Кровавое безумие Восточного фронта - Алоис Цвайгер

Пятерых виновников показали всему лагерю. Майор зачитал приговор: 7 лет лагерей. Короче говоря, их решили примерно наказать. Все пленные, да и охранники открыто выражали сочувствие и солидарность с виновниками — удивляться нечему, и те и другие в той или иной мере выигрывали от этих несанкционированных визитов в продсклад. Вот только не знаю, на самом ли деле все виновные оттянули столь долгий срок.

Хочу рассказать о еще одном досадном происшествии. Однажды нам ни с того ни с сего на обед к супу подали еще и жареную рыбу. Вечером того же дня на поверке, нередко затягивавшейся на час, а то и дольше (дело в том, что выяснялось наличие и местонахождение решительно всех пленных, в том числе и тех, кто был занят на кухне или на внелагерных работах), вдруг поднялась суматоха. Прямо на построении у многих открылась рвота. На меня тоже накатил приступ неукротимой рвоты. Майор и остальные офицеры были явно смущены происходящим. Все понимали, что речь идет о массовом пищевом отравлении, а за это грозила солидная взбучка от вышестоящего начальства. Тут же был вызван врач, а потом и «Скорая помощь». Всем выдали миску с теплой водой, в которую добавили рвотного, и заставили выпить. И вскоре разблевался весь лагерь — в уборных было не протолкнуться, стояла страшная вонь, да и зрелище было не из приятных. Пленных с тяжелым отравлением немедленно отправили в госпиталь, а тех, у кого все ограничилось расстройством желудка или рвотой, освободили от работы. Потом кухню на несколько дней закрыли, в результате нас поили только чаем. Виной всему стала испорченная рыба, которой наелся весь лагерь. Но и это событие, как и многое другое, в конце концов кануло в прошлое.

Зима 1945/46 гг., даже по российским меркам суровая, здорово затрудняла жизнь. Впрочем, у нас теперь было в чем уберечься от холодов — вполне сносная зимняя одежда, которой могло и не быть у наших товарищей по несчастью в других, не столичных лагерях. Валенки мы после работы относили в сушилку, потому что, выйдя на следующий день на работу в мокрых валенках, можно было вполне недосчитаться пальцев на ногах — вмиг бы отмерзли.

Я стал часто задумываться над тем, сколько еще продлится этот плен. Ведь пошел уже третий год. Так далеко от дома и в подобных условиях долго протянуть было весьма проблематично. Любое, даже самое, казалось, безобидное заболевание или пустяковая травма, если недоступна надлежащая медицинская помощь (а она оставалась недоступной и для самих русских, не говоря уже о нас), могли обернуться смертью.

Тогда мы и еще десятеро наших работали в автоколонне. Здесь находились и служебные автомобили многих членов правительства. Мы имели удовольствие лицезреть и «мерседес» министра иностранных дел СССР Молотова. Я подумал, что машину наверняка прихватили в Германии в качестве трофея. У роскошных авто день и ночь дежурили сотрудники КГБ.[9] В особом помещении дежурили водители, их вызывали по громкоговорителю, если возникала нужда отвезти кого-нибудь из боссов в Кремль.

Мы укладывали плитку и проводили разного рода отделочные и ремонтные работы. Условия были очень хорошими — в правительственных гаражах центральное отопление работало как часы. В большом помещении стояли рядами огнетушители, мы должны были очистить их от ржавчины и покрасить красной краской. За нами надзирал один пожилой русский, судя по всему, он нами был вполне доволен, потому иногда мог плеснуть нам водочки или отсыпать махорки.

В московском лагере я познакомился и с неким Пислингером, он был родом из Виндишгарстена. Пислингер попал в плен еще в 1942 году и за это время успел неплохо освоить русский. Он тоже занимался укладкой плитки и разведал, что в нежилом доме неподалеку в подвале хранится картофель. Вход в дом не запирался, только дверь в подвал, но через внутреннее окошко без труда можно было проникнуть и в подвал. И вот мы с этим Пислингером регулярно совершали рейды за картошкой, причем без каких-либо осложнений. Пислингер был в хороших отношениях с поваром. Мы нашли укромное место за кучей угля и там складывали добытую картошку, откуда повар ее забирал. Дополнительные порции были нам гарантированы. Чувство голода, не покидавшее нас, постоянно подталкивало к изобретательности по части мелких хищений съестного.

Но как ни сурова была зима, на смену ей пришла весна. Температура поднялась до приемлемого уровня. Но в целом радоваться было особенно нечему. Разве что перспективе в один прекрасный день все же оказаться дома. Ведь война кончилась без малого два года назад.

В одно из воскресений нам, пленным, предложили посетить Мавзолей Ленина. Дело было вполне добровольное, и я все же решил сходить разнообразия ради. В программу вошла и довольно долгая поездка в московском метро.

Май 1947 года

С мая месяца нашу рабочую команду регулярно отвозили на грузовиках за 40 километров от Москвы. Там мы строили новый барачный городок. Девятиэтажное здание министерства было почти достроено. Несколько наших рабочих групп занимались уборкой помещений. В начале мая весь наш лагерь снялся с места — нас переселили на новое место.

Там уже имелись громкоговорители. По ним ежедневно в 6 утра звучало по-русски «Здравствуйте, товарищи!», потом следовали последние известия и музыка. Затем все шли в столовую поедать утренний супчик с хлебом.

После поверки в 7 часов мы отправлялись на работы. Здесь тоже была большая стройка, по слухам, возводилась больница.

Первым делом необходимо было вырыть котлован. Если посмотреть на нас со стороны, мы, работая, наверняка напоминали муравьев.

300 человек орудовали лопатами и кирками. Котлован под фундамент глубиной 5 метров приходилось отрывать вручную. Работа была зверская, нормы явно завышенными, что негативно отражалось на пайке.

Меня вновь направили в транспортную группу. Первые грузовики со стройматериалами прибывали обычно в 9 часов утра. Бывало, за смену приходилось разгружать от 30 до 40 машин. Русские в ту пору пока что самосвалами не располагали.

С 7 до 9 утра я находился на складе инвентаря. Раздавал нашим инструментарий на день. И принимал новый инструмент, поступавший на склад.

Один молодой русский, с которым мы вместе работали, был хорошим парнем. Мы сразу с ним подружились. Однажды я толкнул ему форменные брюки и рубаху за 50 рублей и три пачки американских сигарет. Все это я стащил в раздевалке. В этой необозримой стране, весьма трудно управляемой, коррупция и обман были необходимым средством выживания.

Кое-кто из наших предлагал мне, чтобы я приворовывал инструмент из склада и продавал его водителям грузовиков. Но мне это занятие представлялось небезопасным, поскольку я хорошо понимал, что мне за это грозит. Но про себя подумал: «Если уж и рискнуть, то только вместе с камрадом Пислингером». Тот знал толк в подобных делах, да и связи у него были.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});