Искусство Сновидения - Карлос Кастанеда

визуальным, как в обычном сновидении, но объединяло все органы чувств!

То, что началось с пристального созерцания листвы мескитового дерева, теперь переросло в сновидение. Я был убежден, что сновижу дерево, как это случалось со мной множество раз. Естественно, я поступил с этим деревом во сне точно так же, как всегда вел себя в сновидении; я переходил от детали к детали, увлекаемый силой завихрения, которая уносила меня к той части дерева, куда я направлял свое внимание сновидения, охватывающее теперь все органы чувств.

В ходе этого видения, или сновидения, я столкнулся с сомнениями, порожденными моей обычной рациональностью. Я начал спрашивать себя, не взобрался ли я и в самом деле, замечтавшись, на дерево и не ощущаю ли в действительности обычные листья, не зная о том, что окружен со всех сторон настоящей листвой. Или, может быть, я уснул, убаюканный шелестом листьев на ветру, и вижу сон? Но, как всегда в сновидении, мне не хватило энергии, чтобы долго об этом размышлять. Мои мысли были мимолетны. Они длились мгновение, а затем сила прямого восприятия всецело заглушила их.

От какого-то движения вокруг меня все вздрогнуло, и я буквально вынырнул из облака листьев, словно связь с притягивающим воздействием дерева разорвалась. Как будто с высоты я видел великолепную панораму – вплоть до самого горизонта. Меня окружали темные горы, покрытые зеленью. Еще один энергетический всплеск из глубины встряхнул меня. Я понял, что уже нахожусь совсем не там, где было мескитовое дерево. Вокруг возвышались деревья-исполины. Они были выше, чем дугласовые пихты в штатах Орегон или Вашингтон. Я никогда не видел такого леса. Эта панорама так резко контрастировала с безводной Сонорской пустыней, что у меня не осталось сомнений: я в сновидении.

Я удерживал этот необычный пейзаж, боясь отпустить его, зная, что в действительности это сон, который исчезнет, как только я выскользну из внимания сновидения. Но образы оставались даже тогда, когда мне показалось, что я вышел из внимания сновидения. Ужасная мысль пронеслась у меня в уме: а что, если это и не сон, и не обычный мир?

Испугавшись так, как может быть напугано только животное, я устремился опять в заросли листьев, из которых вынырнул. Под воздействием порыва я проскочил сквозь листву дерева, огибая толстые ветви. Затем я вновь вынырнул из дерева и в один миг очутился рядом с доном Хуаном у двери его дома в пустыне Сонора.

Я сразу понял, что снова нахожусь в том состоянии, когда могу нормально мыслить, но не могу разговаривать. Дон Хуан сказал, что для беспокойства нет причины. Наш дар речи подвержен очень сильным влияниям, и периоды немоты – довольно нормальное явление среди магов, которые отваживаются заглядывать за пределы обычного восприятия.

В глубине души я чувствовал, что дон Хуан проникся жалостью ко мне и решил меня приободрить. Но голос эмиссара, который я ясно услышал в этот момент, произнес, что через несколько часов отдыха ко мне вернется не только дар речи, но и хорошее самочувствие.

Выспавшись, я по просьбе дона Хуана дал ему подробное описание всего увиденного и пережитого мной. Он предупредил меня, что понимание моих переживаний невозможно на основе рациональных представлений. И дело вовсе не в том, что моя рациональность как-то повреждена, просто это было происшествие, которое разум не может постичь по своей природе.

Я, естественно, возразил, что не существует ничего непостижимого для разума. Положение вещей может быть неясным, но рано или поздно мыслящий разум прольет свет на все. И я действительно верил в это.

Дон Хуан с большим терпением объяснил, что мыслящий разум – всего лишь один из аспектов положения точки сборки; поэтому знание о том, что происходит в мире, здравомыслие, уверенность в себе – все эти предметы нашей гордости и предполагаемые мерила нашего здравомыслия – являются лишь следствием расположения точки сборки в ее обычном месте. Чем более жестко она там фиксирована, тем более мы самоуверенны, тем сильнее мы чувствуем, что знаем мир и способны предвидеть будущее.

Он добавил, что сновидение, разрушая нашу убежденность в знании этого мира, дает нам текучесть, необходимую, чтобы войти в другие миры. Он назвал сновидения путешествием в невообразимые пространства, когда, после того как мы воспримем все доступное человеческому восприятию, наша точка сборки сдвигается за пределы человеческой области и достигает непостижимого.

– Мы снова вернулись к самому важному аспекту мира магов, – продолжал он, – положению точки сборки. Оно является одновременно проклятием магов древности и источником постоянного раздражения всего человечества.

– Почему ты так говоришь, дон Хуан?

– Потому что все человечество и маги древности пали жертвой положения точки сборки. Человечество не знает, что точка сборки существует, и поэтому принимает последствия ее обычной позиции как нечто окончательное и неоспоримое. Что же касается магов древности, то они пострадали потому, что хотя и знали все о точке сборки, но не смогли правильно воспользоваться ее возможностями.

– Ты должен избежать этих двух ловушек, – продолжал он. – Было бы очень плохо, если бы ты уподобился человечеству в своем неведении относительно точки сборки. Но будет еще хуже, если ты станешь так же цинично, как маги древних времен, манипулировать точкой сборки для достижения личных целей.

– Я все еще не понимаю, о чем ты говоришь. Какое это имеет отношение к тому, что я пережил вчера?

– Вчера ты посетил другой мир. Но, если ты спросишь меня, где он находится, и я скажу тебе, что он – в позиции точки сборки, ты снова ничего не поймешь.

По словам дона Хуана, мне грозила одна из двух роковых возможностей. Первая состояла в том, что я последую по пути человечества и столкнусь с дилеммой, когда мой опыт скажет мне, что есть иные миры, а мой разум будет утверждать, что они не существуют и существовать не могут. Вторая – в том, что я уподоблюсь магам древности, сразу же согласившись с реальностью иных миров, и начну использовать позицию точки сборки, порождающую эти миры, для корыстных целей. В результате возникнет проблема ухода в иные уровни реальности в погоне за могуществом и выгодой.

Мне нечего было сказать в ответ на его слова, но через некоторое время я понял, что вовсе не должен непременно стать жертвой двух этих роковых выборов. В принципе, я был полностью согласен с точкой зрения самого дона Хуана – хотя, естественно, не мог тогда полностью осознать, с чем собственно соглашаюсь. Это согласие выражалось скорее в каком-то давно забытом чувстве уверенности, которое я утратил и теперь