Дымовое древо - Денис Джонсон

всё нагноение.

– А-а. Ага, – протянул Кариньян.

– Хороший способ. Но бывает, от этого болеют и умирают.

По старику, его по-обезьяньи сморщенному личику и жилистой плоти, которая почти отставала от костей в суставах, было видно, что он безмерно близок именно к такому исходу. В глубине рта у него сохранилось два или три зуба, и сейчас он крайне сосредоточенно обгладывал ими плод манго. На вопросы Салилинга старик отвечал неприветливо, но когда покончил с фруктом, отшвырнул косточку и показал Кариньяну свой антинг-антинг – браслет из полых семян вокруг запястья. Его магия, объяснил дед, оберегает от насильственной смерти. Поэтому пулевое ранение ничего не значит.

Старик говорил на себуано-висайском наречии, которое Кариньян понимал довольно неплохо, но юный Робертсон всё равно перевёл:

– Ему просто нужно напиться крови обезьяны, тогда будет как новенький.

– Возьмите меня с собой к реке, – прохрипел дед. – Хочу хлебнуть немного грязи.

– А сейчас он хочет пойти с нами, – сказал Робертсон.

– Да. Понимаю.

– В этом племени говорят, что грязь даёт жизненные силы. Он хочет к реке.

– Я знаю, о чём он говорит, – настойчиво ответил священник.

Старик указал на восток, куда-то за холм, и завёл речь про какую-то сказочную страну, про земли из легенд и преданий.

– Он говорит, что вон за той горой лежит край под названием Агаманийог.

– Это только дети верят в подобные сказки, – проворчал Кариньян.

Старик по-прежнему показывал на восток:

– Агаманийог! Это страна кокосов.

Кариньян сказал:

– Оставьте детям этот ваш Агаманийог.

– Они туда не ходят, – возразил дед.

И вновь они тронулись в путь, пробираясь вброд по руслу ручья через узкую лощину, а затем – вверх по противоположному склону горы, цепляясь за пучки травы, чтобы подтянуться, а Кариньяна на каждом шагу язвило стрекало Искусителя: «Я есмь зло в полновластии воли своей, и не раскаиваюсь в том сполна. Ну ладно, чуть-чуть раскаиваюсь. Но лишь самую малость. Я потерпел неудачу в Духе усыновления».[28] Он приглушил голос дьявола, который принадлежал ему самому, и настроил слух на звуки извне: шелест мокрой листвы на ветру, гогот попугаев, лживую болтовню обезьянок в кустах. Растения смыкались над головами. Тропинка теперь пролегала лишь где-то в воображении Салилинга. Кариньян слепо тащился за ним, держась на ногах из страха, что если вдруг он сядет, то потеряется среди растительности. Одежда промокла насквозь, даже карманы – и те наполнились по́том. Стёжка опять расширилась, и они вышли на хребет, с которого открывался вид на весь мир целиком. Теперь идти стало полегче. Через менее чем два часа они стояли над долиной Аракан, около пяти километров в ширину, а по дну долины несла оливково-серые воды река Пуланги. Берега скрывали из виду исполинские акации, похожие на грибы высотой с десятиэтажный дом и с кронами шириной в сто футов. До этого момента Салилинг с ним не заговаривал, но сейчас повернулся и сказал по-себуански:

– Оглянитесь – видите, откуда мы пришли. До тех мест двадцать километров.

Кариньян посмотрел на запад: там в розоватом свете купалось серо-зелёное крошево джунглей, кипящее в котле заката.

Ещё час спускались они к остаткам барангая Татуг. Прошлогоднее наводнение прибило травы к земле и смыло дома с низких свай, но там всё ещё жили люди. Кариньян, настолько обессиленный, что был не в состоянии даже снять шляпу, присел на какой-то холмик, смутно осознавая, что тот вполне может оказаться чьей-нибудь могилой. Вокруг теснились другие могилы, не совсем ещё сгинувшие под безжалостным натиском колючих трав и ползучих лиан. Что-то истребило с десяток этих людей, да что там, больше, двадцать, двадцать пять – чума, наводнение, разбойничий налёт. Он нашёл в себе силы наконец-таки снять шляпу. Услыхал детский смех, услыхал женский плач.

– Давайте, отойдите отсюда, тут нельзя сидеть, – сказал Робертсон. Салилинг взял его за руку. Робертсон объявил: – Смотрите, вот коробка. – Он держал ящик из источенных личинками трухлявых досок. – В ней – кости вашего соотечественника.

* * *

В рамках своей первой официальной операции в качестве сотрудника разведслужбы в субботу, в 4:15 утра Сэндс прибыл во внутренний аэропорт Манилы, чтобы сесть на «Дуглас Ди-си-3», отправляющийся в Кагаян-де-Оро, самый северный город на острове Минданао, и смешался с толпой у окошек кассы – десятки полусонных людей в платках, повязанных у шеи, лениво обмахивались выцветшими журналами, ненавязчиво, но решительно пробивались к безучастным лицам персонала. Затем они исчезали, после чего, собственно, всходили на самолёт. Фамилия Шкипа шла сороковой в листе ожидания, выведенном мелом на доске у стены, но предыдущие тридцать девять путешественников так и не показались, так что он первым поднялся на борт «Ди-си-3», который пронёс всего пятерых пассажиров над радужно-переливающимися джунглями и чёрными водами моря и без происшествий приземлился на красный грунт ухабистой взлётно-посадочной полосы. Эти «Ди-си-3», как он понял, могут летать хоть с отстреленным крылом – слыхал он от полковника подобные байки.

Сэндс нашёл такси до кагаянского рынка, решил обойтись без завтрака и сразу же сел в рейсовый автобус, идущий на юг через остров. Он вёз недорогой фотоаппарат, «Империал Марк XII» без осветительной приставки, снимающий в пастельно-зелёных тонах, но бо́льшую часть времени просто любовался пышными, словно бы губчатыми ландшафтами. Ехали они с приличной скоростью, иногда сбавляя обороты почти до предела, чтобы дать старым пассажирам сойти, а новым – сесть, но ни разу толком не остановившись. У каждого хуторка к автобусу сбегались торговцы, продавали ломтики манго и ананаса, обёрнутые в бумагу, и «кока-колу» в трясущихся полиэтиленовых пакетах, завязанных узлами и с торчащей сбоку соломинкой для питья, – они-то и составили походный паёк Шкипа до тех пор, пока поездка не прервалась на ночь в Малайбалае, довольно крупном городе среди гор в центре острова.

Всю дорогу его пронизывали волны тоски по дому – не по Штатам, не по Канзасу или по Вашингтону, а по пансионату в горах Лусона, по его спальням с кондиционерами, супу «Кэмпбелл» и арахисовой пасте «Скиппи» из спецмагазина Приморского дипломатического комплекса. Эти крошечные припадки смятения принимались им с радостью – как признаки углубляющегося погружения в среду. Его заинтриговала идея, которую выдвинул полковник: о едином боге, но многих службах. Страхи увлекли Сэндса также и к дальнему концу текущего задания – кому предстоит читать рапорт об отце Томасе Кариньяне, какое впечатление произведёт это его донесение?

Малайбалай, хоть и бедный, построенный по большей части из фанеры да оцинкованной жести, был городом многолюдным, шумным и оживлённым. Возле площади перед католической церковью Сэндс нашёл гостиницу и комнату с отдельным санузлом,