Последний очевидец - Василий Шульгин

Вскоре я сблизился с Петром Аркадьевичем и кроме уважения стал питать к нему более теплые чувства.

* * *

Прошло четыре с половиной года после 6 марта. Столыпин продолжал вести государственный корабль так, как находил нужным. Его не могли запугать ни левые, ни правые. И потому они убили его. Это произошло 1 сентября 1911 года в Киеве.

4. Небольшое отступление

Каждое повествование имеет право на отступление. Воспользуюсь этим правом.

— Мы подымаемся?

— Нет, мы опускаемся! Мы падаем!

Такие возгласы раздавались над океаном, грозным как смерть. Буря бушевала уже четвертые сутки. Гибель была близка. Вдруг раздался крик:

— Земля!

Да, земля и с нею спасение. Но как она еще далека, эта спасительная земля.

— Рубите канаты!

Экипаж воздушного шара перебрался на сеть, облегающую аэростат. Освобожденный от тяжести корзины, шар взмыл вверх. Аэронавты выиграли полчаса, но успеет ли ветер за это время донести шар до берега? Нет. Земля близка, однако ярость океана ближе. Он бушует тут, внизу.

— За борт все!

И они швырнули в чудовищные валы все, что было у них на себе, в карманах. Много медных и несколько золотых монет. И этого оказалось достаточно. Шар поднялся на несколько мгновений, волочась над пеной волн. Он бросил людей на камни неведомого острова.

Эту сцену, начало знаменитого романа Жюля Верна «Таинственный остров», я вспомнил, когда раздумывал о судьбе предлагаемой читателю книги.

Все на свете должно быть «во благовремении». Координаты времени! Роковое Т властвует над всем существующим. Исключением, быть может, является тело, несущееся со скоростью света, то есть трехсот тысяч километров в секунду.

Впрочем, это есть истина только для сверхученых, то есть математиков, потерявших ощущение времени и пространства. А для нас, простых смертных, утверждение, что «времени нет», сомнительно. Поэтому постулат Эйнштейна должен кроме колдовства над математическими формулами быть обставлен еще иными доказательствами, общепонятными.

Я простой смертный. К тому же я не несусь со скоростью света. Надо мной Т, то есть время, сохраняет полную свою силу. Если бы я писал свои воспоминания в каюте ракеты, мчащейся со скоростью трехсот миллионов метров в секунду, то я не считался бы с тем, что нынче у нас 1966 год. Писал бы все, что вздумается.

Но это не так. Я передвигаюсь со скоростью только двадцать девять километров секунду, так как это космическая скорость Земли, моей родины.

Но кто знает, что «день грядущий мне готовит»? Древняя мудрость гласит: «Tempopra mutantur et nos mutantur in illis» («Времена меняются, и мы меняемся в них»).

Время указывается орбитой Земли. В неизвестной, но определенной точке ее станет не только возможным, но и обязательным сказать ныне несказуемое. «Он в книгах вырек непререкаемое новым днем» — так сказал об одном грешном человеке поэт Игорь Северянин.

* * *

Возвращаюсь к воздушному шару Жюля Верна. Шесть живых существ, пять людей и одна верная собака, спасая свою жизнь, выбросили за борт все, что они имели. Я спасаю не свою жизнь, которой, по-видимому, сейчас ничто не грозит. Я хочу сберечь шесть частей некоей книги и выбрасываю несколько глав. Почему? Дело в том, что одна из причин этого действа, быть может, невразумительна для людей, не принадлежащих к цеху писателей.

О бюрократия! Не мы ее выдумали, но она нас переживет. Число печатных листов становится чем-то вроде основных законов, кои не изменяемы, как скрижали Моисея. Напрасно твердить, что в двадцать листов не может вместиться описание десяти лет, предшествовавших революции и подготовивших ее. Такую революцию, с которой приходится считаться всему миру и по сей день.

Главная же причина в том, что всякая нарождающаяся жизнь требует известного срока для своего вызревания. Для ребенка — это девять месяцев. Для существ иного порядка — другой закон. Например, Мысли требуют для своего воплощения иных сроков. Здесь счет идет на годы, столетия и даже тысячелетия.

Китайский коммунизм, по словам Плеханова, возник девятьсот лет тому назад, насажденный богдыханом. Просуществовав некоторое время, он сменился ярко выраженным индивидуализмом. В наши дни в Китае коммунизм возвращается вспять.

Коммунизм на основе марксизма со времени октябрьского переворота есть Мысль, которая находится в действии. Ломиться в эту дверь, плотно закрытую, — нецелесообразно.

Латинское юридическое изречение гласит: «Если тот, кто обязан и может говорить, молчит, то это означает, что он соглашается. Но если он не может говорить, то его молчание не есть знак согласия».

Применим эту формулу ко мне. Рассмотрим случай с Шульгиным.

Шульгин обязан был и мог говорить в Государственной Думе. И он говорил. Шульгин в 1966 году не обязан говорить, но он говорит. Однако это не значит, что он со всем соглашается.

* * *

Аэронавты Жюля Верна, желая достичь спасительной земли, выбросили за борт последний балласт. Так же поступаю и я. За борт «крамольные», монархические речи Шульгина, Столыпина и других ораторов! Эти речи были сказаны во имя короны и мирной эволюции, во имя «великой России», против надвигающейся революции, жаждавшей «великих потрясений». Но революция победила. И нет смысла повторять сейчас то, что было сказано полвека тому назад. Всему свое время.

5. Бомба

3 апреля 1907 года Дума обсуждала срочность запроса правительству о событиях, имевших место 31 марта в Риге, в тюрьме. Согласно сведениям, полученным автором запроса, восемьдесят заключенных сделали попытку бежать из тюрьмы. В стычке с тюремной охраной были убиты семь человек, ранены семнадцать, из коих двое умерли. Пятьдесят шесть человек были преданы военно-полевому суду за попытку к бегству, им угрожала смертная казнь. К этому основному запросу, срочность которого можно было отстаивать, были присоединены обвинения властей в истязаниях заключенных в той же тюрьме, но имевших место давно, почему срочность в отношении этих деяний применять не следовало. На этой почве произошла перепалка между солидным юристом, профессором-кадетом, его превосходительством Владимиром Дмитриевичем Кузьминым-Караваемым и более левыми, которая не выяснила, а запутала, что же именно произошло в Риге. Левые с азартом нападали на правительство и твердили об ужасах и истязаниях, но самый текст запроса, в котором должно было быть рассказано, в чем именно эти ужасы и истязания состояли, так и не был оглашен. Равным образом не было установлено, был ли кто-либо из заключенных предан военно-полевому суду. На телеграмму, обращенную к прибалтийскому генерал-губернатору барону А. Н. Меллер-Закомельскому, последний ответил, что никто не предан военно-полевому суду и спасать от него пока некого. Но депутат от Риги, меньшевик Иван Петрович Озол, отметив, что в телеграмме генерал-губернатора стоит слово «пока», утверждал, что «дело разбирается и военно-полевой суд, который не заседает сегодня, может заседать в какой-нибудь ближайший день».

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});