Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй - Вадим Леонидович Телицын

и превратилась в одно из средств сохранения государственных тайн[103].

При Михаиле Романове спецслужбы (в первую очередь — внешняя разведка) все более начинают напоминать паука, чья паутина охватывала все сферы государственной жизни, регламентации, казалось, подвергается каждый шаг того или иного чиновника, дабы врагу (в том числе и потенциальному) не дать возможность учинить «разбой и поругание»[104]. Так, в специальном наказе от 1628 года по поводу часто приезжавших в Астрахань дипломатических представителей говорилось, что воеводы должны «честь и береженье послам, посланникам и гонцам держать и приставом у них быти, и корм им давати», но в то же время и «спасенье от них всякое имети, и городских и острожных крепостей рассматривать им не давати»[105]. Можно было подумать, что воеводы и сами не знали, как себя вести в той или иной ситуации. Но и за ними был установлен серьезный надзор, чтобы и здесь не допустить возможности прокола.

Или другой случай.

В своем «статейном списке» (отчете о поездке за границу) некто Г. Дохтуров подробно описывает все, что он видел на пути своего следования в Англию в 1645 году. Описывая, например, датский порт Варгаву, он замечает: «И гонец Герасим Дохтуров корабельных людей спрашивал, которые ехали на английском корабле с ним, сколь людно в том дацком городе и много ли служилых людей. И корабельщик аглиц-кий Вадим Гудлев сказывал, что служилых людей в том городе мало, а дворов всего со 100, да и те худы»[106].

При царе Алексее Михайловиче, сыне Михаила Федоровича, разведка (под флагом дипломатии) получает более широкое распространение. Основным направлением внешней политики России с середины 1670-х годов стала борьба с Турцией (из-за украинского вопроса)[107]. Наиболее вероятными союзниками России могли стать те государства, которые также подвергались турецкой агрессии, а именно Речь Посполитая (Польша), Римская империя и Венеция[108]. В задачу Посольского приказа входила оценка военной мощи этих стран. Вот как описывали боеспособность Речи Посполитой в статейных списках 1667 года российские разведчики (и по совместительству дипломаты) И. А. Желябужский и Г. Кузьмин: «…И прежь до сего владенье его (короля Яна Казимира) было несовершенное, а ныне де и до-сталь стало владенье королевское безмочно». В то же время послы подчеркивали, что «служилые люди и чернь готовы от турка обороняться и с великим государем перемирия не разрывать»[109]. В 1673 году переводчик Посольского приказа А. Виниус в дополнение к этому писал, что в Польше «разделение великое, где друг друга встретят, бьют, скудость такая, что войску заплаты достать не могут, многие начальные люди, немцы из Польши выезжают и за их денежной скудостью и несогласием служить им не мочно».

После заключения в 1686 году «Вечного мира» России с Речью Посполитой дьяк К. Н. Нефимо-нов должен был выяснить, почему польский король, не соблюдая союзного договора, плохо воюет с турками и можно ли на него надеяться впредь. В своем отчете Нефимонов, связывая события внешней политики с внутренним экономическим положением Речи Посполитой, приходит к выводу, что войско оголодало и «изнищало по причине великого недороду хлеба, и потому де и поборов взять не с кого»[110].

Как видно из приведенных сообщений сотрудников Посольского приказа, разведка выстраивает свои действия достаточно планомерно, расширяет сектор наблюдения, очень глубока в анализе и не спешит с обобщениями.

На наш взгляд, совершенно точно подмечено, что во второй половине XVII века «тайные операции начали проводиться уже не только во время военных действий, но и в мирное время. Разведка стремится стать непрерывной. Успех был на той стороне, где ей уделялось должное внимание, где она располагала достаточными силами и средствами, действовала находчиво и дерзко, где ею руководили и в ее рядах были бесстрашные и талантливые люди. Разведка была чрезвычайно опасной профессией: допущенные ею ошибки никогда не прощались, вели к тяжелым потерям. И еще одно — было ясно, что она не приемлет людей посредственных»[111]. Здесь, в разведке, начинают работать действительно специалисты (в первую очередь, те, кто прекрасно разбирается в международных делах, в экономике, географии, во взаимоотношениях, складывающихся между различными правящими домами Европы, кто в состоянии «играть» на противоречиях между многочисленными родственниками восточных деспотов). И такие люди были[112].

Все это писалось при помощи тайнописи.

Сам царь использовал в личной переписке множество шифров. Отечественные исследователи считают, что, как правило, это была система специально вымышленных знаков (подобной «азбукой» будут пользоваться и его дети). Особенно Алексей Михайлович использовал шифр для написания инструкций подьячим Приказа тайных дел, выезжающих за границу. Например, в шифрованном предписании подьячему Г. Никифорову поручалось передать руководителю русской делегации на переговорах с Польшей А. Д. Ордин-Нашокину написанные тайнописью рекомендации царя. Из инструкции Г. Никифорову следовало, что царь озабочен складывающейся в Ливонии и Балтике ситуацией: «Проведать подлинно, сколько ратных людей и каких в Риге и в иных городах по сей стране…»[113].

Здесь стоит вернуться к вопросу о «предателях». Одним из последних можно назвать Григория Карповича Котошихина, служившего во время царствования Алексея Михайловича подьячим Приказа тайных дел.

Вот что нам известно из опубликованных источников об его истории:

«Предателем он оказался оригинальным — после измены, проживая в Швеции, Г. К. Котошихин написал труд «О России в царствование Алексея Михайловича», опубликованном в России только в конце XIX века[114], который пользовался успехом у исследователей по истории нашей страны.

Настоящих причин измены теперь, конечно, мы никогда не узнаем, но можно предположить следующее.

Во-первых, обида на царя-батюшку. При написании грамоты вместо «великий государь» написал «великий», пропустив слово «государь». В XVII веке подобных ошибок не прощали — «подьячему Гришке Котошихину, который тое отписку писал, велели… за то учинить наказание — бить батоги».

Во-вторых, Г. К. Котошихин проявлял недовольство по поводу собственного жалованья. К тому же летом 1661 года он узнал, что его отец, монастырский казначей, был обвинен в растрате. Подоплека растраты оказалась навсегда темной, поскольку, когда у Г. К. Котошихина за долги отца конфисковали дом с имуществом, вскоре оказалось, что в монастырской казне не хватало… пятнадцать копеек! К тому же конфискованное имущество Г. К. Котошихину, конечно, не вернули.

Однако и ошибка в правописании, и долг отца не послужили поводом для «увольнения» Г. К. Котошихина из древнерусской спецслужбы. Так, если в 1661 году за год он получил «тринадцать рублев», в 1663 году — тридцать.

Однако возможно предположить с большой долей уверенности, что Г. К. Котошихин являлся злопамятным человеком