Случайные обстоятельства - Леонид Борич

— Петр Гаврилович, — мягко сказала она, — но я же не готова совсем, я не ожидала...

Действительно, неловко было появляться на их торжестве в брюках, в которых она на лодке работала. Хотя ей идет в брюках, она знает, но все-таки...

— Вы?! Не готовы? — Он с таким восхищением, с таким неподдельным восторгом смотрел на нее. — Да вы... вы... — Он просто захлебывался от переполнявших его чувств. — Пошли!

Филькин решительно взял ее за руку, еще больше покраснел, и она не высвободила руки, чутьем уже поняла, чего стоила ему эта, видимо, неслыханная для него смелость.

Да и как Петя вернется к ним без нее? Начнут подтрунивать, скажут, что не справился, что, конечно, не его надо было посылать... А кто, кстати, послал?.. И Петя будет краснеть, мучительно улыбаться — все-таки вроде ведь шутят, — но на самом-то деле для него же это так серьезно: выполнил он их поручение или нет.

Она уже сейчас почувствовала его состояние — как он потеряется, если она откажет, — и пришел-то за ней именно он — не доктор, не старпом, не штурман, не кто-нибудь. А может, он-то и вспомнил первым...

— Ну хорошо, хорошо, — уступила Мария Викторовна. — Я только немного порядок наведу, нельзя же так все оставить... — Она показала на разложенные чертежи, записи, на заставленный приборами стол, но Филькин не соглашался, уговаривал идти сейчас же, немедленно, не понимая, что ей ведь себя нужно хоть немного привести в порядок. Объяснить ему это, объяснить, что она нуждается в этом, после его восхищения ею Мария Викторовна как-то не смогла.

— Но ведь семь минут вы мне дали? — напомнила она с улыбкой.

— По правде говоря, ни минуты нет, — признался Филькин. — Внизу машина ждет, еле уговорил...

Вздохнув, Мария Викторовна пошла за ним по казарменному полутемному коридору, уже на ходу попудрилась, тронула помадой губы, с трудом различая свое отражение в маленьком зеркальце и вполуха слушая Филькина.

Она толком так и не поняла, как выглядит сейчас, — и прическа, наверное, не ахти, но уж бог с ней, с прической, это еще поправимо перед тем, как в зал войти, а вот что не смогла переодеться... А надела бы она голубое с пояском или, лучше, черное с блестками...

— А командир там? — спросила Мария Викторовна, когда Филькин умолк.

В ее вопросе Филькину почудилось сомнение, он и сам вдруг засомневался: а если действительно не придет? — но ведь тогда все их торжество наполовину теряло бы свой смысл, и Филькин, замешкавшись на секунду, тут же горячо заверил:

— А как же! Давно!

Скорее уже себе самому доказывая, что этого быть не может, чтобы командир не пришел, Филькин торопливо и сбивчиво стал говорить, какой он моряк, их командир, и хотя служить у него нелегко, но если уж плавать, то обязательно только с Букреевым, вот и Сергей Владимирович так считает...

Сергей Владимирович? Ах да, этот симпатичный штурман... Марии Викторовне трудно было понять, почему «обязательно только с Букреевым», но слушала она с интересом, ей почему-то нравились слова Филькина о командире, слова подчиненного о своем начальнике. Может быть, потому, что у нее тоже были подчиненные?

— На днях, наверно, садиться поеду, — сообщил ей по дороге Филькин.

— Садиться? — непонимающе переспросила Мария Викторовна. — Куда садиться?

— А на гауптвахту, — небрежно пояснил Филькин, как о чем-то для него несущественном и обычном, что он совершает чуть ли не каждый день. Хотелось добавить, что на пять суток, но сейчас, в присутствии Марии Викторовны, такое количество показалось ему явно недостаточным. Он даже почувствовал некоторое сожаление, что все обошлось пятью сутками, поэтому уточнять, сколько ему объявлено, Филькин не стал, только пытливо посмотрел на нее сбоку: как она восприняла эту новость?

Ему показалось — да что там! он был уже уверен в этом! — что Мария Викторовна посматривала теперь на него с интересом, да, пожалуй, и с уважением. Он стал расти, расти в своих глазах, и, когда она участливо спросила, что же он натворил такого, он уже с достаточной сдержанностью сказал:

— Да было тут... С начальником штаба. — Мол, все это сугубо военное дело, мужское, не для нее.

— И надолго? — уловив эту важность в нем, спросила Мария Викторовна, пряча улыбку, но все же и сострадая Филькину, а он, с трудом открыв перед ней дверь, обрадовался, что теперь можно не отвечать: сухой острый снег больно ударил в лицо, рванул навстречу ветер и перехватило дыхание.

Поддерживая Марию Викторовну, Филькин куда-то повел ее, и, лишь оказавшись совсем рядом, в нескольких шагах от машины, она разглядела огромные ее очертания. Кажется, на таких грузовиках обычно ракеты перевозят. Мария Викторовна рассмеялась и прокричала сквозь метель:

— А побольше ничего не нашлось?

— Это самая большая! — крикнул над ее ухом Филькин и неумело принялся подсаживать в кабину.

 

Зал показался чересчур светлым и длинным, и почти не было за столиками женщин. Ей хотелось поскорее пройти это пространство, открытое всем взглядам — и любопытным, и оценивающим, и еще бог весть каким, — но Филькин, как назло, еле плелся рядом. Остриженный почему-то наголо, он выглядел совсем юнцом рядом с ней. Нелепый, смешной мальчик привел в кафе женщину вдвое его старше... К тому же он вдруг настойчиво стал пропускать ее вперед, и со стороны, наверное, казалось, что это не он, а она его ведет к дальнему и самому большому столу. Хоть бы под руку взял, что ли... И надо было все-таки заехать в гостиницу переодеться...

Настроение испортилось, а тут еще вся их компания заметила ее и смотрела сейчас с таким удивлением, что она с ужасом поняла: а ведь никто и не ожидал ее появления! Все это — Филькин, только он, дурацкая эта затея лишь ему одному и взбрела в голову...

Букреев стоял во главе стола, что-то, видимо, говорил, но они все задвигались, отвлеклись, кто-то застегнул тужурку, поправил ослабленный галстук, кто-то привстал в поисках стула, и Букреев, не понимая, что за помеха возникла, с недоумением обернулся.

Вот и он тоже удивлен. Нет, больше других удивлен...

Она уже не смотрела в его сторону, но видела, чувствовала, как он, уставившись в стол, пережидал с досадой, когда все утихнет и можно будет продолжить. Он и ее появление тоже с досадой пережидал...

Как бы специально для них всех она укоризненно взглянула на Филькина, вслух извинилась, заставила себя даже улыбнуться — ох как ей было плохо сейчас, как неловко, как она презирала и жалела себя, — должны же они понять, что она и не собиралась, и не пошла бы, что все это из-за Филькина...

— Вот! — торжествующе сказал Филькин. — А вы говорили!..

Мальчишка! Ради глупого и детского своего тщеславия решил доказать всем... Как же она сразу-то не поняла?! Повернуться и уйти?..

— Вот... — повторил Филькин, но на этот раз почему-то совсем неуверенно, словно и сам теперь жалел... Нет, это Букреев на него посмотрел — коротко, исподлобья, тяжело.

Она уже сделала какое-то движение от стола, но тут сразу закричали: «Мария Викторовна!», — рядом оказался штурман со своей белозубой улыбкой, вежливо дотронулся до ее локтя, наклонился к ней — высокий симпатичный парень, он бы не растерялся перед командиром! — и просительно сказал:

— Ради бога, извините его. Не совсем уклюже, но он выразил общее наше желание. Мы вас все очень просим к столу. Иван!..

— Да, да, — поспешно отозвался доктор, подходя к ним. — Пожалуйста... Мы очень рады, Петя — молодец... Мы все...

И все стали просить и окружили плотным кольцом, и ей стало как будто полегче... Только кто-то один — она чувствовала это, еще не зная кто, — кто-то один не присоединился к их просьбам и уговариваниям.

— Спасибо, спасибо, но... — Она улыбнулась, слыша и различая все голоса, кроме этого одного. — Может, как-нибудь в другой раз...

Мельком, чуть вопросительно Мария Викторовна взглянула на тот конец стола, откуда не было никаких просьб. Спокойно, даже как-то сосредоточенно Букреев закусывал.

Проголодался...

— Мария Викторовна, а кто нас не уважает — царство ему небесное, — с шутливой угрозой сказал Сартания, ее коллега-акустик.

— Уважаю, уважаю, — рассмеялась Мария Викторовна и подняла руки.

Она бы теперь и без этого осталась. Назло. Назло тому, кто не снизошел до приглашения хотя бы из вежливости.

Весело суетясь, мешая друг другу, ее подвели к столу. Она оказалась напротив Букреева, и от него к ней, на ее половину, начали перемещаться закуски и почти вся свободная посуда: «Разрешите, товарищ командир?», «Прошу прощения, товарищ командир»... Так все и перекочевало к ней, а Букреев только мрачно кивал, — что же ему еще оставалось?

Она была тронута общим вниманием, а то, что Букреев совсем насупился, ей даже было теперь приятно.

Варламову вся эта суета уже не очень нравилась: конечно, флотское гостеприимство обязывало, но, как бы там ни было, перебивать командира...

— Товарищ командир, вы тост не закончили, — напомнил старпом, чтобы восстановить хоть какой-то порядок.