Безбилетный пассажир - Георгий Данелия

— Леваневский, я Айон! Как слышишь, я Айон!

— Слышу тебя, Айон.

— Соедини с Тимофеевой.

— Что я тебе, телефонистка?

— Тогда срочно сообщи — Айон предлагает ей должность помощника повара и фельдшером по совместительству! Как понял, прием!

— Айон, я Новая Сибирь. Какого хера ты лезешь! Мы человека вызывали, он к нам едет! Мы ему двойной оклад даем!

— Леваневский, я Беннет. Скажи Тимофеевой, берем ее шеф-поваром и заместителем начальника станции. С оплатой годичного отпуска!

— Беннет, что ты несешь, твою мать! Какой замнач? Вас там всего двое!

— Ну как, — спросил нас Бородулин, — достаточно? Или продолжим радиопостановку?

— Достаточно, — сказал Конецкий. — У меня был в первом варианте подобный эпизод.

— Тогда финальный монолог. — И в микрофон: — Айон, Сибирь, Беннет! Довожу до вашего сведения: только что получена радиограмма. Начальник Главсевморпути товарищ Афанасьев предлагает Тимофеевой должность своего первого заместителя и по совместительству — директора столовой. С полной оплатой бессрочного отпуска. Тимофеева берет тайм-аут для принятия окончательного решения. Конец связи. Отключайся, — сказал Бородулин радисту.

И тут действительно пришла радиограмма: «Режиссерам Георгию Данелия и Игорю Таланкину. В связи с возможной поездкой на фестиваль в Акапулько срочно прибыть в Москву. Директор Мосфильма».

Через три дня пришел «Сталин», вызволил нас изо льдов, и «Леваневский» пошел домой — в порт приписки Мурманск. Спасибо товарищу «Сталину»!

Чтобы мы с Таланкиным быстрее добрались до Москвы, Конецкий попросил капитана высадить нас на Диксоне.

Серые тени

В порту Диксона мы выяснили, что ближайший самолет на Москву будет только завтра. Заказали билеты и отправились ночевать в памятную мне гостиницу (пока мы изучали Арктику, доски в сортире прибили). В гостинице, кроме нас, были еще два человека, полярник и матрос. Навигация кончалась, а вместе с ней и сухой закон, и они угощали нас портвейном «Солнцедар» (других напитков на Диксон не завезли).

А на следующий день на Диксоне поднялась такая пурга, что не только самолеты не летали — выйти на улицу было страшно.

Сели пить чай.

Полярник двадцать пять лет проработал поваром на разных станциях и за это время ни разу не был в отпуске на материке — копил деньги. И вот теперь собирался купить дом в Крыму, машину, жениться.

— И буду на участке редиску сажать. И розы.

— А если кирпич на голову?… — спросил матрос. — Получится, что ты вообще не жил, только вкалывал!

— Ну, упадет так упадет. Значит, судьба, — усмехнулся повар. — Но вот в чем ты не прав — это что я не жил. А я жил. И у меня все это было — и жена симпатичная, и уютный домик, и розы.

— Где это у тебя было?

— Здесь, — повар постучал себя по лбу. — В голове.

— Да ну, — фыркнул матрос, — дед туфту несет, а я уши развесил!

— Каждому свое, пацан, — сказал повар. — Вот если твою черепушку вскрыть, что мы там найдем? Женский половой орган и бутылку. Кстати, магазин уже открылся, — повар полез в карман за деньгами. — Чем херню пороть, сбегай.

— Наша очередь, — сказал я.

Надел пальто, ушанку, закутался шарфом и вышел из гостиницы. Пурга такая, что и стоять трудно, ветер сшибает с ног. Где магазин — не знаю, забыл спросить. Пошел в сторону порта. Иду под углом к земле, чтобы не сбило с ног. Так метет, что почти ничего не видно. На той стороне улицы я с трудом разглядел какую-то серую тень. Кричу:

— Я извиняюсь, где магазин?

— Бутылку купишь — провожу, — крикнула тень.

— Куплю.

Тень оказалась «бичом» (матросом, списанным с корабля за пьянство). Прошли метров двести — еще одна тень. Первый «бич» меня спрашивает:

— Две бутылки возьмешь? «Солнцедар», рупь двадцать.

Пока дошли до магазина (зеленого дощатого домика с надписью «Гастроном»), их стало шестеро. Договорились так: я беру ящик и отдаю им половину, когда они доносят ящик до гостиницы.

Денег у меня было много — за время плавания мы ни копейки не потратили. На «Леваневском», когда мы хотели расплатиться за проезд и за еду, моряки обиделись и послали нас (куда, не скажу).

Захожу в магазин («бичи» остались снаружи, «чтобы не было шороха»), лезу за бумажником — твою мать, пиджак-то я не надел, а деньги там, в кармане! Вышел и сказал «бичам»:

— Товарищи, виноват, — я деньги забыл.

— Издеваешься, сука?! — прохрипел первый.

И они стали надвигаться на меня. В глазах такая ненависть, что я понял — могут и убить.

— Ребята, да вы чего? Давайте вернемся в гостиницу, я дам вам деньги!

Не слышат. Идут на меня. У одного в руках железный прут. Я пячусь, прислоняюсь спиной к стене…

— Что происходит? — из метели возникла еще одна фигура. — В чем дело?

«Бичи» тут же испарились.

Прохожий оказался зам начальника порта, мы с ним познакомились, когда высадились с «Леваневского». Я объяснил ситуацию. Он шел в сторону гостиницы, мы пошли вместе. У гостиницы попрощались… Я вернулся в номер и сказал, что в магазин больше не пойду. И за «Солнцедаром» пошел моряк.

Вечером зам начальника порта позвонил нам в гостиницу: ледокол «Капитан Белоусов» идет на Мурманск, и капитан согласен взять нас на борт.

Как я принимал душ

Марк Твен писал, что если кто-то рассказывает о шторме, то обязательно в рассказе капитан говорит рассказчику: «Много я штормов видел, но такой — в первый раз».

На «Белоусове» в Баренцевом море мы попали в ураган — шторм выше двенадцати баллов.

— Много я штормов видел, но такой — в первый раз, — сказал мне тогда капитан «Белоусова» Татарчук.

Из рубки я с большим трудом спустился в каюту. Качало так, что трудно было разобрать, где стена, а где пол. Таланкин лежит, у койки — таз. Пошел в медпункт просить таблетки от качки: врач лежит, у койки — таз. Показал пальцем, где таблетки, — я взял, отнес Таланкину. Таблетки не помогают. К моему удивлению, укачало и многих матросов, — оказывается, к качке не привыкают, все зависит от устройства вестибулярного аппарата. От капитана я узнал, что даже для знаменитого адмирала Нельсона в шторм ставили в рубке ведро.

А меня не укачало!

Посмотрел на часы — время обеда. Пошел в столовую. Кроме меня, за столом только два матроса. Борщ дали в глубоких мисках, чтоб не расплескался при качке, и скатерти намочили — чтобы посуда не скользила. Под столом лежит корабельная собачка — и ее укачало.

А меня нет!

Поел. Думаю: «Что же мне еще сделать?» Решил принять душ. Взял полотенце, мыло, пошел в душевую. Открыл дверь, корабль накренился, и в душевую я влетел так, что врезался лбом в противоположную стенку. Дверь с треском захлопнулась. С трудом разделся, повесил одежду на крюк. Дотянулся до крана, открыл воду, — тут крен в обратную сторону, и я стукнулся затылком о дверь, а из душа на меня полилась очень горячая вода, коричневая от ржавчины.