Отцы - Валерий Панюшкин

– Я ничего этого не хочу!

– Чего ты не хочешь?

– Ничего этого! Я не хочу, чтобы выпадали молочные зубы! Я не хочу, чтобы вырастали постоянные. Потому что…

– Брось ты, Варь, – увещевал я, не понимая еще всей глубины переживаний. – Ты представляешь, у тебя будут меняться зубы, как у акулы, и мы с тобой будем играть, что ты маленький акуленок.

– Не хочу быть акуленком! – Ты сделала мхатовскую буквально паузу, в паузе лизнула огурец и уронила слезу. – Дело в том, папа, что у детей качаются и выпадают молочные зубы оттого, что дети взрослеют. И постоянные зубы у детей растут от взросления. А я не хочу взрослеть.

Честно говоря, я был поражен этой твоей мыслью, во-первых, и во-вторых, был поражен весьма уместным употреблением выражения «дело в том». Однако же продолжал придуриваться и неестественно бодриться, вместо того чтобы вместе с тобой переживать быстротечность времени, неминуемость старости и что-нибудь еще такое драматическое, от чего качаются и выпадают молочные зубы. Я сказал:

– Напрасно ты не хочешь взрослеть. Взрослеть довольно интересно.

– Ничего интересного, – вздохнула ты. – Когда человек взрослеет, его сначала заставляют учиться в школе, и у него по четвергам четыре спецхимии, как у Васи. Потом, – продолжала ты, – человека заставляют работать, как тебя и маму, до ночи и даже вместо зоопарка. А потом у человека начинает болеть сердце, как у дедушки. И никто не играет с детьми, когда они взрослеют, а я хочу всегда играть.

Я присел к тебе на кровать. Мы обнялись. Явился потешный плюшевый дракон Стич. Обыкновенно он отвлекал тебя от мрачных мыслей, но на этот раз Стич тоже взгрустнул и был принят в наше объятие третьим. Минуты через две из кухни пришла мама, намеревавшаяся читать тебе на ночь, и спросила, почему мы тут сидим обнявшись и с трагическим выражением лиц лижем огурец. Мы ответили, что не хотим взрослеть. Не хотим, чтобы у нас по четвергам было четыре спецхимии. Не хотим работать до ночи. Не хотим, чтобы болело сердце. Хотим же, наоборот, как в фильме про Питера Пэна, взрослыми никогда не становиться, искать сокровища, летать без помощи самолетов и дружить с феей Динь-Дилинь.

– Кстати, о феях. – Мама, тоже не оценив поначалу всей глубины наших переживаний, попыталась, в свою очередь, перевести дело в шутку. – Когда зуб выпадет, Варенька, можно будет на ночь положить зуб под подушку, а ночью зубная фея заберет его и вместо зуба положит подарок. Хочешь?

– Не хочу! – Ты была серьезна. – Это мой зуб, поэтому я не положу его под подушку ни для какой феи, а положу в коробочку и буду там хранить.

– Но вместо зуба фея ведь приносит подарок. – Мама попыталась подкупить тебя вторично. – Вот у друга твоего Вовы все зубы уже выпали и выросли новые. И знаешь, сколько он получил подарков?

– Тридцать два, – сказала ты, не задумываясь.

– Откуда ты знаешь? – Мы с мамой опешили от того, что пятилетняя наша дочь знает, сколько у человека зубов.

– Из рекламы, – ты пожала плечами. – Есть такая зубная паста, и еще есть машина «Ниссан-превосходя-ожидания». А подарки мне покупают мама и папа в магазине, и не надо мне никаких подарков ни от какой феи.

Следующий час, пока мама читала тебе на ночь книжку, а я переживал быстротечность времени один на кухне за бокалом вина, ты методично расшатывала зуб. Говорила, что шатать зуб немного больно. Но все равно расшатывала, смиряясь с неизбежностью.

45

Когда в гости к нам приезжал дружественный мальчик Федор, ты была против. Это теперь ваша разница в возрасте почти не заметна. А тогда была разительна. И ты справедливо подумала, что, во-первых, Федора нельзя привлечь к наиболее увлекательным играм, а во-вторых, мама и папа примутся теперь проявлять гостеприимство, то есть от наиболее увлекательных игр отвлекутся.

Игры же у нас были действительно увлекательные. Вооружившись карандашами и бумагой, мы делали газету. Вернее даже, газету и иллюстрированный журнал. Газета называлась «Вестник динозавров». Журнал назывался «Веселые – драконы, злые – драконы». Не знаю уж, почему ты настояла на необходимости тире в названии.

Газета содержала массу полезной и объективной информации. Центральный материал на первой полосе сопровождался сенсационным заголовком «Динозавры вымерли». Статья была богато иллюстрирована тобой. Ты изобразила наиболее драматические эпизоды вымирания динозавров. Динозавры, как выяснилось в ходе журналистского расследования, вымерли то ли оттого, что не мыли руки перед едой, то ли оттого, что ходили без шапки. На иллюстрациях отчетливо было видно, что динозавры без шапок и что лапы у динозавров грязные. Прочие материалы в газете подробно описывали процесс вылупливания динозавра из яйца.

Журнал, напротив, проблемных статей не содержал. Журнал брал качеством иллюстраций. Со страниц журнала смотрели на читателя вполне гламурные Дракон-носорог, Дракон-единорог, травоядный Дракон и вредный Дракон. Получалось очень похоже на страницы в глянцевых журналах, где публикуются фотографии со светских мероприятий. Одним словом, было интересно.

Но тут приехал Федя.

– Я не хочу гостей и не буду радоваться гостям, – угрожала нам ты. – Я лучше уйду в свою комнату и буду там играть, а вы не ходите за мной.

С этими словами ты и правда ушла в детскую, но гость Федя не воспринял сказанного на свой счет и отправился следом. Ты решила Федю игнорировать. Федя плясал под звучавшую из игрушечного синтезатора «Оду к радости». Ты была подчеркнуто холодна. Федя кувыркался на ковре. Ты не замечала. Федя говорил что-то – красноречиво, но неразборчиво. Ты даже и разбираться не собиралась в Фединой элоквенции. Тогда, чтобы обратить на себя твое внимание, Федя тебя укусил. Ты же в ответ сильно ударила Федю кулаком в лоб. Федя горько заплакал, и мальчишечьи слезы неожиданно оказались куда действеннее, чем танцы, кувыркание и укусы.

– Он первый начал! – крикнула ты на всякий случай в дверь, чтобы взрослые не вмешивались, а сама погладила Федю по голове и сказала ему: – Не плачь. Давай лучше будем играть в школу. Ты хоть знаешь, сколько будет два плюс два?

– Один! – Федя перестал плакать, поскольку самое глубокое отчаяние немедленно отступает, если с человеком соглашается играть такая прекрасная девочка.

– Нет, не один, – ты проявляла терпение. – Попробуй догадаться еще раз, сколько будет два плюс два.

– Три! – догадался Федя.

– Нет, не три. Подумай как следует.

Федя был в явном замешательстве. Известные мальчику числа катастрофически заканчивались.

– Четыре! – Заметно было, что Федя выложил последнюю версию.

– Правильно! – Ты одарила Федю лучезарной улыбкой и опять погладила по голове. – Видишь, у тебя получается, если ты постараешься.

Еще часа приблизительно полтора вы играли в школу. Ты учила Федю писать фразу «Папа тибе купет слоника» и чрезвычайно доброжелательно следила за первыми неуклюжими Федиными опытами в литературе.

Вы совершенно подружились, и когда пришло время прогулки, ты благородно уступила гостю большие санки, а сама поехала на горку в маленьких и неудобных санках без спинки. Вы катались с горки, валялись в снегу, смеялись и зарывались в снег. Вы замучили совершенно меня, маму и Федину маму, поминутно заставляя взрослых втаскивать санки на горку. И часа через полтора после того, как устали взрослые, соизволили наконец устать и вы.

– Пора ехать домой и есть суп, – констатировала ты. – Только теперь я поеду на больших санках, а Федя поедет на маленьких.

– Нет! – Федя бегом подбежал к большим санкам, взгромоздился на них и вцепился в санки мертвой хваткой. – Нет! Федя на больших!

В сущности, Федя был прав, поскольку на маленьких санках у него совершенно не получалось кататься. Он все время падал с маленьких санок без спинки. Это было весело на горе, но совершенно невесело по дороге домой. Но тебя заело чувство справедливости:

– Федя поедет на маленьких санках, а на больших санках поеду я!

– Варенька, Федя не умеет ездить на маленьких санках.

– Так нечестно, что я все время на маленьких.

– Действительно нечестно, но Федя падает с маленьких санок.

– Пусть падает.

Ситуация была безвыходная. Вы оба упрямились.

– Нет! – кричал Федя, вцепляясь в большие санки.

– Нечестно! – кричала ты, отдирая Федю от больших санок.

– Нет! – кричал Федя.

– Нечестно! – кричала ты.

Минут через десять закричал я. Я кричал громко и страшно:

– Так! Дети! Никто не поедет ни на каких санках! Все пойдут пешком! Слезайте и марш.

Вы притихли. Вы так покорно притихли, что мне стало стыдно. Я представил себе, что почувствовал бы, если бы на меня орал человек пятиметрового роста. Я вдруг представил себе, каким огромным кажусь тебе, которая ниже меня вдвое, и каким великаном кажусь Феде, который ниже тебя на голову.

Вы покорно оставили санки, стояли молча. Я сел с вами рядом на корточки: