Блаженный Августин - Константин Томилов

прямо сейчас уходи, "отрубай" раз и навсегда, не мучай её понапрасну…

– Нет, я сейчас пойду прощения у неё попрошу, – упрямо замотал в ответ головой Андрей, – я же знаю про себя какой я, на меня никто кроме неё и внимания никогда не обращал, – вздохнул рыхлый, полный, непривлекательный молодой мужчина, приглаживая растрёпанные, торчащие во все стороны волосы и поправляя сползающие с носа уродливые очки с толстенными стёклами в массивной коричневой оправе, – просто мне обидно стало, когда я понял, что она у меня первая, а я у неё нет…, а сейчас думаю, что зря я всё это.

Вздохнув и как обречённый на смертную казнь побрёл в ту комнату, где не так давно расстался со всей девственностью не во сне, а наяву.

Как омертвевшая, уставившаяся немигающим взглядом на надёжно упрятанную в футляр, навсегда покинутую, позабытую скрипку Наташка даже не покосилась на робко присевшего рядом с ней будущего супруга.

– Хочешь верь мне, хочешь не верь, но у меня до тебя никого не было, – сипло процедила сквозь стиснутые зубы, – я сама себе "целку" порвала. Увлеклась мастурбируя "самотыком", деревянная игрушка у меня была, ещё с детства, пупсик такой головастый, ну ты не помнишь конечно…

– Помню, – кивнул головой Андрей,  – я ещё когда маленький был, увидев его подумал, что он на папин член похож, один в один…

– А я тогда так испугалась, так испугалась…, с "ален'делоном" я тогда "была"…, а тут и боль, и кровь! Никому ничего не сказала. Простынь и ту игрушку, потихоньку, на костре, вместе с мусором сожгла…

– Когда это было? – что-то подозревая спросил Андрей.

– Давно…, я ещё совсем сопливая была, в .... году, летом.

– Наташа, прости меня, – тяжко вздохнул Андрей невольно сопоставляя даты.

– Ты можешь идти, – снова задрожала, как озноба, Наташка, – иди, Андрюша, иди, я тебя не держу, я сама справлюсь, правда.

– ПРОСТИ, – откуда то из глубины своего естества выдохнул Андрей и предначертанная, рыдая, сникнув, как падающий в обморок человек, повалилась в его объятия.

Приготовления к свадебному торжеству и сама церемония пронеслись как скорый поезд, в котором и отправились молодожёны в свадебное путешествие "за границу".

– Боже мой, какая красота! – зачаровано шептала Наташка почти неотрывно смотрящая в окно купейного вагона, то сидя на своей нижней полке, то стоя в коридоре. А за окном изнемогающие от жары золотисто-зелёные поля ненадолго сменялись кружащими хороводом лесами или невысокими курганами, играя солнечными бликами плавились под июльским солнцем реки, речки и протоки, радостно суетились летние перроны городов.

– Наташ, – недоумевающе пожал плечами к вечеру первого дня Андрей, только что сменивший промокшую от пота рубашку, – что красивого то? – посмотрел на белесое от летнего зноя небо, – просто поля да поля.

– Вот именно! – обернувшись к нему и мимоходом чмокнув в щёку согласилась Наташка, – такой простор! Ни конца, ни края! И я только сейчас поняла как я люблю всё это, то есть почувствовала как мне это всё нравится! Чего ты смеёшься? – легонько ткнула локтем в живот охнувшего супруга, – я ведь в первый раз куда-то вообще из Москвы еду. А так всё время, всю жизнь: дом, метро, школа, музыкалка, метро, дом. Все времена года по бабкам у метро: новый год – сосновые ветки, потом семечки, семечки, семечки, верба, подснежники, первая зелень, укроп, лук, петрушка, помидоры, огурцы, квашеная капуста, ёлки-палки, новый год! И так по кругу. Только и радости, что дача наша, летняя радость, да и то там постоянно носом в землю…

– А зачем? – встревожился возбуждённо огорчённым состоянием молодой жены Андрей, – я никогда не понимал зачем вы так, и огород, и коза…

– А-а, – обречённо махнула рукой Наташка, – денег постоянно нет и нет, постоянно не хватает, потому что, бабушка с мамой и тёть Машей, вечно в какие-то неприятности  попадают. Или сами их себе устраивают. То бабушка аванс возьмёт в издательстве под свои новые стихи, а потом выясняется что у неё ничего нового нет и приходится возвращать деньги, которые они втроём "на радостях" в ресторане прогуляли. То у тёть Маши на работе недостача, то у мамы "дядя Эрик" случается.

– А чего она с ним? – поморщился Андрей вспомнив пропитого алкаша, позаброшено живущего в однокомнатной запущенной квартире, которого его постоянно ошивающиеся у пивной собутыльники прозвали "робинзоном" за длинную неухоженную бороду и привычку зимой и летом ходить в сандалиях, шортах, футболке и широкополой шляпе на полу облысевшей голове.

– Не знаю, – отчаянно пожала плечами в ответ новоиспечённая жена, – сколько её и бабушка, и тёть Маша, и я, уже когда постарше стала, ругали, а она всё одно – "он гений! Непризнанный гений! Восемь иностранных языков знает в совершенстве, "Евгения Онегина" всего наизусть, а какие стихи пишет!" И каждый раз, одно и то же, Эрнест Борисович заявляется к нам, трезвый, в чистой футболке с расчёсанной бородой, и к маме: "я Вам, кыхм,  сударыня, своё новое стихотворение, кыхм, посвятил, не соблаговолите ли, кыхм". Ну и мама, естественно, "соблаговоляет". Потом все деньги какие есть собрав, к нему. И через неделю, как мартовская кошка, потихоньку, домой…, ужас, и ругать её, жалко сил нет, так она горько-горько лежит и плачет…

– Он же, насколько я знаю, нормальным был, когда то, мне папа говорил…

– Да, – согласно кивнула Наташа, – семья у него была, профессор он, филолог, в МГУ завкафедрой. А потом, он чего-то в церковь начал ходить, чего-то его туда потянуло. Естественно неприятности на работе начались, но запил он, как мама говорит, не из-за этого, а потому что, произошла у него встреча с настоящим дьяволом, материализовавшейся сатаной. Этот бес, типа потребовал, чтобы он прекратил в церковь ходить, а иначе ему "плохо будет" и, после этого, он со страху и запил. Бред конечно, – пожала плечами молодая женщина не обращая внимания на напряжённо слушающего Андрея, – я думаю это просто самооправдание.

– Ну надо же! "Заграница"! – возбуждённо ёрзала вдоль вагона Наташка, зыркая вокруг выпученными чёрными глазищами  и хватко прижимая к животу сумочку с деньгами и документами, – мне тут детский анекдот припомнился, – хихикнула глянув на замусоренный и заплёванный перрон, – помнишь наверное? "Кто нахарькив? – я на Харькив! – ну так иди подтирай!"

– Помню, помню, – согласно рассмеялся Андрей и тут же притих поймав злобный взгляд о чём-то, "балакающих" между собой явных "западенцев", – ты это, Наташ, потише пока до Крыма не доедем, тёть Маша же предупреждала.

– Ну да, ну да, – послушно закивала жена, с испугом оглядываясь вокруг себя, – на самом деле, Андрюша, пойдём в вагон, а то мало ли. Кто знает что