Утонувшие надежды - Дональд Уэстлейк

— Вместо этого машина притормозила, словно водитель внезапно усомнился в том, что его здесь ждут.

— Давай! Давай! — воскликнул один из парней и побежал навстречу, не переставая размахивать руками. Он видел, что машина эта — новенький «кадиллак», куда более высокого класса, нежели автомобили большинства гостей, он заметил узкий нос и неподвижный взгляд водителя и, будучи кузеном невесты, решил, что это — гости со стороны жениха.

— Загоняйте сюда! — крикнул он, указывая в сторону одного из свободных мест на стоянке.

Водитель опустил стекло, и его смущение сделалось еще более заметным.

— Это церковь... — начал он.

— Да-да! Это церковь, больше на дороге ничего нет! Давайте вылезайте, мы опаздываем!

Один из пассажиров что-то сказал водителю, который кивнул в ответ и заметил:

— По-моему, ничего страшного.

В конце концов «кадиллак» занял указанное место, все его дверцы распахнулись, и из машины вылезли четыре человека, которые менее всего походили на гостей, прибывших на свадьбу. Дожидавшиеся их дежурные понимающе переглянулись. Все было ясно без слов: «Родственники жениха, никаких сомнений». Вместе с остроносым водителем из автомобиля вышли похожий на тролля округлый коротышка, угрюмый верзила с покатыми плечами и какой-то совсем уж мерзкий старикашка. Странная четверка в сопровождении дежурных направилась по дорожке к церкви. Церемония еще не начиналась, потому что жених вдруг утратил присутствие духа (которое пытался обрести вновь при помощи дядюшкиной фляжки), а также из-за визгливой перебранки, вспыхнувшей между невестой и ее матерью.

К опоздавшим подбежал шафер в смокинге, а дежурные тем временем отправились занимать места, которые для них держали кузины. Склонившись к вновь прибывшим, шафер тихим голосом осведомился:

— Жених? Невеста?

Четыре пары глаз уставились на него с неподдельным изумлением.

— Чего? — произнес остроносый водитель.

Шафер уже успел понять, что во время свадебной церемонии гостей охватывает необъяснимый приступ слабоумия, поэтому он терпеливо повторил, указывая в сторону скамей по обе стороны центрального прохода:

— Вы с какой стороны — жениха или невесты?

— Угу, — отозвался остроносый.

— Невесты, — сказал мерзкий старикашка.

— Жениха, — одновременно произнес унылый верзила.

Этот случай умопомрачения оказался особенно тяжелым.

— Вы, конечно, понимаете, — начал было шафер, — ка...

— Мы — со стороны жениха, — пояснил верзила. — А вот они — от невесты.

— Так... — произнес шафер, отыскивая взглядом свободные места по обе стороны прохода. — Значит, двое от жениха и двое от... — и умолк, изумленный.

Среди четверых вновь прибывших, судя по всему, завязался ожесточенный, но почти беззвучный спор — кому к какой стороне примкнуть. Заметив, что шафер следит за их перепалкой, гости немедленно прекратили ее и разделились на пары, не вступая в дальнейшие пререкания, а лишь гневно зыркая друг на дружку. Верзиле и округлому коротышке достались места среди друзей и родственников невесты, а старикашку и остроносого водителя шафер отправил на половину жениха.

В этот самый миг из-за расположенной рядом с алтарем боковой двери вырулил дядюшка с фляжкой, тщательно скрываемой от всеобщего обозрения, и уселся в передних рядах на стороне жениха. Похоже, дядюшка и сам изрядно хлебнул живительной влаги, что было видно по нетвердой поступи и опустевшему сосуду. Он все еще продолжал устраиваться на скамье, сообщая соседям о самочувствии жениха, когда по центральному проходу проплыла мать новобрачной, направляющаяся в сопровождении шафера к своему месту в первом ряду. Ее плечи были торжествующе приподняты, а на багровом лице застыла суровая мина.

Воцарилась напряженная тишина. Супруга священника, скрытая от посторонних глаз стенами ризницы, опустила иголку проигрывателя на пластинку, и из четырех колонок, укрепленных наверху по углам нефа церкви, сквозь громкое шипение довольно отчетливо донеслись звуки марша Мендельсона.

Как только под звуки музыки из ризницы вышел священник, старикашка от партии невесты бросил полный отвращения взгляд в сторону верзилы, сидевшего на стороне жениха. Тот глянул на него с не меньшим омерзением, покачал головой и отвернулся.

Музыка смолкла. Из динамиков донеслись прощальные щелчки, и наконец воцарилась тишина.

Священник выступил вперед и, подойдя к самому краю алтаря, ободряюще улыбнулся родителям и ближайшим родственникам, занимавшим первый ряд. Священник был круглолицым сутуловатым мужчиной с елейной улыбкой, круглой, покрытой редкой растительностью головой, в круглых блестящих очках, черных башмаках на толстой подошве, какие носят полицейские, в черной сутане с длинными рукавами и белоснежной манишкой. Он подошел к подножию кафедры и поднялся по лесенке. Под черной сутаной заметно колыхалось округлое брюшко.

Сидевший на стороне невесты старикашка подался вперед и бросил многозначительный взгляд на верзилу, который сделал вид, будто ничего не замечает. Однако старикашка продолжал трясти головой, делать большие глаза, приподнимать брови, пока наконец на него не начали обращать внимание соседи, так что в конце концов верзила обернулся и понимающе кивнул, что, впрочем, не помешало старикашке продолжать бросать многозначительные взгляды и указывать в сторону кафедры, на которую взбирался священник. Верзила вздохнул, сложил руки и уставился прямо перед собой. Сидевший рядом коротышка разинул рот и непрестанно переводил заинтересованный взгляд со старикашки на верзилу и обратно. Остроносый водитель не обращал на них внимания, сосредоточившись на созерцании разреза платья сидевшей рядом с ним подружки невесты.

Тем временем священник взошел на кафедру и одарил прихожан приветливым взглядом. Повозившись с микрофоном, который торчал перед ним на подставке, напоминавшей гусиную шею, он в конце концов заговорил:

— Ну что ж, поблагодарим Феликса Мендельсона за прекрасную музыку. А теперь давайте встанем...

Раздался стук подошв и шелест платьев.

— ...Отлично, отлично. — Священник улыбался с кафедры, но его слова доносились из четырех динамиков, развешанных по углам. — А теперь все мы повернемся к своему ближнему и приветствуем его рукопожатием или объятием.

Помещение церкви наполнилось смущенными покашливаниями и смешками, и тем не менее все присутствующие (за исключением старикашки) подчинились. Остроносый водитель с воодушевлением прижал к себе соседку, а верзила и коротышка робко обняли друг друга.

— Отлично, отлично, — раздался из четырех углов голос священника. — Вы можете занять свои места.

Прихожане принялись с шумом рассаживаться по скамьям.

— Очень хорошо, — заметил святой отец. — Мы собрались здесь в этот вечер в храме Господнем, дабы в согласии с законом Божиим и законами штата Нью-Йорк соединить священными узами супружества Тиффани и Боба.

Священник сделал паузу, чтобы его отеческая улыбка могла достичь самых дальних закутков его владений.

— Священные брачные узы... — начал он.

Голос священника еще долго раздавался под сводами храма, но произносимые им слова не достигали сознания собравшихся. Прихожан охватило дремотное состояние, словно они очутились в волшебном лесу из «Сна в летнюю ночь». Подобно обитателям этого чудесного леса, паства погрузилась в оцепенение без сновидений, позабыв о своих мечтах и упованиях.

— ...и Боба. Боб?

Из уст задремавших людей вырвался еле слышный вздох, легкое истомленное дуновение. Вздрогнули плечи, шевельнулись лежащие на коленях руки, ягодицы заелозили по деревянным скамьям. Глаза начали фокусироваться, и наконец в них, словно по волшебству, возник Боб — долговязый и сутуловатый, в нелепом черном смокинге. Он стоял у переднего ряда скамей бок о бок со своим лучшим другом, очень на него похожим, только чуть более грузным. Лучший друг нервно ухмылялся и ощупывал левой рукой жилетный карман, вероятно, желая убедиться в сохранности обручального кольца. Оба стояли в профиль к сидящим, и было видно, как Боб моргает, словно жертва теракта. Священник, сияя улыбкой, спустился с кафедры и направился к аналою. Динамики в углах пощелкали и извергли на сидящих внизу гостей величавую симфоническую оркестровку марша невесты.

Внезапно все пришло в движение. Тиффани рука об руку с отцом в сопровождении шафера неуверенно двинулись вдоль прохода, безуспешно стараясь попадать в такт музыке и так сосредоточившись на собственных ногах, что позабыли о приличествующем случаю торжественном выражении своих лиц. Боб смотрел в их сторону, словно к нему приближался грузовик.

Жених и невеста встретились в середине аналоя и повернулись к священнику, который кинул через их головы улыбку в зал и объявил:

— Боб и Тиффани сами написали текст для свадебного богослужения.