Тайная любовь моего мужа - Амелия Борн

так пристально, словно по одному моему виду понял, догадался сам о том, о чем я умолчала.

Впрочем, он всегда это умел – понимать без слов.

– Ясно, – обронил в итоге коротко.

Я неловко помяла в руках пачку печенья и, отведя взгляд, проговорила:

– Ну, мне пора.

Успела сделать лишь пару шагов, когда меня догнал его внезапный вопрос:

– Почему ты со мной все же заговорила, Кира?

Я замерла. Было так легко и одновременно – сложно, сказать ему правду. Но он ее заслуживал.

– Потому что была неправа, – откликнулась коротко.

Он не держал меня – ни словом, ни рукой, но я поймала себя на том, что не спешу сдвинуться с места, словно жду чего-то еще…

И наконец услышала:

– У тебя все тот же номер телефона?

Я могла ему солгать. Но не возникло ни малейшего желания так поступить. Каждый из нас словно бы прощупывал границы допустимого, делая навстречу шажок за шажком, и я не собиралась вновь поворачиваться к этому человеку спиной.

– Да, – бросила кратко через плечо.

– Хорошо.

Он больше ничего не добавил. А я – просто пошла на кассу, борясь со смешанными чувствами, затопившими нутро.

***

– Я уже уложила младшую спать, – сообщила мне мама, когда я наконец переступила порог ее квартиры.

– Спасибо. Надеюсь, она не сильно капризничала, – проговорила вежливо в ответ.

Мама никак не отреагировала на мои слова. Вместо этого произнесла:

– А Артур строит какую-то башню. Я не поняла, что это такое, а он… ничего не говорит.

Это было… странно. Я встревоженно нахмурилась, поставила на столик в прихожей молоко и печенье, только тут осознав внезапно, что Оля уснула без них…

Словно прочитав мои мысли, мама сказала:

– Я уже напоила Олю молоком с печеньем.

Это тоже было странно. Весь этот день – сплетение непривычных, невероятных вещей…

– Спасибо. Я разберусь с Артуром…

Сняв обувь и верхнюю одежду, я прошагала в зал. Младший сын сидел на ковре, сооружая башню из Лего с таким видом, словно от этого процесса зависела его жизнь.

Словно весь остальной мир и не существовал даже.

Я осторожно присела с ним рядом, мягко проговорила…

– Смотрю, ты начал без меня…

Строительство этой башни для сына было неким ритуалом, без которого он попросту не ложился спать. Каждый вечер он ждал отца, чтобы построить с ним вместе эту башню, а когда Леша бывал в отъезде – доверял этот процесс мне…

– Я тебе помогу, – предложила я, беря в руки одну из деталей.

До этого флегматичный и отрешенный и от реальности, Артур резко вырвал детальку из моих рук и вскочил на ноги.

– В чем дело, сынуль? – спросила растерянно. – Я взяла не ту деталь? Давай поменяем…

Вместо ответа он занес ногу над наполовину построенной башней и с размаху ударил по ней, заставляя рассыпаться на мелкие части…

Даже не взглянув на меня, развернулся и побежал в спальню…

А я ощутила, как по всем внутренностям стремительно расползается ужас.

Глава 23

Развалившаяся на куски недостроенная башня из Лего казалась сейчас олицетворением всей моей жизни. Семьи, в которую я вложила все, что у меня было, но это, увы, совершенно не спасло ее от разрушения.

Просто потому, что башня не может стоять на половинчатом фундаменте. А вторая его часть попросту прогнила насквозь и – рухнула.

Я не без усилия отвела взгляд от разноцветных, разлетевшихся в разные стороны, деталек. Не хотелось думать, что и мы с детьми станем, как они – разобщенными, чужеродными друг другу частями того, что было когда-то единым целым…

Этого я ни за что не допущу.

Кто-то настойчиво потерся о мою руку, что-то жалобно проурчав. Я скосила взгляд в сторону, обнаружив рядом с собой всеми забытого в эти сумасшедшие дни Чаки…

Он положил голову мне на колени, я потрепала его за ухом…

– Ты ел? – спросила, обеспокоенная тем, что о собаке сегодня никто и не позаботился.

– Ел он, ел, – раздался рядом материнский голос. – И гулять его дети водили. Так что… иди туда, где ты должна быть.

Она была права. Погладив Чаки по голове напоследок, я поднялась на ноги и решительно направилась следом за младшим сыном, укрывшимся в единственной спальне.

Внимательный взгляд Кирилла молчаливо последовал за мной.

А ему ведь тоже наверняка было тяжело, хотя он и взвалил, не задумываясь, на себя роль нового защитника семьи. Но он ведь и сам был еще ребенком – и нуждался в том, чтобы о нем заботились.

В том, чтобы чувствовать себя важным и необходимым.

Но сейчас нужно было заняться Артуром. Было очевидно, что он хуже всех справлялся с этой ситуацией, так внезапно свалившейся на всех нас.

Я предупреждающе постучала прежде, чем распахнуть дверь комнаты, когда-то принадлежавшей мне самой.

Теперь же она превратилась в склад ненужных маме вещей. О моем былом присутствии здесь напоминал лишь кусочек обоев, который, отклеившись, грустно свешивался с потолочного плинтуса – так долго, как я себя вообще помнила.

Сын лежал на застеленной постели, закинув руки за голову и пустым взглядом уставившись в потолок…

Он казался безучастным ко всему вокруг. Не дрогнул, не повернул головы, когда я оказалась рядом и присела на краешек кровати. Я вдруг осознала, что он едва сказал пару фраз с тех пор, как Леша ушел из дома и я рассказала детям о том, что у отца есть другая женщина…

Может, стоило сделать все иначе? Тревога и неуверенность внезапно атаковали душу, заставляя теперь засомневаться в тех словах, что считала единственно верными в той ситуации. Но глядя, как страдает твой ребенок, невозможно было не начать копаться в себе, не испытывать чувства вины, хотя вовсе не я передавала семью и детей…

– Артур, давай поговорим, – мягко произнесла, пытаясь обратить на себя внимание сына.

Он даже не моргнул. Казалось, он глубоко и безнадежно ушел куда-то внутрь себя самого, абстрагировавшись от изменившейся реальности, которая его пугала и с которой он был совершенно не согласен.

Я протянула руку, легко, почти невесомо, коснулась его волос, пропустила светлые, соломенные прядки между пальцев…

Он наконец перевел на меня взгляд. А в нем – плескалась боль размером с океан. И эта боль стремительно перетекала в меня саму, способная затопить с головой.

Но этого я никак не могла допустить. Пусть мне было больно, обидно, тяжело, дети не должны были этого видеть. Не должны были воспринимать все случившееся, как непоправимую трагедию, пусть даже вся наша разрушенная жизнь именно ею и была. Нет, мне следовало оставаться