Убийцу скрывает тень - Мэттью Хансен

Тайлер залюбовался видимой частью ее лица. Ураган депрессии, который часов тридцать назад вымел его из дома на поиски смерти, теперь не просто закончился. Было ощущение, что все это произошло с ним как минимум неделю назад… или вообще в другой жизни. Тайлер осторожно протянул руку и отвел локон, упавший на бровь Ронни. При этом он коснулся ее кожи — и был поражен ее забытой нежностью. Да, долго он был лишен возможности касаться этой чудесной, нежной кожи! Боже, как он любит это тело! И, Боже, как он любит — ее! Теперь он гладил ее по волосам — едва ощутимо, чтобы не разбудить. Тайлер боялся спугнуть это ощущение полной безмятежности и полного единства, старался продлить блаженное мгновение. Если Ронни проснется — не миновать разговоров, выяснений…

Но через какое-то время Ронни шевельнулась, потянулась и открыла глаза. От ее первой реакции у него еще больше потеплело на сердце: еще не совсем проснувшись, Ронни одарила его ласковой, любвеобильной улыбкой. Пусть их любовь была хрупка, но любили они друг друга — несомненно.

— Привет, — шепнул он.

Она снова улыбнулась ему — чуть более сознательно и внятно. По-прежнему сонная, Ронни придвинулась к нему, обняла и прижалась всем телом. Их губы встретились. Постепенно Ронни просыпалась больше и больше — во всех смыслах, — и поцелуи мало-помалу превращались в настоящие. В конце концов Ронни ухватила руками голову Тайлера и они — душой и телом — слились в страстном долгом поцелуе. Тайлер стащил с Ронни футболку, отшвырнул одеяло, чтобы без помех любоваться дивным телом жены. Когда он оказался над Ронни, та разнеженно раскинула руки и ноги, потом обняла Тайлера и потянула к себе…

В спальне по другую сторону залитого солнечным светом холла Мередит, в пижамке с картинками песика Снупи, уже больше часа была занята игрой. Проснувшись не в пример обычному рано, она не стала выбираться из постели. Родители и брат наверняка еще спят, поэтому не было надежды на компанию. Стены ее более чем просторной спальни были выкрашены в веселые цвета и увешаны плакатами с любимыми героями мультиков и кинофильмов.

Мередит играла в Барби и Кена. По сценарию в отношениях Барби и Кена возникали проблемы вследствие труднообъяснимого отчуждения Кена, предположительно связанного с травматическим событием, которое он пережил некоторое время назад (дети не впустую смотрят телевизор). Кен, по его словам, наблюдал нечто фантастическое. Люди ему не поверили, стали над ним смеяться. Это задело его самолюбие, и он закрылся в своей раковине. Хотя шестилетняя девочка уже смело жонглировала взрослыми словами, строгие причинно-следственные связи ее мало занимали. Соразмерна ли пережитая Кеном обида с его решением стать аутсайдером? Подобные вопросы были слишком сложны для Мередит. Она просто чувствовала, что Кен надулся на людей и выпал из нормальной жизни. Она тоже так делала: обидится, убежит в дальний угол дома. Только она потом возвращалась. И довольно быстро. А папа никак не возвращается.

Вот так, незаметно, от игры в драму она перешла к прямому размышлению о реальности. Внезапно она ощутила острую потребность быть рядом с родителями. Чтобы они обняли ее и повторили серьезно-серьезно, что они любят ее… и любят друг друга. Потому как если они не любят друг друга — разве могут они любить ее по-настоящему?

Язык Тайлера ритмично ходил туда-сюда, приближая Ронни к оргазму. Но сквозь собственные вскрики она ясно различила посторонний звук — стук в дверь. Миг — понять, что это кто-то из детей. Еще миг — соскочить с Тайлера. Дверь скрипнула, и на пороге появилась Мередит в пижаме. У Ронни, сторонницы современного воспитания, не было комплексов насчет обнаженного тела, и Мередит не раз видела своих родителей в чем мать родила. Однако всему свое место и время. Сейчас было не место и не время. Ронни проворно натянула длинную футболку. Тайлер быстро прикрылся подушкой, нашарил на полу трусы и надел их, стараясь поменьше светить голым задом.

— У вас все хорошо? — наивно спросила малышка.

Ронни машинально поправила сбившиеся простыни.

— Конечно, золотце, у нас все хорошо. Тебя, наверное, напугал Ко-Страшко?

Ко-Страшко был порождением фантазии Мередит. Этот своевольный малый появлялся в любое время дня и ночи. Точнее, именно тогда, когда Мередит становилось одиноко и она нуждалась в алиби, чтобы мчаться к папе и маме. Каждый раз она описывала его по-разному. Но всякий раз он был ужасный-преужасный.

Вопрос матери Мередит приняла как приглашение зайти и пошлепала к кровати.

— Нет. Он ни при чем. Я просто хотела проверить… где вы.

Тайлер улыбнулся и откинул край одеяла.

— Ну-ка, запрыгивай, моя ненаглядная. Хочешь?

Дважды приглашать не пришлось. Для того она и прибежала!

Ронни взбила подушки, и Мередит с сияющим личиком забралась на кровать и улеглась между родителями. Переполненный чувствами Тайлер не мог насмотреться на жену и дочь — и невольно представлял другой вариант развития событий, во веки веков исключавший эту утреннюю идиллическую сценку. Да, не остановись он вчера вовремя, сейчас бы Ронни не нежилась в постели, а хлопотала о его похоронах. И его дочь не млела бы в безмятежном покое между папой и мамой, а гадала бы, совершенно прибитая внезапной переменой, что такое смерть и почему папа больше никогда не вернется…

Ронни, не подозревая о его мыслях, блаженно улыбалась. Оргазм у нее, можно сказать, украли из-под носа. Однако она не огорчалась. Мир в душе, который она испытывала в этот миг — рядом с мужем и дочерью, стоил десяти оргазмов. Карьера — дело хорошее, и материальное благополучие — штука приятная, но по-настоящему важно только это — муж, дочь и сын, которого одного сейчас не хватает в этой комнате.

Ронни с чувством чмокнула Мередит в щеку. Разнеженную обилием эмоций, Ронни снова потянуло в сон. Но тут она увидела, что Тайлер плачет. Не то чтобы у него глаза блестели растроганной влагой — нет, слезы так и лились. Взгляды Тайлера и Ронни встретились. Тайлер виновато улыбнулся и поспешил вытереть лицо. Ронни поневоле напряглась: его истеричная реакция напомнила ей, что их проблемы отнюдь не разрешены — просто отложены в сторону. Она опять ощутила себя загнанной в угол — на пределе понимания и терпения, в ужасе от тех загадочных и необъяснимых процессов, которые уже так давно происходят в словно помраченном сознании мужа. Ронни закрыла глаза, крепко обняла дочь и дезертировала в сон.

Глава шестнадцатая

Бен сел на гостиничной кровати, и дешевая жесткая спинка впилась в спину. Пришлось подложить подушку. Он закурил и приглушил звук телевизора, в эфире шла «Встреча с прессой». С кровати ему был виден плоский пасмурный пейзаж по берегам Колумбии. Из серой массы в небе появился «боинг», идущий на посадку в портлендском международном. Похоже, занимается типичный орегонский поздненоябрьский день. Несколько лет назад Бен снимал в этих краях телефильм — то лило, то моросило точно так же. Правда, был ранний май. Что без разницы. Орегонцы не зря острят про свою погоду — мол, к нам нужно с ластами.

Бен толком не понимал, какая нелегкая его сюда принесла. Из родной Юрики он вымелся еще быстрее, чем там появился. Был словно на автопилоте — в свои поступки почти не вдумывался. Стравил милой любимой Дорис какую-то жутко неубедительную байку — и был таков. На встревоженные вопросы Дорис он отвечал рассеянно, недоконченными и неясными фразами. Чуть ли не небрежно чмокнул на прощание и оставил в полной растерянности. После стольких лет счастливого брака такое поведение не может не шокировать.

Происходящее и самого Бена шокировало. Его жизнью вдруг стало править событие шестидесятилетней давности, которое столько раз прокручивалось в его снах, что мало-помалу утратило статус факта. Может, оно и в самый первый раз только приснилось?

Затягиваясь сигаретой, Бен пытался отделить реальный факт от деталей, которыми он оброс за шестьдесят лет периодического не вполне точного воспроизведения во сне. Где правда, а где накрученная за эти годы, так сказать, личная мифология? Поди вспомни — память ведь стариковская!

Если то, что случилось, произошло на самом деле, как же давно это было! До высадки наших в Нормандии, до телевидения. В ту незапамятную эпоху, когда великий режиссер Орсон Уэллс был не только жив, но и умещался на одном стуле. Иногда Бену казалось, что за восемьдесят лет его мозг вконец износился. А порой он сам себя ошеломлял свежестью воспоминаний, которая под стать двадцатилетнему.

Так было или нет? Что под наслоением снов? Факт или самый первый сон?

Если не было — хорош же он! Потерял огромный гонорар, зазря навредил себе в глазах киномира — и, возможно, непоправимо испортил свою актерскую карьеру… то бишь остаток актерской карьеры. Что его, такого старого, все еще снимают — завидный подарок судьбы. Подобное счастье легко профукать. Стоило ли рисковать всем на свете ради внезапной дури? Конечно, у него первоклассная страховка и денег на старость отложено немало. Под мостом он не подохнет. Но Дорис, с ее хворями, страхами и потребительским неврозом, была его всегдашней заботой — Бен продолжал трудиться ради нее, чтобы она ни при каких обстоятельствах не осталась на мели.