Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты - Нина Соротокина

Маркиз выехал из Парижа в октябре 1743 года. Он не торопился. Заехал вначале в Копенгаген, затем в Стокгольм. Он рассчитывал попасть в Петербург в конце ноября. 25-го числа во дворце будет грандиозный праздник в честь восшествия Елизаветы на трон. Тут он, красавец, и предстанет перед императрицей.

«Смело строй планы, если хочешь насмешить Бога» – примерно так говорит пословица. Шетарди забыл, что в России ноябрь – опасный месяц. Санный путь еще не установился, реки не встали, шведские кучера не были достаточно искусны. Дорога была ужасной! Шетарди практически опоздал, он приехал в Петербург в ночь 24 ноября. А тут новая беда. Лед на реке еще не окреп, и переправа на противоположный берег была запрещена. Холод, ветер, снег, пришлось ночевать в какой-то лачуге. Только утром присланы были сопровождающие офицеры; они с помощью досок, перекинутых в опасных местах, переправили Шетарди на левый берег и доставили к посланной ему карете. Там его ждала записка от Лестока. Лейб-медик писал, что государыня очень сочувствует маркизу в бедах, которые ему пришлось пережить. Лесток также сообщал, что в доме, приготовленном для него императрицей, из-за сырости жить нельзя, а потому предлагал свое гостеприимство. Это был первый щелчок по носу. Второй Шетарди ощутил, когда узнал, что бал, на котором он должен был блистать, уже состоялся. И наконец третий щелчок – долгожданная встреча с императрицей в доме Брюмера (воспитателя великого князя Петра Федоровича) настроила Шетарди на грустный лад. В доме Брюмера было полно народу, разговоры, танцы, карты. С огромным трудом Шетарди удалось остаться с Елизаветой наедине. Она была рада приезду маркиза, была очень любезна, но тут же заявила: «Как хорошо, что вы сейчас не посланник и не дипломат. Я не обязана говорить с вами о политике. И не буду!» И как при таком раскладе он будет осуществлять свои намерения?

В политическую игру уже давно ввязался опасный противник – Фридрих II. Он тоже хотел нагреть руки на «заговоре Ботты». Ранее у него был заключен тайный союз с Россией, но он хотел добиться заключение явного союза и отодвинуть на второй план Австрию. Способ для этого был один – убрать Бестужева. На первый взгляд интересы Пруссии и Франции совпадали, но каждый искал свою выгоду. Это Фридрих дал Елизавете дельный совет – упрятать Брауншвейгскую семью куда-нибудь подальше, чтоб Европа вообще забыла о ее существовании.

Послу своему Мардефельду Фридрих дал строгий приказ – глаз с Шетарди не спускать. Мардефельд и не спускал, и писал с некоторой завистью в Берлин: «Маркиз так же хорошо принят при дворе, как и в былые времена». Внешне все так и выглядело. Елизавета была очень любезна с Шетарди. Он был на всех балах, приемах, но при этом «ни слова о политике». Русские министры вообще словно его не замечали. А тут еще случилась ссора с д’Альоном. Французский посланник, у которого сейчас была одна задача – свергнуть Бестужева, был категорически против приезда Шетарди. Мало того что маркиз может все испортить, он еще отнимет у него победу. Отношения у французских дипломатов были отвратительные, все кончилось ссорой. Не просто ссорой – д’Альон шпагой махал и даже поранил маркизу руку. Началось все со служебных, чисто деловых разногласий, потом Шетарди в запальчивости обвинил д’Альона в том, что тот превратил посольский дом в склад и открыл торговлю. Ответа оппонента мы не знаем, но маркиз влепил д’Альону пощечину, а дальше – маркиз схватился за направленную на него шпагу.

На следующий день Шетарди явился во дворец с перевязанной рукой, Елизавета его насмешливо пожурила. Двор уже развлекался словопрениями: «Он ударил его по щеке?» – «Да не по щеке, а по голове бутылкой!» И как в таких условиях вести серьезные политические разговоры? Спустя малый срок д’Альон был отозван в Париж, а Шетарди получил приказ – пора действовать. Шетарди продолжал тянуть время, но в какой-то момент все-таки решился. Об его ответственном разговоре с императрицей известно опять-таки из депеши Мардефельда. Маркиз предложил Елизавете обсудить вопрос об императорском титуле с одним из ее министров, но этим министром не должен быть Бестужев. Она отказалась продолжать эту тему.

В начале 1744 года императрица и двор отправились в Москву. Шетарди последовал за ними. Елизавете было совсем не до него. Она искала невесту для наследника. Наконец действительно интересующее ее занятие можно было назвать делом политическим. Бестужев предложил в невесты саксонскую принцессу Марианну, дочь Августа III. Противники Бестужева тут же выдвинули другую кандидатуру – Софью-Августу-Фредерику, дочь состоящего на прусской службе принца Ангальт-Цербстского. Есть сведения, что Фридрих II попросту подкупил Лестока и Брюмера. Фридрих был заинтересован в пятнадцатилетней принцессе Софье, потому что матушка ее Иоанна-Елизавета давно выполняла для прусского короля поручения самого деликатного свойства. Он был уверен, что со временем и в принцессе Софье найдет верную союзницу. Главное, чтобы выбор не остановился на принцессе из Саксонского дома, на Саксонию Фридрих имел свои виды. Он писал: «Из немецких принцесс, могших быть невестами, принцесса Цербстская более всех годилась для России и соответствовала прусским интересам».

Императрица остановила выбор на принцессе Ангальт-Цербстской. Двор этот был беден, поэтому принцесса будет вести себя скромно, а брак для нее будет подлинным счастьем. Немалую, а может быть, главную роль в этом выборе сыграло то, что мать невесты была родной сестрой жениха императрицы, умершего накануне свадьбы. Елизавета и по сию пору сохраняла о нем светлую память. «Посмотреть» на принцессу в Цербст был послан Сиверс, он одобрил выбор. Дело было сделано.

Елизавета боялась каких-нибудь европейских каверз, поэтому в Россию мать и дочь Ангальт-Цербстские отправились тайно под именем графинь Рейнбек. По дороге в Петербург путешественницы заехали в Берлин, где мать получила соответствующие указания от Фридриха. В Россию они приехали в феврале 1744 года и сразу проследовали в Москву.

Шетарди не оставлял надежды осуществить свой план, но тем не менее все больше и больше отдалялся от императрицы. Мало того, что она все время была занята семейными делами, у нее появился новый поклонник в лице английского посланника лорда Тируоли. У Англии и Франции традиционно были сложные (если не сказать плохие) отношения, сейчас они обострились, и лорд Тируоли имел на руках тайную инструкцию: уговорить императрицу выслать Шетарди из России.

Маркиз решил найти союзницу в лице принцессы Иоганны Цербстской. Она приехала в Россию, ощущая себя победительницей, дочь вообще не ставилась в расчет. Долговязая девочка-невеста, она только помеха на балах и приемах. Иоганне было 33 года. Нельзя сказать, чтобы она была очень хороша собой, но она умела нравиться. При этом она была активна, весела – всех красит успех. Русский двор с насмешкой называл ее «королева-мать». С Шетарди она быстро нашла общий язык, о чем он подробно доложил в Париж. Но этого было мало, от маркиза требовали более активных действий, а он все никак не мог предъявить Елизавете свою верительную грамоту на подходящих ему условиях. Пока Шетарди только и оставалось, что оправдываться.

Все ополчились против вице-канцлера, и ему надо было защищаться. Помните, с чего начал карьеру Бестужев при Елизавете Петровне? Он заведовал почтами, они и сейчас остались в его распоряжении. Тогда же был им создан по примеру европейских так называемый «черный кабинет». Сей кабинет занимался перлюстрацией, то есть вскрытием и прочитыванием писем. Понятно, что секретная дипломатическая почта использовала шифр, а чтобы прочитать его, нужен был толковый шифровальщик. И Бестужев его нашел. Это был прусский еврей академик Гольдбах. Он был истинным мастером своего дела, при этом очень разборчив. Например, он категорически отказывался из верности Фридриху II дешифровать письма Мардефельда, но Франции он ничем не был обязан, поэтому за дешифровку писем Шетарди взялся с охотой.

Все оправдательные письма Шетарди Бестужев собирал в особую папку, он ждал своего часа. Шетарди писал в Париж: «Бестужев в ярости от приезда принцесс Цербстских и до того забылся, что сказал: “Посмотрим, могут ли такие брачные союзы быть без совета с нами, большими господами этого государства”. ‹…› Бестужев и его партия показывают такую же ярость против Берлинского двора, какую против Франции. ‹…› Елизавета будет поступать вопреки собственным интересам, если не расстанется со своим вице-канцлером» и т. д.

В мае 1744 года у императрицы состоялся серьезный разговор с Иоганной. О нем подробно пишет в своих «Записках» Екатерина II. Дело происходило в Троице (в лавре). Разговор был настолько серьезным, что Лесток сказал принцессе Софье, что ее вместе с матерью вышлют за пределы России. Но обошлось.