Исповедь - Черубина де Габриак

«Братья — камни, сестры — травы…»

            Братья — камни, сестры — травы.Как найти для вас слова.Человеческой отравы            я вкусила и мертва.

            Принесла я вам, покорным,бремя темного греха,я склонюсь пред камнем черным,            перед веточкою мха.

            Вы и все, что в мире живо,что мертво для наших глаз, —вы создали терпеливо            мир возможностей для нас.

            И в своем молчанье — правы.Святость жертвы вам дана.Братья — камни. Сестры — травы.            Мать-земля у нас одна.

1917

«Едва я вышла из собора…»

Едва я вышла из собора,Как в ветре встретила врага,И потому погасла скороСвеча Святого Четверга.

Огонь, двенадцать раз зажженный,Не сберегла на этот раз…Он, дуновеньем оскорбленный,С свечи сорвался и погас.

Огонь души горит незримо.Его ли пламень сохраню,И пронесу неугасимо            сквозь тьму?

1915

«Последний дар небес не отвергай сурово…»

      Последний дар небес не отвергай сурово.Дар неуемных слез — душе надежный скит,когда распять себя она уже готова.      Но о земных цветах, оборотясь, скорбит.

      И слезы для нее — брильянтовые четки,чтобы в ряду молитв не сбиться ей опять,чтоб миг земных утех — мучительно короткий —      не смог преодолеть небесную печать.

      И от последнего грядущего соблазнаменя оборонит лишь слезных четок нить,когда все голоса, звучащие так разно,      в молчание одно в душе должна я слить.

1917

«Весь мир одной любовью дышит…»

Весь мир одной любовью дышит,Но плоть моя — земная персть,Душа глухая в ней не слышити глаз слепых ей не отверсть.

Мой легкий дух в одежде тины,Ему, как цепи тяжелаТемница затвердевшей глины,Земных болот седая мгла.

Но укрепят его страданья,Но обожжет земная боль, —Он вкусит горький хлеб изгнаньяИ слез неудержимых соль.

И просветлясь рубином алым,Да примет кровь Того, Кто былНеисчерпаемым                 фиалом                                 небесных сил.

1917

«Есть у ангелов белые крылья…»

Есть у ангелов белые крылья.Разве ты не видал их во сне —эти белые нежные крылья               в голубой вышине.

Разве ты, просыпаясь, не плакал,не умея сказать почему.Разве ночью ты горько не плакал,               глядя в душную тьму.

И потом, с какой грустью на неботы смотрел в этот солнечный день.Для тебя было яркое небо —               только жалкая тень.

               И душа быть хотела крылатой,не на миг, не во сне, а всегда.Говорят, — она будет крылатой,               но когда?

1917

«Тебе омыл Спаситель ноги…»

Тебе омыл Спаситель ноги,Тебе ль идти путями зла?Тебе ль остаться на пороге?Твоя ль душа изнемогла?

Храни в себе Его примераПлодоносящие следы,И помни: всеми движет вера,От камня до святой звезды.

Весь мир служил тебе дорогой,Чтоб ты к Христу подняться мог.Пади ж пред Ним душой убогой,И помни омовенье ног.

1917

СТИХОТВОРЕНИЯ 1920–1922 (Екатеринодар)[56]

«В невыразимую пустыню…»

         В невыразимую пустыню,где зноен день, где звездна ночь,чтоб мукой гордость превозмочь,         послал Господь свою рабыню.

         И жжет песок ее ступни,и буря вихрем ранит плечи…Здесь на земле мы все одни         и накануне вечной встречи.

         Раскрыв незрячие глазана мир, где зло с любовью схоже,как нам узнать: то Ангел Божий         иль только Божия гроза.

9 июня 1920

«На земле нас было двое…»

На земле нас было двое —Я и мой цветок;Я сплела из тонкой хвоиДля нее венок.

В белом платьице из шелкаЕй прохладно спать,А тягучий запах смолкиПусть напомнит мать.

Я просила у ПречистойДолгие года:Сохрани малютке чистойДушу навсегда.

На груди ее иконка,Старец Серафим, —Поручила я ребенкаТолько вам двоим.

Каждой женщине любовьюБожья Мать близка!Наклонись же к изголовьюМоего цветка.

Колыбель напомнит яслиМальчика Христа…Звезды на небе угасли,Колыбель пуста.

24 июня 1920

«Каждый год малютки милой…»

Каждый год малютки милоймне приводит теньтихий ангел белокрылыйпод Иванов день.

Если год Господний пышендля сирот детей,почему же смех не слышендочери моей?

Разве Ангелы ребенкане должны учить,чтобы он смеялся звонко?Или трудно жить

в небесах грудным малюткам,если мать однана земле в смятеньи жуткоммукою полна?

Голосок ее так звонок!Буду я молчать —Пусть смеется мой ребеноки забудет мать.

24 июля 1920

ЕЛИСАВЕТЕ

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});