Моя крылатая удача - Надежда Черпинская

капкан.

А у Ларсена перехватывало дыхание от дикой смеси противоречивых чувств. Девица своей звериной яростью и его довела до белого каления. Так что он несколько раз, не сдержавшись, выругался.

Правда, сквернословя и рыча, Ларс успевал к тому же похохатывать издевательски, чем ещё больше выводил из себя дайану. Смех Оллье действительно звучал обидно, но меньше всего он сейчас хотел оскорбить эту невероятную девицу. Просто от абсурдности происходящего голова кругом шла.

Но при этом перед глазами до сих пор стояла неповторимая картина – её дивное нагое тело.

Пусть сейчас он прижимался к ней через одежду, но так тесно, так бесстыдно. Оллье чувствовал, как его накрывает горячей волной возбуждения, как закипает кровь от её порывистых движений и беспомощных попыток выбраться из-под него.

К бешенству и желанию (или бешеному желанию) примешались недоумение и растерянность. Ларс совершенно не понимал, что делать дальше, как её успокоить.

И вообще, что ему делать теперь? Одно дело – птица в клетке, и другое… вот эта…

Само превращение птички в прелестную и опасную воинственную деву повергло Ларса в ступор. Он ведь так и не поверил до конца в эти байки о крылатых оборотнях, несмотря на то, что ему уже столько раз пересказывали легенду о дайанах. Не укладывалось у него в голове, что купленная на рынке птаха, на самом деле, окажется заколдованным человеком.

Хотя сейчас людского в ней было мало – скорее дикий зверь, готовый перегрызть горло.

Их яростная борьба длилась лишь несколько мгновений, но Ларсену показалось, что прошла вечность. Столько мыслей в голове пронеслось.

А нужна ему сейчас была только одна разумная мысль-подсказка: как эту неистовую злючку утихомирить?

Дайана умудрилась вырвать из его захвата руку и пару раз даже дотянулась до его лица. Ссадины от ногтей девицы-птицы загорелись огнём. Ларсен зашипел и выругался.

Вот же зараза такая! Боги, что с ней делать-то?! Не связывать же…

Об этом даже думать не хотелось. Хотя, если и дальше так пойдёт – придётся, ради её же блага.

Злость Ларсена уже перекипела в ярость. Но, несмотря на это, он старался не причинять девице боли. Как бы она не дёргалась, он лишь защищался и удерживал её, стараясь не сдавливать чрезмерно, дабы не оставлять синяки на лилейно-нежной коже.

Поэтому Ларсен испугался не на шутку, когда дайана неожиданно вскрикнула мучительно, выгнулась дугой так, что Оллье в полной мере прочувствовал животом и её упругую грудь, и хрупкие рёбрышки.

Он отпрянул, с тревогой глядя, как её лихорадочно трясёт, как юное тело жёстко скручивает судорогой. Прекрасное лицо исказила гримаса невыносимой боли. А от душераздирающих стонов и всхлипов у самого Ларса чуть сердце не остановилось. Кожа покрылась от ужаса холодной испариной, и его затрясло, как несчастную птаху.

– Боги! Да что с тобой? Только не умирай! Не умирай, слышишь!

Ларсен подхватил бедняжку с земли и прижал к груди, поглаживая по светлым локонам.

Но прежде чем Оллье успел понять, что происходит, дайана лишилась чувств прямо у него в руках.

***

– Проклятье!

Да что же это за напасть?

Ларсен редко жалел о чём-то в своей жизни. Решения он всегда принимал обдуманно и взвешенно. И даже если потом выходило не так, как хотелось, Оллье не испытывал сожаления. Понимал, что бывают обстоятельства, против которых человек бессилен. И знал, что со своей стороны сделал всё возможное.

Но вот, кажется, и настал тот день, когда это случилось впервые. Сегодня он пожалел, что ввязался в эту историю с дайаной.

Чтоб он провалился, этот Буруа, вместе с его птицей и двумя тысячами серебром!

Если бы Ларс знал, чем обернётся эта поездка на юг, никогда в жизни он не сунулся бы в Тайвиэлию. Да, хотел как лучше, но есть ведь и другие способы заработать деньги. Гораздо меньшей кровью…

От всего происходящего Ларса уже потряхивало. Всё его внимание сейчас было сосредоточено на бледной деве в его объятиях, и Оллье даже не сразу ощутил, что его собственную руку жжёт уже знакомым ледяным холодом.

Ларс с изумлением покосился на свой браслет, засиявший в темноте, пробежался затравленным взглядом по дайане и выругался ещё злее, чем до этого. Приподняв обессиленную руку красавицы, он с ненавистью уставился на точно такой же, как у него, металлический обруч, плотно сидящий на её тонком запястье. Проклятый металл сиял холодным голубоватым светом.

– Вот же сволочь! – процедил сквозь зубы Ларсен, припомнив торговца из лавки. – Почему нельзя было всё объяснить по-человечески? Потерпи, милая, сейчас всё пройдёт, сейчас…

Не зная, чем помочь, Ларсен продолжал просто держать дайану в своих руках, утешающе поглаживая по волосам и щеке.

Кажется, Ларс начинал понимать, что произошло.

Ну, с превращением всё понятно: байку о том, что дайаны умеют оборачиваться в прекрасных женщин, Оллье уже слышал, просто не верил в то, что это правда.

И эти превращения у них связаны с луной. Вот потому бывший хозяин птички и велел ему выпустить пленницу на свободу в полнолуние.

Забавно бы вышло, забудь Ларсен об этом. Птичка обратилась бы прямо в клетке и сломала бы тонкие прутья к блорру рогатому. Да и ладно! Сейчас Оллье волновало совсем другое.

Ларсен попытался вспомнить, что ещё ему говорили о дайанах… Интересно, как долго птичка будет вот такой?

Но память отказывалась подбросить хоть что-то на этот счёт. Ну, ничего, это он выяснит у самой девицы, когда та придёт в себя. Кольцо, позволяющее говорить на разных языках, по-прежнему действует. Остаётся надеяться, что ему и «птичье наречие» подвластно.

А вот что больше всего Ларса пугало и тревожило – это окаянные браслеты. Магия есть магия. То, что было крохотным ободком на лапке птицы, сейчас окольцевало девичью руку. Браслет такой же цельный, без всяких замочков и застёжек, как и у самого Ларсена.

Оллье попытался стянуть проклятый обруч со своей руки, погнуть его, сломать, но ничего не вышло. Ведь это не просто металл, это волшебный металл.

Значит, магия, которая их связала, продолжала действовать. И действовать весьма болезненно и жестоко.

В прошлый раз птичка поплатилась за попытку сбежать, а сейчас за то, что набросилась на «хозяина» с кулаками и ноготками. Стоило дайане оцарапать его лицо, и боль вернулась к ней, усилившись многократно, накрыла такой волной, что бедняжка потеряла сознание.

Получается, «птичка» никак не может навредить ему, не может напасть, не может даже дать отпор – её немедленно постигнет мучительная расплата. Интересно, есть ли предел у этой боли?

Что будет,