Звезда в шоке - Сергей Зверев

— Знаете, вы не обижайтесь на меня за то, что я вам это скажу. Вы ничего плохого не думайте.

— Нет-нет, ничего, говори, мы все поймем, — сказали они оба.

Тогда я поворачиваюсь к сыну домработницы и говорю ему:

— Ты не долговекий. Я знаю, что ты скоро погибнешь.

— Типун тебе на язык! — говорит его мать. — С чего ты это взял?

— Я вижу, что это вот так случится. Вижу, и всё. А вот объяснить не могу. Только не обижайтесь на меня. Но и потом не говорите, что почему я вас не предупредил. Сходите в храм, попросите прощения.

Домработница перевела все это в шутку. Он тоже всерьез не воспринял. Но потом, через какое-то время, она пошла в отпуск и вообще пропала с концами. В один из дней после этого включаю автоответчик и слышу текст: «Сережа, мы сейчас сидим, сына поминаем. Исполнилось девять дней с его кончины. И муж вспоминает, что ты говорил. Только сейчас, на девять дней мы этот разговор вспомнили и сидим в шоке, ты же нам это говорил буквально месяц или два назад. Ты нам срочно перезвони». Я перезваниваю. Она предлагает увидеться, приехать к ним. Очень хотела этой встречи, ведь у них такое горе. Я не очень хотел ехать. Это другой город где-то в Подмосковье, я там ни разу не был. Но все равно вызываю водителя, все бросаю и еду в этот город.

Она меня встречает, где мы договорились, на какой-то площади, там она недалеко жила. Когда к ним пришли, она первым делом показала мне его комнату на втором этаже. Эта комната его с детства. Он там рос, и это просто что-то. На сегодняшний день такое называется «нищета». Хотя в принципе люди могут быть счастливы везде, и до смерти сына они были вполне всем довольны. Она работала поваром или кондитером, где, точно не помню. Несмотря ни на что, это была сытая семья. Самодостаточная. Если бы они с мужем не пили, то, может, вообще офигенно бы все было.

Она рассказала мне, как все это произошло. Случилось так: они кого-то хоронили из родственников. Он выкопал могилу и вдруг заплакал. Сказал, что следующим будет. На этих поминках он вообще почему-то много плакал. Через какое-то время произошла небольшая авария. Он сильно в ней не пострадал. Но когда его в больницу привезли, то ей врачи сказали, что обнаружено сотрясение. Что-то там такое навыдумывали и начали лечить от того, чего нет.

В принципе это из его матери таким образом деньги выманивали. Но она никак это не понимала. И когда она в последний раз к нему пришла, он ее умолял:

— Мама, ты меня отсюда забери. Они меня чем-то колют, что я больше не могу. Вот если они мне сделают еще раз укол, я не выдержу и умру. Ты меня просто забери отсюда.

— Ты что такое говоришь, сыночка? Главврач и все местные так тебя и меня здесь любят и уважают! — Еще бы, ведь она каждый день им еду носила. Готовила, пекла и носила. — У тебя тут такой уход, такая палата! Ничего такого быть не может.

Не понимала она, что у сына сил уже нет. Хотя он ей говорил, что умирает.

И на следующий день он скончался.

Звезда в шоке! Я когда эту историю услышал, не выдержал и говорю:

— Я ж вас предупреждал! Я же не просто так! Я ж сам мучился, говорить или не говорить. Сказать или не сказать! Но как-то же я увидел ЭТО.

Я вспомнил, как тяжело мне было на это решиться, ведь как скажешь живому человеку, что он скоро помрет. После этой истории я в очередной раз убедился в том, что у меня есть дар видения или предчувствия, не знаю.

Red-сенсация

Я никогда не воспринимал свои профессиональные успехи как карьеру. Я к этому относился как к творчеству. Может быть, поэтому у меня получалось все на очень хорошем уровне. Возможно, поэтому мне удалось разрушить многие стереотипы. Надо сказать, что ломать традиций было очень сложно. Трудно было даже доказать очевидные вещи, как то, что голова не может существовать отдельно от туловища, что парикмахерское искусство не актуально уже и что мастеру надо видеть гораздо глубже и знать гораздо больше, чем он видит и знает. Настоящий профессионал должен знать и об одежде, о ведущих мировых брендах, о направлении моды на несколько сезонов вперед. Он должен ориентироваться в цветовой гамме и силуэтах. До сих пор есть великолепные мастера, которые не могут понять, что не может существовать голова отдельно от туловища и что парикмахерское искусство — это не только волосы. И эти хорошие мастера делают очень хорошие стрижки, шикарнейшие цвета, великолепные начесы и прически. Но, сняв пеньюар с клиентки, они не видят, что прическа-то эта не идет к туловищу, что клиентка как динозавр старый. Они не понимают, что клиентка вынуждена будет жить с этим. Эти хорошие мастера не обращают внимания на подобные мелочи. Их восхищают получившиеся произведения искусства, цвет, стрижка. Все они видят волосы отдельно. Не понимая, что человека надо рассматривать целиком, они, естественно, не могут понять, почему я такой крутой. Почему у меня все так круто, а у них — нет. Я изначально не хотел быть парикмахером, я шел к тому, что надо делать образ целиком и быть художником. Все мои первые конкурсы — это уже первые образы. Даже когда участникам шили платья стандартные, три одинаковых платья, все равно моя модель резко отличалась. Вроде бы одна и та же база прически, но у меня она другая, потому что руки другие, отношение другое, вижу по-другому, все другое. Мне пришлось ломать традиции. Это связано с тем, что я больше понимал и немножко опережал время. Много, кстати, страдал от этого. За мое новаторство на конкурсах мне всегда штрафные баллы ставили. Например, на конкурсе в Париже я показал сложный красный цвет. Такой краски не существовало, красить было нечем. Пришлось ее варить, придумывать. Выступил я с этим красным цветом, прическа получилась роскошная: темный корень, переход на ярко-вишневый, затем сочно-красный и в конце ярко-рыжее золото. Красный был основным цветом, а условия конкурса запрещали такие цвета, и мне поставили 34 штрафных балла. Для сравнения, четыре штрафных — это международный скандал. И при своих 34 штрафных баллах я занял Гран-при.

Во многом я был первым. На мне все учились. Только через два года после этого конкурса фирмы стали выпускать краску red-сенсация. Затем у меня в коллекциях были зеленого и сочно-синего цвета пряди. И эти тенденции мои мир подхватывал очень быстро, и я их видел потом у других дизайнеров.

Доставалось мне все очень тяжело, ведь во многом я был первым. При этом п…и и п…т мои идеи очень быстро. И не стесняется никто. Иногда, когда вижу свое у другого дизайнера, не выдерживаю и спрашиваю, зачем п…ть-то. А мне в ответ: «Так это ж мировая тенденция!» Так и с бедным Семачевым вышло. Ему сейчас эти шапки и унты, наверное же, поперек горла встали, ведь я все время говорю, что он у меня их спи…л. Я вообще из Сибири, у меня унты и шапки огромные еще с детства в гардеробе. Я в них и в «Полном фэшне» появлялся, и до этого во многих программах. И вот звонит мне клиентка из Милана и сообщает, что на показе этого дизайнера модели вышли в моих унтах и шапках. И это только один небольшой пример. А сколько их еще, и подумать страшно. Как только сделаю какую-нибудь съемку, тут же эти фотосессии у других парикмахеров. Вижу, в какой-то момент я перестал давать свои работы в журналы. Сейчас смотрю, как будто и идеи как-то подзатухли.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});