каждому советскому гражданину, оказавшемуся в подобных обстоятельствах, — врать, вплетая в свою историю обстоятельства, которые не оставят равнодушными ни одну особь мужского пола. Врать по классике. А классикой для среднестатистического мужика, как известно, является выпивка и бабы. Я начинаю, сначала неуверенно, затем все чётче. Голос мой крепнет, я перестаю мямлить и говорю плавно и весьма, как мне кажется, убедительно:

— Мужики… то есть… командиры.., такое дело. Позавчера с бабой поехали к ней на дачу. Взяли водки, то да сё (слова «водка» и «баба» — редкие фигуранты моего лексикона, посему произношу их я с ещё большей «мужицкостью» в голосе). Муж её в командировке. Ну, сами понимаете. Напились, это… ну… в общем… просыпаемся с утра. С похмелья, оба голые. А тут у неё телефон звонит. Муж. Я, говорит, вернулся раньше, узнал, что ты на даче, поехал к тебе. Вот остановился у палатки. Нам купить надо чего? А палатка-то в ста метрах от дачи…

Рыжий начинает смеяться в голос и уже передаёт мне паспорт, но, увидев, что квадратный (а то, что он старший, уже не вызывает у меня сомнений), насупившись, молчит, отдёргивает руку и листает паспорт дальше, впрочем, не переставая улыбаться.

— Ну, и че дальше было? — спрашивает квадратный.

— «Че, че»… Я одеваюсь и огородами в лес. Не с мужем же встречаться? А приехали на её машине. То есть куда идти, чтобы в Москву вернуться, я знать не знаю. Проплутал сутки по лесам да оврагам, пока не вышел к какой-то станции. Я даже не помню, как она называется. Приехала электричка, довезла до Курского вокзала. Вот и вся история.