Основы истинной науки - I - И Калышева

Второе возражение, которое мы обязаны представить, должно касаться вопроса о полноте позитивных знаний и достаточности объяснений, даваемых позитивизмом фактам и явлениям, добытым экспериментом. Отчасти вопрос этот выяснен предыдущим возражением. В нём мы видели наглядно ту крупную ошибку, в которую вдаются позитивисты при каждом своём опыте вследствие того, что не допускают простора мысли и останавливают ход всякого вывода в пределах опыта. Если бы не мысль была подчинена опыту, но опыт был бы подчинен выводам разума, то с изменением ролей обоих факторов знания, изменился бы и самый смысл эксперимента, а пределы познаваемого расширились бы сами собой естественным образом, сообразно развитию мысли. В этом случае позитивизм никогда не мог бы вдаться в столь грубую ошибку, чтобы принимать впечатление, производимое каким-нибудь предметом на органы чувств за самый предмет, рассматриваемый в самом себе.

Проследите всё учение позитивистов, все их теории и все выводы, и вы всюду заметите постоянное угнетение мысли, порабощение свободы всякого умозаключения и ограничение выводов пределами опыта и наблюдения. Неизбежным следствием подобного образа действия при изучении фактов и явлений природы является вполне понятная узкость и поверхностность позитивных взглядов на природу, делающая все их теории недоконченными и недосказанными. Эта незаконченность заставляет всякого свободомыслящего и любознательного человека желать более просторных, более смелых выводов и чувствовать, что они вполне возможны, но что почему-то они не делаются, что почему-то позитивная мысль обрывается без видимой для разума причины в то время, когда она вполне свободно могла бы идти дальше, не погрешая ни против логики, ни против здравого смысла.

В настоящее время большинство самих приверженцев позитивизма чувствуют этот гнёт мысли и недостаточность своих же собственных теорий и систем. Они охотно извиняют ему этот недостаток, видя в нём доказательство молодости своей науки. Они полагают, что наука имеет ещё мало данных для того чтобы позволить себе делать более смелые заключения, но что со временем эти все пробелы и недоговорённости сами собой заполнятся. Однако не все такого мнения, и в настоящее ещё время мы можем указать на людей, которые положительно настаивают на том, что нет пробелов и недомолвок в позитивизме, что все его теории и системы достаточно полны, что рациональная наука не имеет права давать более смелых суждений, иначе она утратит свой серьёзный характер и перестанет быть положительной, позитивной.

Попробуем ответить на оба эти мнения, как тем, которые сознают неполноту позитивного учения, так и тем, которые считают их достаточно полными. Начнём с последних.

Чтобы ответ был нагляднее, сравним полноту естествознаний, которыми владеет позитивизм, с полнотой знаний, которую мы требуем от специалиста по какому-либо другому, военному, коммерческому или техническому делу.

На подобного рода сравнение мы имеем полнейшее право, ибо слово «знаю», так же, как и всякое другое слово, должно заключать в себе только одно значение. Если понятий несколько или одно и то же понятие имеет резкие оттенки, то одного слова становится недостаточно, и для обозначения их нужно столько же слов, сколько понятий или их оттенков. Значение слов иногда меняется прилагательными, которые сопровождают это слово, но если и прилагательные одинаковые, то мы всегда приписываем этому слову или выражению, абсолютно одинаковое значение, иначе была бы всегда путаница в пониманиях при передаче мыслей, и говорящий в одном смысле мог бы быть понятым в другом.

Сопоставим полноту двух родов знания, двух почти однородных предметов. Положим, что первый предмет есть большой каменный шестиэтажный дом, второй небольшая гора, которая, пожалуй, не выше и не больше этого дома. Положим, что об этих двух предметах мы слышим два однозначащих заявления; как-то: 1) архитектора, который заявляет, что он научно изучил и знает всё, что касается этого дома, 2) позитивиста, который говорит тоже самое о горе: я изучил и знаю всё, что касается этой горы.

Не будем спорить, что не всякий позитивист решится так смело выразиться, эта фраза слишком самоуверенна и имеет слишком абсолютный характер. Однако тот, кто признаёт свою науку полной и обладающей всесторонними выводами и заключениями, будет принуждён выразиться именно так или отказаться от своего убеждения о полноте своей науки.

Спросим себя: что требуем мы от архитектора, специально знающего вопрос городских домов? Он должен уметь ответить: 1) на вопросы географические, а именно: почему этот дом строится в Петербурге, а не где-нибудь за границей, почему он в центре города, а не где-либо на окраине, и т.д.; 2) на вопросы финансовые: каким образом и где достать выгоднее денег для постройки дома, какие финансовые обороты ведут к уменьшению ценности постройки, какие усложняют неблагоприятно бюджет и т.д.; 3) на вопросы экономические: почему дом выстроен под мелкие квартиры, а не барский, не особняк; какие доходы можно было бы ожидать во всех этих трёх случаях и вывести выгодность; затем вывести относительную выгодность этого дома сравнительно с другими домами того же назначения и доказать, что в данном случае избран наивыгоднейший тип, и т.д.; 4) на вопросы административные, т.е. кто будет управлять этим домом, собирать плату за квартиры, исполнять полицейские и городские требования; как будет ремонтироваться этот дом, во что будет обходиться этот ремонт, и т.д. 5) на вопросы санитарные и на вопросы удобства живущих; почему устроены: подъёмные машины, электрическое освещение, водопроводы, водостоки, вентиляция, отопление и т.д. Он должен уметь сказать, зачем нужно всё это, ведь есть же дома без всех этих затей, во что они обойдутся, что они взамен этого принесут хозяину и какие системы выгоднее; и, наконец в 6) на вопросы конструктивные; а именно: откуда и по какой цене будет приобретён кирпич, камень, дерево, известь, песок, приборы и т.д. Почему именно предпочли один способ постройки перед другим, почему нужно производить кладку так, а не иначе. Одним словом, чтобы иметь право назваться специалистом по какому-нибудь вопросу, мы требуем от человека миллион разных знаний, самых мелочных и детальных, которые все влияют на ход дела и на успех предприятия, и если он не усмотрел или не предвидел какого-либо пустяка, от которого могут явиться какие-нибудь худые следствия, мы безжалостно клеймим опрометчивость этого деятеля и объявляем, что «он своего дела не знает».

Таких точно подробных знаний требуем мы от всех решительно людей, знающих какое-либо дело: фабричное, заводское, техническое, от всех мастеровых, ремесленников, сельских хозяев, финансистов, коммерсантов, торговцев, одним словом, от всех решительно. Обратите внимание, какое тонкое знание судового хозяйства и деталей мореходства требуется от капитана корабля или парохода и за каждое мелочное отступление от миллиона ему предписанных правил и на практике изученных им приёмов - отвечает он головой.

Только для науки делаем мы снисхождение. Каждый раз, как дело коснётся науки, мы немедленно понижаем камертон нашей требовательности и становимся неимоверно сговорчивы и говорим: знаю, понимаю, когда мы ещё ровно ничего не знаем и ровно ничего не понимаем. Было бы совершенно справедливо не употреблять этих слов в таком абсолютном смысле для науки, а выдумать какие-либо другие слова, ибо значение этих слов, когда мы говорим о науке, совсем другое.

Для сравнения глубины и подробности научных знаний о горе прослушаем позитивиста, на какие вопросы может он ответить? Все вопросы, поставленные для дома, могут быть безусловно применимы и для горы, разумеется с некоторыми поправками редакции и перестановкой некоторых понятий, а именно: вместо денег нам придётся сказать «энергия», вместо средства - «сила», вместо цемента - «тяготение» или «притяжение»; вместо администрации - «воля» или «закон», вместо «кирпич», «железо» - «материя» и «вещество»; вместо «постройка» - «создание» или «происхождение», и т.д. Но кроме этих вопросов, изучая гору, мы должны будем добавить ещё массу других, касающихся её происхождения. Мы замечаем, что гора произошла не в один какой-либо период времени, не в один приём, как дом, но мы видим, что одни её части имеют огненное происхождение, другие водяное, что она образовывалась через какие-нибудь подземные катастрофы, вероятно, в силу подземных переворотов; видим, что её прошлая жизнь есть чрезвычайно сложная и величественная трагедия, что проходила она через разные фазы ещё с того времени, когда она сама была туманностью и мало-помалу доходила до того вида, в котором мы её теперь находим. В настоящее время гора покрыта травой и лесом, т.е. растительною жизнью; на каждом листочке живут миллиарды инфузорий, на полях разгуливают животные и люди, т.е. животная жизнь. Принимая всё это в соображение, мы видим, что науке приходится считаться не с одной бездушной материей, но и с жизненным и с духовным элементом; с чрезвычайно важными вопросами, которые не входили в программу знаний архитектора. Вообще, разбирая жизнь горы, мы на каждом шагу встречаем бездну премудрости, которая не может не возбуждать нашего живейшего интереса и самой настойчивой любознательности.