Источник счастья - Полина Дашкова

И всё-таки ребёнок у него был. В семьдесят седьмом году ему на короткое время вскружила голову двадцатилетняя студентка Института кинематографии. Её звали Наташа. Он познакомился с ней в Доме кино на премьере фильма, в котором она сыграла одну из главных ролей. Она показалась ему красивой до спазма в горле. Он даже думал — не жениться ли? Но через год, когда он, слегка утомившись однообразием, привёз на дачу восемнадцатилетнюю солистку ансамбля песни и пляски, Наташа неожиданно явилась туда и устроила отвратительную сцену.

Она была на восьмом месяце. Пётр Борисович дождался родов, не без волнения взял на руки розовый свёрток, в котором пищала и морщилась прелестная новорождённая девочка, отвёз Наташу с младенцем в трёхкомнатную квартиру в элитной новостройке на проспекте Вернадского и уехал домой.

Девочку назвали Светланой. Отчество — Петровна, но фамилия матери, Евсеева. Пётр Борисович выплачивал Наташе и ребёнку щедрое ежемесячное содержание, дарил подарки, аккуратно навещал дочь по праздникам, сам не заметил, как привязался к белокурой пухленькой малышке.

Когда девочке исполнилось шесть, Наталья заявила:

— Светик хочет танцевать!

— Отлично. Пусть поступает в балетное училище, — сказал Кольт.

— Мы уже ходили. Её не берут. Говорят, нет выворотности, низкий подъем, широкая кость, слабая прыгучесть.

Кольт посмотрел на крупную широкоплечую девочку с большими плоскими ступнями, с тяжёлыми пухлыми руками и подумал: вряд ли из его дочурки выйдет танцовщица. Он знал, какие тела у балерин, какая кость, какие плечи и шеи.

— Светик хочет танцевать! Светик хочет! — вопила дочурка, топала ногами и била увесистым кулачком по колену Петра Борисовича.

Через год её приняли в училище. Все знали, что девочка «блатная», но чья именно она дочь, не знал почти никто.

Наблюдая, с каким упорством Светик занимается трудным и совершенно не своим делом, Кольт ловил себя на новых незнакомых чувствах. Он теперь не только любил дочь, но и уважал её.

Девочке не хватало таланта, она компенсировала это упорным трудом. Когда и труд не помогал, она ловко интриговала, хитрила, клеветала на соперниц, подставляла их и устраняла со своего пути.

— Танк, а не ребёнок. Раздавит, любого раздавит, — говорили о ней.

Пётр Борисович слушал и ухмылялся. Он знал, что в этом подлом мире лучше быть танком, чем травой под его гусеницами.

— Светик хочет танцевать в Большом и стать солисткой, — сказала девочка, когда закончила училище.

Её не брали, даже в кордебалет. Слишком высокая и тяжёлая, ни один партнёр не поднимет. К тому же танцевала она всё-таки плохо, как ни старалась. У неё было роскошное тело, но оно не годилось для балета. Отцовское упорство и хитрость сочетались в ней с материнской красотой и склочностью.

— Светик хочет! Хочет!

В Большой театр её всё-таки взяли, заключили договор на год. Стоило это Петру Борисовичу значительно дороже, чем поступление в училище.

Наташа давно не снималась в кино. Она стала чем-то вроде импресарио при дочери. Она занималась её пиаром, свободно пользуясь деньгами и связями Петра Борисовича. Она устраивала телеэфиры, покупала восторженную критику, нанимала «группы поддержки» для бурных аплодисментов и криков «браво».

В интервью Светик повторяла, что добилась успеха исключительно собственным трудом и талантом, полученным от Бога. Никто не верил. Сначала скептически хмыкали, потом открыто смеялись. Молодая балерина, правда, была красива, чрезвычайно высоко поднимала ногу, невинно трепетала накладными ресницами перед камерой, говорила о вечном, о духовности и милосердии, при посторонних почти не употребляла мата и очень редко произносила плохое слово «блин». Все это, конечно, достоинства неоспоримые, но при чём здесь сцена Большого театра?

Чтобы унять неприятные смешки, следовало придумать какие-то более приземлённые объяснения волшебным успехам балерины Евсеевой. Все понимали, что за девушкой стоят огромные деньги, и всех интересовало — чьи?

Открыть публике, что деньги папины, Светик не желала. Это банально и неромантично. Да и Пётр Борисович не спешил легализовать своё отцовство. Он считал, что таким образом возьмёт на себя некие излишние тягостные обязательства. К тому же слава Светика становилась все скандальней, а Кольт не любил попадать в центр внимания жёлтой прессы.

Наташа придумала распространять и подогревать слухи о загадочных иностранных миллиардерах, которые покровительствуют Светику из любви к высокому искусству. Тут же замелькали фотографии, где Светик на банкетах, фуршетах и презентациях беседует с разными состоятельными мужчинами. Петру Борисовичу идея понравилась, и всё шло отлично. Но тут вдруг Светика выгнали из Большого.

Умная Наташа использовала это безобразие для очередного витка раскрутки Светика. Оскорблённая балерина не слезала с телеэкрана, её одухотворённое лицо сияло на глянцевых обложках, она жаловалась публике на интриги, намекала на месть могущественного отвергнутого обожателя.

Пётр Борисович пытался договориться, чтобы Светика восстановили в театре, но, выяснив, в чём дело, понял: невозможно. Подобранный специально для неё партнёр, самый крупный и сильный из всех танцовщиков, поднимая её, надорвал спину. Нашли другого. Но у него случился сердечный приступ. Труппа собиралась на гастроли в Париж, и там солистку Светика нельзя было выпускать на сцену никак. Даже если половину мест в Гранд-опера занять оплаченной группой поддержки, все равно вторая половина покинет зал с шиканьем и свистом. Париж — не Москва.

Когда стало окончательно ясно, что в театре балерину Евсееву не восстановят, и мегаскандал вокруг этой истории всем надоел, Пётр Борисович услышал:

— Светик хочет сниматься в кино!

Наташа узнала, что у одной из продюсерских студий есть готовый сценарий по роману известного писателя, где главная героиня — балерина. Фильм сняли быстро и дёшево. Светику даже не пришлось утруждаться, читать сценарий. Его переделали таким образом, чтобы вместилось максимально возможное количество крупных планов Светика, все персонажи мужского пола поголовно любили единственную женщину, главную героиню, а все персонажи женского пола стремились быть на неё похожими. В кадре Светик меняла наряды и делала свой знаменитый батман. Перед очередной съёмкой режиссёр быстренько рассказывал ей, что должно происходить в той или иной сцене, и она произносила какой-нибудь приблизительный текст.

Получилось нечто вроде домашнего видео, которое интересно смотреть только в узком семейном кругу. Круг этот ограничился Наташей и Светиком. Даже Пётр Борисович более десяти минут не выдержал. Наташа заранее позаботилась о положительных рецензиях, но они не помогли.

Провал был полный и безнадёжный. А тут ещё писатель, человек пожилой и тихий, вдруг разговорился в интервью, что действо на экране нельзя назвать фильмом. Это длинный и дешёвый рекламный ролик балерины Евсеевой, вернее, ноги балерины, которую она всё время гладит и прижимает к щеке. Нога, безусловно, хороша, но так долго смотреть на неё невозможно, и совершенно непонятно, при чём здесь его роман.

— Папа, срочно заткни этого старого козла! — орала телефонная трубка в руке Петра Борисовича. — Купи, напугай, уничтожь! Светик хочет, чтобы он заткнулся, блин! Светик хочет! Хочет!

В ухе звенело. Кольт почувствовал лёгкую усталость. Наверное, в чём-то он ошибся. Танк — штука хорошая, но ведь прёт, зараза, так, что не остановишь, и давит гусеницами не только траву, а все живое, что есть на пути.

— Уймись, — сказал он Светику и отключил телефон.

Чтобы как-то утешиться, Светик купила себе квартиру на Старом Арбате и, конечно, потратила денег в пять раз больше, чем обещала папе. Когда она с гордостью вела Кольта по розово-голубым, украшенным колоннами, лепниной, рюшами и завитушками комнатам, у него зарябило в глазах. Стены опочивальни были покрыты сусальным золотом и выпуклыми гипсовыми розами. С потолка свисала люстра, как в Колонном зале Дома союзов.

— Скажи, тут миленько? — щебетала Светик. — Такой укромный уголок, уютный замок маленькой принцессы. Нужно ещё сто пятьдесят тысяч за мебель и аксессуары.

— За эту пакость я платить не буду. У тебя на счету достаточно денег, — сказал Кольт и улетел на Аляску, ловить рыбу.

Ему было интересно, как она поступит. Она обиделась и не звонила. Пару раз в трубке возникала Наташа.

— Светик хочет…

— Обойдётся! — отвечал он, недослушав.

Через неделю по одному из российских каналов в ночных новостях показали сюжет, как у Светика в аэропорту забрали заграничный паспорт. Дизайнер, автор двухсот пятидесяти гипсовых розочек, подала в суд, так и не получив за свой труд ни копейки.

Разбухал очередной скандал. Звонила Наташа.

— В чём проблема? У неё на счету десять таких сумм. Пусть заплатит, — сказал ей Пётр Борисович.