У любви четыре руки - Маргарита Меклина

Так прошло все лето — Анжелика Дали готовилась ответить на Таины вопросы, а Тая их не задавала. И Анжелика Дали знала, что это она отец, и это она должна проявить инициативу, это ее дело — объяснить своему ребенку окружающий мир. Она ждала удобного момента. Но лето прошло. И вот они снова там, на автобусной остановке, и автобус уже стоит, и Таина сумка и еще одна сумка, с красивой Таиной одежкой, которую они вдвоем так славно покупали в центральном универмаге, и с подарками Таиной маме, и Таиному отчиму, и Таиным подружкам. Анжелика Дали ничего не знала про Таиного отчима, она вообще ничего не знала про Таину жизнь там, Тая не рассказывала, она не спрашивала, она даже не знала, что Таина мама говорит Тае о ней, хорошее или плохое. «Доченька, — сказала Анжелика Дали. — Я очень хочу тебя попросить о чем-то, а?» — «Да», — и Тая посмотрела на Анжелику Дали открыто, прямо, пронизывающе, так доверчиво, что Анжелике Дали тут же захотелось крепко-крепко прижать ее к себе и никуда никогда не отпускать. Это как раз был тот — момент — момент истины, который Анжелика Дали ждала. Но времени не было на объяснения, уже не было. В следующий раз, сказала себе Анжелика Дали, и продолжила: «Таечка, пожалуйста, не говори маме, что я вот так… Что я изменилась. Что я выгляжу так. Не говори там никому, что я женщина, хорошо, доченька? Пожалуйста, не говори никому, что я женщина, что я сделала операцию, доченька… Пусть это будет сейчас нашим секретом. Хорошо?» Тая смотрела на нее, приоткрыв рот, она просто смотрела и моргала. Потом Тая опустила глаза и больше не смотрела на Анжелику Дали. Даже когда Анжелика Дали махала ей в ее окошко, и даже когда бежала за автобусом, все так же маша, и она даже, как в кино, упала в пыль, подвернув ногу, сломав каблук.

История Анжелики Дали заканчивается семейным судом. И все, происходящее там, кажется ей верхом несправедливости. Впервые на этом суде она узнает, что ее бывшая жена очень уважительно всегда о ней отзывалась, и только депрессия ее дочери, вдруг обнаружившаяся после возвращения от нее, отца, все изменила. Анжелика Дали узнала, что Тая не выдавала причин своей глубокой грусти, и что она стала плохо учиться и даже была поймана курящей в школьном туалете, и тогда бывшая жена отправила Таю к психотерапевту, и это ему Тая рассказала про Анжелику Дали и данное обещание хранить секрет, по секрету, но психотерапевт не обязан хранить тайны детей. Психотерапевт провозгласил на суде: «Нанесена глубокая эмоциональная травма. Общение с отцом опасно для психического здоровья ребенка». Анжелика Дали после этого не понимала, что происходит. Ей было странно, очень странно, слышать, как ее бывшая жена легко и просто называет ее Анжеликой, и говорит «она», будто они были до того женаты лесбийским браком и никакого Тима Дали никогда и не было. Анжелике Дали было непонятно, почему ее жена, и все на этом суде говорили, что она «экстремально» эгоистична — говорили, призывая отнять у нее ребенка.

И суд постановил лишить Анжелику Дали родительских прав. Тихим, добрым, отцовским голосом судья сказал: «Это был выбор самого Тима Дали — лишить себя отцовства, став женщиной, которая не может быть ни матерью, ни сестрой для его дочери». Анжелика Дали не плакала, а просто сидела, опустив глаза, и после суда она просто молча ушла, и никто не бросился ее догонять, она просто одиноко ушла, стуча каблуками, гордой походкой, которой научилась ходить, и ее шелковый шарф развивался, и Анжелика Дали, как обычно, мысленно разговаривала с Таей: «Я упустила момент или, может, он еще не настал. Наверное, он еще не настал. Наверное, ты должна вырасти, чтобы понять. Я буду ждать. Ты знаешь, что я навсегда твой папа. Никакие суды не могут у нас с тобой этого отнять. Тая, я твой папа. Другого папы у тебя нет. Тая, я люблю тебя. Ты знаешь, как я люблю тебя. Помни, всегда помни: Тая — это „ты“ и „я“. Т&Я. Ты и я. Ты и я. Ты и я…» Анжелика Дали не замечала, что она уже разговаривает вслух, она плакала, и черная тушь текла по ее щекам. На этом заканчивается история Анжелики Дали.

— Я протестую, Ваша Честь, — сказала Джейн Боббин. Судья кивнул и обратился к взъерошенному в своем неискреннем порыве адвокату Маргалит: «Будем придерживаться договоренностей». Адвокат извинился перед судьей и поскучневшим голосом снова спросил Розалинду:

— Считаете ли вы, что поступили безответственно и эгоистично, решив одеваться как женщина?

— Нет, — ответила Розалинда.

— Почему? Почему — нет? Объясните, пожалуйста.

— Пожалуйста. Я стала одеваться как женщина — по рекомендации врачей. Мой психиатр уже это объяснял. Меня диагностировали как транссексуалку. Я не придумала это себе. Есть заключения специалистов. Есть правила, по которым, прежде чем меня направят на операцию, я должна прожить год открыто как женщина, учиться этому. И только после года такой проверки жизнью, мне дадут рекомендацию на хирургическую коррекцию пола, вагинопластику.

— Значит, вы хотите сделать операцию по перемене пола?

— Да.

— И откуда же вы возьмете на это деньги? Ведь это дорого, а у вас маленькая дочь.

— Это никак не отразится на моей дочери. Моя дочь всегда для меня на первом месте. С деньгами мне обещали помочь друзья. В любом случае, операция — не приоритет, приоритет — только моя дочь.

— Зачем вам вообще делать тогда операцию, переодеваться женщиной, менять жизнь, терять жену? Если самое главное, вы говорите, в вашей жизни, это ваш ребенок? И если, вы говорите, у вас все стабилизировалось с психическим здоровьем и вы больше не хотите покончить с собой. Зачем вам это нужно?

— Я вам только что сказала, что я не придумала свою транссексуальность. Мне поставили диагноз, я прохожу лечение, гормональное лечение по коррекции моего пола.

— Вы пьете женские гормоны?

— Да, я принимаю выписанные мне лекарства.

— Хорошо, продолжайте.

— Да, я не придумала свою транссексуальность, и она появилась не внезапно, как какая-то болезнь, это моя сущность, она была со мной всегда. Я чувствовала себя девочкой с самого раннего детства. Сейчас у меня переходный период, от мужского к женскому, но изменения эти чисто внешние, внутренне я не меняюсь, я остаюсь сама собой. Моя внешняя трансформация никак не может повлиять на мою отцовскую любовь к дочери, на мои отцовские обязательства перед дочерью. Я люблю свою дочь, и она любит меня. Ее отношение ко мне нисколько не изменилось после того, как я стала открыто жить как женщина, потому, что моя дочь просто принимает меня такой, какая я есть, она и не помнит меня другой, она меня просто любит.

— А будущее вашей дочери? Вы подумали о будущем вашей дочери? Разве вы не видите, что Маргалит защищает свою дочь от будущего позора, будущих страданий? Что скажут ей одноклассники, когда узнают, что ее папа одевается как женщина и даже сделал себе операцию по изменению пола? Я говорю о будущем, ведь вы планируете сделать операцию. Конечно, сейчас она ничего не понимает, даже если вы будете ходить голым по улице, ваша дочь будет счастлива, но в будущем, заслуживает ли она страданий, которое ей готовит будущее, благодаря вашим переодеваниям и операциям? Разве это не экстремальный эгоизм с вашей стороны — жить так, как это удобнее вам, не жертвуя ради своего ребенка, а, наоборот, жертвуя ребенка ради вашего, как вы только что сказали, душевного равновесия?

— Я не говорила про душевное равновесие, — наивно-удивленно улыбнулась Розалинда.

И снова поднялась с места Джейн, и судья улыбнулся ее взволнованному нежному голосу, Джейн воскликнула:

— Ваша Честь, я протестую! Розалинда не ходит по улицам голой.

— Да, я понимаю, я в переносном смысле. Прошу прощения.

— Сформулируйте еще раз ваш вопрос, — попросил адвоката судья.

— Считает ли господин… Розалинда… что поступает экстремально эгоистично, не думая о будущих страданиях своей дочери, ведь она сама здесь говорила о дискриминации транссексуалов, а ее дочь будет всю жизнь ассоциироваться с транссексуалами, потому что ее отец решил стать транссексуалом? Такой мой вопрос, Ваша Честь.

Судья повернулся к Розалинде:

— Вы поняли вопрос?

Розалинда кивнула:

— Да.

— Пожалуйста, ответьте.

— Считаю ли я, что поступаю эгоистично, не думая о будущих страданиях моей дочери, связанных с дискриминацией транссексуалов? Да, транссексуалов дискриминируют, меня уволили с работы, когда я в конфиденциальной беседе сказала директору, что начала принимать гормоны, когда открылась ей, что транссексуалка, уволили на следующий же день после пятнадцати лет безупречной работы. И я не спорю, что дискриминация может отразиться на моих близких, даже если я сделаю все возможное, чтобы защитить их от этой боли и несправедливости. Но и по расовому признаку дискриминируют, не значит же это, что быть черной — эгоистично, потому что это может создать проблемы для моего ребенка.