Егерь: назад в СССР (СИ) - Рудин Алекс

А парная! С просторными полками в три яруса, с огромной квадратной дверцей каменки, куда каждый входивший непременно плескал кипяток ковшом на длинной ручке. Это было незыблемой традицией. Открыл дверь, выпустил пар — так поддай, чтобы другим мужикам не приходилось слезать с полка.

Автобус снова повернул. Теперь мы ехали по улице Профсоюзов. Слева остался кинотеатр «Восток». В детстве он казался мне настоящим дворцом. Широкое крутое крыльцо с множеством ступеней, огромные квадратные окна, высокие потолки с хрустальными люстрами! Настоящий огромный балкон на втором этаже фойе, где был непременный буфет.

Двери на балкон всегда были закрыты. Но можно было улучить момент, когда билетёрши не будет в фойе, приподнять тугую задвижку и выскользнуть на балкон. И наслаждаться запретным удовольствием, пока строгий окрик не заставит вернуться обратно. А потом с честными глазами утверждать:

— Это не я! Дверь уже была открыта, я просто посмотрел!

В девяностые годы кинотеатр попытаются преобразовать в досугово-развлекательный центр, но, в конце концов, он станет обычным вещевым рынком.

Рядом с кинотеатром в крошечном сквере спряталось кафе «Турист». Судя по названию, в нём должны были кормить гречневой кашей с тушёнкой. Но на самом деле подавали изумительное мороженое в металлических вазочках.

В зависимости от бюджета можно было купить от одного до четырёх шариков. А ещё это мороженое, как и везде в Союзе поливали сладким жёлтым или зелёным сиропом. Или посыпали шоколадной крошкой. Чтобы правильно натереть шоколад на мелкой тёрке, плитку держали в холодильнике.

Автобус проехал мимо сквера Славы, где по праздникам зажигали вечный огонь, и по дуге мимо железнодорожного вокзала завернул на автостоянку.

— Конечная, — сказал водитель, открывая двери.

Народ потянулся к выходу.

Я подхватил лёгкий рюкзак и спустился по ступенькам. Сердце сжалось от непонятного предчувствия.

Сегодня мне предстоит узнать очень много о жизни парня, в теле которого я оказался. И о своей жизни тоже.

На какой-то момент мне отчаянно захотелось сесть в автобус и уехать обратно, в лесную глушь, к людям, с которыми я познакомился за эту неделю. Чёртова реакция организма на непонятное, новое, пугающее.

Но я сумел взять себя в руки. Я в этом мире не на час и не на день. Мне в нём теперь жить целую жизнь. А столько времени от людей и от себя не пробегаешь.

Мне не давал покоя адрес прописки в паспорте. Почему он был тот же, что и в прошлой жизни?

Никакого Андрея в нашей семье я не помнил. Мы жили вчетвером: папа, мама, я и Оля — моя младшая сестра. Одно время с нами жила бабушка отца, но это было недолго. Она не могла привыкнуть к городской жизни и скоро вернулась в деревню. И да, именно бабушка отца, то есть, моя прабабушка!

Так откуда же взялся Андрей, который теперь — я?

Я растерянно топтался на асфальтовой площадке автостанции. Невыносимо захотелось закурить. Некоторое время я терпел, потом подошёл к водителям автобусов, которые курили, собравшись в кружок.

— Мужики, сигаретой не угостите?

Мне протянули пачку «Явы» и коробок спичек.

— Спасибо!

Отойдя в сторону, я затянулся горьким ароматным дымом. Сдержал кашель, выдохнул и сделал ещё одну затяжку. Так и обратно пристраститься недолго!

Но никотин сделал своё дело. Нервы успокоились, и я, наконец, составил план. Он был хорош тем, что всё самое важное оставлял на вечер.

В самом деле, сейчас нет смысла идти домой. Там всё равно никого. Родители на работе. Сестра у бабушки в деревне. А здешний «я» или тоже в деревне, или гоняет с ребятами по городу. А может, умотал на рыбалку. Но уж точно не сидит дома.

Поэтому сначала я пройдусь по магазинам. Куплю всё, что нужно в деревенском быту. А вечером, когда родители вернутся с работы, позвоню в дверь и всё выясню.

Успокоив себя этой мыслью, я выбросил окурок сигареты в урну и отправился в вокзальный буфет, чтобы перекусить.

Вокзал в Волхове остроконечным шпилем напоминал готический собор. А по площади и превосходил многие соборы. В общем-то, такой вокзал и полагался на важной узловой станции, через которую проходит множество поездов дальнего следования.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Буфет сколько я помнил, всегда располагался при входе в зал ожидания поездов дальнего следования. Я вытряхнул мелочь в блестящую латунную тарелочку, купил стакан чая и пирожок с чем-то и присел в удобное деревянное кресло. Эти кресла стояли рядами в огромном пустынном зале.

Чай был горячим и слегка отдавал половой тряпкой. Несколько чаинок кружились на дне гранёного стакана, словно стайка ворон. Пирожок оказался чёрствым и невкусным. Я проглотил его одним махом, запил чаем и вернул буфетчице стакан. А потом вышел на перрон.

Станция, и впрямь, была огромной. Двадцать четыре пути, не считая подъездных, локомотивное и вагонное депо и сортировочная горка. Сюда прибывали грузовые составы с самых разных уголков страны. Здесь их расцепляли, переформировывали и снова отправляли неведомо куда.

И каждый метр этой огромной станции я в своё время обошёл с гаечным ключом и молотком на плече. В той, прошлой жизни.

Громкоговоритель что-то невнятно пробубнил. Через минуту рельсы зазвенели, стали подрагивать. Со стороны Ленинградского тупика к перрону подкатила электричка.

Пневматические двери с шипением открылись, выпуская торопливых пассажиров. Некоторые сразу поспешили к автобусам. Другие, поставив багаж на перрон, оглядывались в поисках встречающих.

Я взглянул на огромные часы на башне вокзала. Четверть одиннадцатого. Можно пойти купить продуктов, а там и промтоварные магазины откроются.

В продуктовом магазине на улице Профсоюзов я купил несколько банок сгущёного молока, пакет сахара и два килограмма конфет «подушечки», обсыпанных сахаром и с вареньем внутри. Хотел взять подсолнечное масло, но его отпускали только в свою тару. Прихватил две буханки волховского хлеба и нарезной батон.

Хлеб был ещё тёплым, только с хлебозавода. Рука у меня дрогнула.

Мои родители работали на хлебозаводе. Точнее, не так.

Отец работал водителем на хлебной машине. А мама — сироповаром на заводе безалкагольных напитков. Оба завода располагались в одном низком здании на улице Дзержинского, в двух шагах от вокзала.

Здесь, в городе детства, всё было в двух шагах.

Когда я был помладше, отец летом часто брал меня с собой на работу. Я помогал грузить в кузов деревянные ящики с горячим хлебом и батонами. Иногда тайком отламывал хлебный припёк от буханки. Если отец замечал — за такое всегда влетало.

Потом мы ехали в магазин. Я до конца опускал боковое окно кабины и наслаждался тёплым летним ветром.

В магазине помогал вытаскивать дальние ящики из кузова длинным железным крюком.

Но лучше всего были обеды. Полные весёлые женщины в белых, перепачканных мукой халатах, угощали меня горячей сдобой. Сдоба была обсыпана сладкими белыми крошками.

Я зажимал её в руке и через внутреннюю дверь шёл на ту половину завода, где делали и разливали лимонад. Там весело дребезжала бутылками линия конвейера. За решёткой, под замком высокими штабелями стояли ящики с готовой продукцией. А в отдельном помещении — огромные толстые баки, в которых варился сладкий сироп. Там работала мама.

Я брал отставленную в брак бутылку — ту, в которой был недолив — выбегал на улицу и садился на скамейку. И начиналось пиршество.

Тёплая сдоба и свежий лимонад! Что на этом свете может быть вкуснее? Мне завидовали все мальчишки во дворе. Через проходную их не пускали. Ничего выносить с территории тоже было нельзя. Но я тайком просовывал им через высокий деревянный забор бутылки лимонада и свежие батоны.

За воспоминаниями я и сам не заметил, как ноги принесли меня к проходной завода. Маленькая кирпичная будка с деревянной дверью в тени высоких толстых тополей. Рядом — высокие ворота, сваренные из арматуры.

Потяни на себя дверь — за ней будет вертушка, а слева — комнатка охранника. Охранник улыбнётся, махнёт рукой — пробегай, мол!