Том 7 - Агата Кристи

И тогда мадам Берольди доказала, что она необыкновенная женщина. Без колебаний она отказалась от своей прежней линии защиты и признала, что легенду о «русских» бородачах придумала, что настоящим убийцей является Жорж Конно. Ослепленный любовью, он совершил это преступление, пригрозив, что, если она не будет молчать, он ужасно отомстит. Запуганная угрозами, она молчала. Кроме того, она якобы боялась сказать правду потому, что ее могли заподозрить в соучастии. Но она будто бы твердо решила не иметь ничего общего с убийцей своего мужа. За это Конно и отомстил ей, написав обвинительное письмо. Она торжественно поклялась, что не участвовала в подготовке преступления. Просто она проснулась в ту памятную ночь и увидела Жоржа Конно с окровавленным ножом в руке.

Судьи заколебались, понимая, что вряд ли можно полностью доверять рассказу мадам Берольди. Но эта женщина, чьим сказкам о дворцовых интригах так легко поддавались окружающие, обладала удивительным искусством заставлять себе верить. Ее обращение к присяжным было образцом этого искусства. С лицом залитым слезами она говорила о своем ребенке, о женской чести, о желании сохранить свою репутацию незапятнанной ради ребенка. Она признала, что, поскольку Жорж Конно был ее любовником, она, быть может, является морально ответственной за это преступление, но лишь перед богом, более ни перед кем! Она знала, что совершила тяжелый проступок, не изобличив Конно перед судом, но, сказала она убитым голосом, такую вещь не смогла бы сделать ни одна женщина. Она его любила! Могла ли она вопреки этому великому чувству послать его на гильотину? Она во многом виновата, но не в ужасном преступлении, в котором ее пытаются обвинить.

Как бы то ни было, ее обаяние и ловкость одержали победу. После процесса о мадам Берольди больше никто ничего не слыхал. Взяв с собой ребенка, она покинула Париж, чтобы начать новую жизнь.

Глава 17

Мы продолжаем расследование

Я полностью пересказал дело Берольди. Конечно, я не мог припомнить все детали. Тем не менее я воспроизвел его довольно последовательно. В свое время оно привлекло большой интерес общественности и было подробно описано в английских газетах, благодаря чему мне и стало об этом известно.

На мгновение мне показалось, что все теперь стало ясным. Признаюсь, я очень импульсивен. Пуаро осуждает меня за привычку делать поспешные выводы. Но, пожалуй, в данном случае можно простить.

Меня сразу поразило чудесное открытие Пуаро.

— Пуаро! — воскликнул я. — Поздравляю вас. Теперь я все понимаю.

— Если это действительно так, то я должен поздравить вас, мой друг. Поскольку, как правило, вы не отличаетесь быстрой сообразительностью, не так ли?

Я почувствовал легкое раздражение.

— Ну, довольно, не сыпьте соль на больные раны. Вы были так чертовски таинственны все это время с вашими намеками, что любой на моем месте не смог бы догадаться, что вы имели в виду.

Пуаро закурил миниатюрную сигарету со своей обычной неторопливостью. Потом он взглянул на меня.

— Ну, раз уж вы все поняли теперь, мой друг, то поделитесь со мной тем, что вы поняли?

— Как что? То, что мадам Добрейль-Берольди убила Рено. Схожесть обоих преступлений доказывает это вне всякого сомнения.

— Значит, вы считаете, что мадам Берольди была ошибочно оправдана? Что фактически она была виновна в подстрекательстве к убийству своего мужа?

Я широко раскрыл глаза.

— Ну конечно! А вы разве так не считаете?

Пуаро прошелся по комнате, поправил стул и затем задумчиво сказал:

— Да, я тоже такого мнения. Но никакого «конечно» здесь быть не может, друг мой. Говоря юридическим языком, мадам Берольди невиновна.

— Невиновна в том преступлении, быть может. Но не в этом. — Пуаро сел, задумчиво глядя на меня.

— Так это твердое ваше мнение, Гастингс, что мадам Добрейль убила Рено?

— Да.

— Но почему?

Он бросил мне этот вопрос с такой неожиданностью, что я был обескуражен.

— Как почему? — начал заикаться я. — Да потому, что… — тут я запнулся.

Пуаро закивал головой.

— Вот видите. Вы сразу наткнулись на подводный камень. Зачем было мадам Добрейль убивать Рено? Мы не можем найти даже тени побуждения. Его смерть никакой выгоды ей не принесла. Если рассматривать ее как любовницу или шантажистку, то она осталась в проигрыше. Убийств без причин не бывает. Первое преступление было другого рода. Там привлекал богатый жених, который хотел занять место мужа.

— Деньги, не всегда являются единственным побуждением к убийству, — запротестовал я.

— Верно, — спокойно согласился Пуаро. — Существует много причин для совершения преступления. Например, убийство, продиктованное страстью, или убийство как результат навязчивой идеи, которая предполагает какую-нибудь форму психического расстройства у убийцы. Мания убийства и религиозный фанатизм относятся к этому же классу. Мы можем их вычеркнуть в данном случае.

— А как насчет преступления на почве любви? Вы тоже его вычеркиваете? Если мадам Добрейль была любовницей Рено, если она обнаружила, что его привязанность ослабевает, или если ее ревность была возбуждена каким-либо иным обстоятельством, разве она не могла ударить его ножом в минуту гнева?

Пуаро покачал головой.

— Если — я говорю «если», заметьте, — мадам Добрейль была любовницей Рено, у него не было времени устать от нее. И в любом случае вы ошибаетесь в отношении ее характера. Это женщина, способная симулировать эмоциональный стресс. Она великолепная актриса. Но, если на нее посмотреть повнимательнее, ее жизненный путь не был усыпан цветами. Всю жизнь она была вынуждена оставаться осторожной и расчетливой в своих эмоциях и действиях. Она замыслила убийство мужа не для того, чтобы соединиться со своим молодым любовником. Богатый американец, которого, возможно, она и в грош не ставила, был ее целью. Если она совершила то преступление по расчету, то и другое способна совершить только ради выгоды. А тут не было выгоды. Кроме того, как вы объясните выкопанную могилу? Ведь это была работа мужчины.

— У нее мог быть сообщник, — сделал я предположение, не желая расставаться со своей идеей.

— Я перехожу к другому возражению. Вы говорили о схожести этих двух преступлений. В чем же эта схожесть заключается?

Я уставился на него в изумлении.

— Как же так, Пуаро, вы же сами подметили это. История с бородатыми мужчинами в масках, тайна, государственные бумаги!

Пуаро слегка улыбнулся.

— Не возмущайтесь так, прошу вас. Я ничего не отвергаю. Схожесть неизбежно связывает оба дела. А теперь вспомните одно любопытное обстоятельство. Ведь не мадам Добрейль рассказала нам эту историю. Ее рассказала мадам Рено. Так что же, она в союзе с мадам Добрейль?

— Просто не верится, — сказал я медленно. — Но если это так, мадам Рено должна быть самой искусной актрисой, когда-либо известной миру.

— Та-та-та, — произнес Пуаро нетерпеливо. — Снова у вас чувства, а не логика. Когда умной преступнице требуется стать ловкой актрисой, она обычно успешно играет свою роль. Но тут несколько другое дело. Я тоже не верю, что мадам Рено находится в союзе с мадам Добрейль, в силу нескольких причин, которые я уже перечислил. Поэтому давайте отбросим такую возможность и приблизимся к истине, которая, как всегда, очень любопытна и интересна.

— Пуаро, — вскричал я, — что еще вы знаете?!

— Мой друг, вы должны делать свои собственные выводы. Вы имеете доступ к фактам! Напрягите свои серые клеточки. Рассуждайте не как Жиро, а как Пуаро.

— Но вы уверены?

— Мой друг, кое в чем я был глупцом. Но наконец я многое ясно вижу.

— Вам известно все?

— Я обнаружил то, что месье Рено хотел, чтобы я нашел.

— И вы уже знаете убийцу?

— Я знаю одного убийцу.

— Что вы хотите этим сказать?

— Что здесь не одно преступление, а два. Первое я раскрыл, во втором, признаюсь, я еще не уверен.

— Но, мне помнится, вы сказали, что человек в сарайчике умер естественной смертью?

— Та-та-та! — Пуаро снова употребил свое любимое восклицание, выражающее нетерпение. — Вы все еще не понимаете. Преступление может быть без убийцы, но для этих двух преступлений необходимо иметь два мертвых тела.

Эти слова так поразили меня отсутствием здравого смысла, что я взглянул на Пуаро с некоторым беспокойством. Но он казался абсолютно нормальным. Внезапно он поднялся и подошел к окну.

— А вот и он, — сказал Пуаро.

— Кто?

— Жак Рено. Я послал ему записку на виллу и попросил прийти сюда.

Это изменило направление моих мыслей, и я спросил Пуаро, знал ли он, что Жак Рено был в Мерлинвиле в ночь, когда было совершено преступление. Я надеялся застать своего проницательного друга врасплох, но, как обычно, он был в курсе дел. Пуаро, оказывается, тоже справлялся об этом на станции.