Уснут не все - Адам Нэвилл

комнате взад-вперед.

– Ты должен прочитать это, – произнес он, стиснув зубы. И принялся играть на воображаемом инструменте. Затем снял бейсболку и почесал затылок. Я впервые увидел его без головного убора, его волосы все еще сохраняли форму кепки. Он был смешон. Пьян, немыт и смешон.

– Все встанет на свои места, и ты увидишь, почему я прав. – Он нахлобучил на голову кепку и вновь с довольным видом стал наигрывать на невидимой гитаре. Он был счастлив. Это то, чего он хотел. Чтобы кто-то уделил внимание ему и его безумным идеям.

Мне захотелось уничтожить его физически. Разбить ему башку об стальной радиатор, вцепившись руками в его мокрые волосы. Я встал.

– И не мечтай.

Юэн подбежал к двери гостиной и загородил ее.

– Ты должен прочитать это. Это важно.

– Для меня – нет. Отойди в сторону.

– Нет, нет, нет, нет, нет, нет, нет, – произнес он нараспев.

Перед глазами у меня все закачалось.

– Ты – эгоцентричный кретин. Я устал. Разве ты не видишь? Ты спишь до двух часов дня. Сидишь смотришь мультики и ешь детский фастфуд. Что ты знаешь об ответственности? Посмотри на себя. Ты же даже одеться не можешь. Когда последний раз ты стирал одежду и принимал душ?

Он поджал свои толстые губы.

– Ммм. Дай подумать. Два года назад? Где-то так.

Я буквально почувствовал, как бледнеет мое лицо.

А затем Юэн снова рассвирепел. Он едва не задыхался от ярости.

– Два года прошло с тех пор, как вода последний раз касалась моего тела. Плоть должна быть подготовлена. Как и разум. Эти вещи требуют времени. Так она говорит. Прочитай мою книгу и увидишь. Ты будешь видеть вещи чуть яснее. Ты упустил суть. Как и все остальные. Вы все упустили свой шанс. – Он постучал себя по голове, продолжая загораживать дверь. – Но я – нет.

* * *

На следующий день в студии одна из моих коллег заметила, что я как будто «на другой планете». Ее замечание было оправданно. Я делал ошибки. Мне слышалось не то, что мне говорили. Не мог сосредоточиться. Я был погружен в себя, вял и обессилен. Другие дизайнеры и знакомая обстановка в компании казались мне неестественно чистыми и абсурдно банальными.

Тем утром я проснулся поздно, проспав не больше двух часов. Гнев не давал мне спать. А еще отвращение от того, что я прочитал на тех липких страницах «Евангелия от Богини». Когда я, наконец, пробудился и выбрался из кровати, времени на душ или завтрак уже не было. Чашек для кофе в шкафу тоже не осталось. Они были все испачканы и заточены в гостиной, где спал Юэн. А спать он будет до обеда, чтобы подготовиться к новым ночным торжествам.

Рукопись была написана в возвышенной церковной манере, как мне показалось, в неуклюжей попытке имитировать архаичный стиль. Также каждая строка была пронумерована, как в Библии, а текст разделен на стихи. В них не было ни размера, ни ритма. Лишь беспрестанный, заносчивый шквал утверждений, якобы переданных Богиней и записанных Юэном, ее земным проводником и представителем.

Можно даже сказать, что пассажи напомнили мне «белую поэзию», написанную человеком, безнадежно застрявшим в развитии. Болезненно инфантильный, напыщенный, извращенный манифест безумца, страдающего манией преследования и обладающего странными духовными убеждениями. Это «Евангелие» напомнило мне о Чарльзе Мэнсоне и «Хелтер Скелтер». Завет жалкого неудачника с комплексом мессии. Только автором был обделенный божьим даром пророк без единого последователя.

Когда я читал, Юэн сидел, устроившись на подлокотнике дивана. Глаза у него светились какой-то эйфорией от того, что кто-то наконец уделил его рукописи внимание, которого, по его мнению, она заслуживала. Даже если потребовался заложник, захваченный посреди ночи и одетый в купальный халат.

Учитывая опьянение Юэна, разве я мог быть с ним честен? Мне было жутко читать его «Евангелие», работу человека, страдающего недиагностируемым расстройством личности. Думая лишь об отдыхе и сне, я солгал Юэну, назвав его работу «интересной». Пообещал ему днем выдать больше критики. Затем я, пятясь, выскользнул из гостиной в ванную, намереваясь вымыть руки, в то время как он путался у меня под ногами, выпрашивая комплименты. Юэн ждал за дверью ванной, а затем не отставал от меня в коридоре. Даже попробовал войти ко мне в спальню, отчаянно пытаясь выжать больше одобрения из своего невольного читателя. В конце концов мне пришлось вытолкнуть его из своей комнаты, уперев уже вымытые руки в его липкую грудь, после чего закрыть дверь у него перед носом.

Вскоре после этого он еще три раза заходил ко мне в комнату и включал свет, пока я не впал в кому усталости. Когда я проснулся в восемь утра, в комнате у меня горел свет, а дверь была настежь раскрыта.

Все двери должны быть отворены перед ним.

И никто не должен насмехаться над ним.

Ибо он есмь царь среди людей.

Богочеловек, которому дано было узреть Ее и вещи, пред святостью которых не способны устоять другие.

И женщина не должна увести его с пути истинного.

Так Я повелеваю, и Я есмь истинная любовь в центре всего сущего.

Я был зол на себя за то, что запомнил этот бред, за то, что позволил причудам Юэна проникнуть в мой мозг. И в студии они вновь заявили о себе. Даже там, в моей офисной кабинке, меня ждали неприятные последствия его вторжения. Перед ланчем я сидел у начальника отдела кадров, и мне было задано несколько вопросов в форме легкого допроса, принятого у руководства, желающего разобраться в личных проблемах сотрудника. Элис Фэирчайлд улыбнулась, когда спросила меня, все ли у меня дома в порядке. Она продолжала улыбаться, когда объясняла, «как трудно всегда обсуждать вопрос личной гигиены» с кем-то, кого она считает «другом и не просто ценным коллегой». Несколько человек в студии пожаловались на меня, и она тоже заметила странный запах, когда проходила мимо меня в коридоре.

Я начал агрессивно хвататься за рубашку и нюхать подмышки и быстро понял причину ее встревоженности. Я попытался объяснить насчет «гостя» у меня в квартире, Но Элис с трудом понимала мой невнятный лепет. Я быстро извинился и пообещал, что в будущем никого не «побеспокою».

– Все мы с головой уходим в работу, – сказала Элис доверительным тоном, – и в такие периоды забываем о простейших, но и важнейших вещах.

42. И станет плоть его крепче с Ее ладаном.

43. Истинно, царь в лохмотьях, ее слуга и самый дорогой возлюбленный, будет облачен в божественность, что ускользает от глаз людских, но сменит другие их чувства на