Эпидемия (СИ) - Темир Руслан

— Не думал, что все так серьезно. Помню после смерти Миры и всех тех событий, ты говорил, что он заболел. Хотя после того, что вы пережили не мудрено свихнуться.

— Рот закрой, и думай, что несешь. — Герман бросил яростный взгляд на друга, включил передачу и выехал со двора.

До краевой больницы ехали молча. Почти на подъезде Герман позвонил лечащему врачу — Сергею Петровичу. Возле приемного покоя уже ждали санитары с каталкой. Сергей Петрович стоял чуть позади санитаров, нервно потирая подбородок.

— Здравствуйте. Как его состояние? — Врач протянул тонкую жилистую ладонь.

— Пока под успокоительным, еще около полутора часов будет спать.

— Как же вы так не уследили? Большой перерыв в приеме лекарств? — Врач помог санитарам аккуратно переложить Марка из машины на каталку.

— Около недели, может чуть больше. Альберт дней шесть назад слег с камнями в почках. Меня не было в городе — командировка. Позвонить, попросить кого-нибудь присмотреть не догадался, надеялся, что он окончательно пошел на оправку.

— Множественные резаные раны, большая кровопотеря. Отправим в хирургию, потом переведем к нам в отделение. Назначу ему новый курс лечения. Позвоню через неделю, советую еще раз обдумать мое предложение по поводу постоянного лечения в клинике. Он может быть опасен для себя и окружающих.

— Сергей Петрович, я уже говорил и еще раз скажу: Марк будет жить дома. Больше такой ошибки не допущу. Он мой брат, в клинику его не отправлю. Будет только хуже.

— Ну, смотрите. Один раз он может натворить что-нибудь такое, о чем будете жалеть всю жизнь.

— Не натворит, буду намного внимательнее. Ладно, позаботьтесь о нем. Если понадобятся дополнительные расходы, просто позвоните. Приеду послезавтра, навестить.

— Бесполезно. Ближайшие пять-шесть дней он будет постоянно спать. Надо дать зажить ранам, и восстановить истощенный организм. Он же не вести почти ничего, голодом себя морил.

— Хорошо. Если что, звоните.

Герман закрыл за собой дверь, и серый внедорожник тихо выкатился за ворота больницы.

Сергей Петрович поднялся в хирургическое отделение, где два врача работали над новым пациентом.

— Сколько еще?

— Не меньше часа. Почти семьдесят швов, глубоких порезов нет, связки и сосуды целы. Но попотеть придется. Особенно над губами.

— Постарайтесь быстрее. Успокоительное скоро перестанет действовать. Как только закончите, везите его к нам.

— Хорошо. Сразу позвоню, как закончим.

Сергей Петрович согласно кивнул головой и поднялся в кабинет. Достав с полки толстую папку с личным делом Марка, он опустился в кресло и помассировал виски. С фотографии приклеенной на жёлтую обложку смотрел совсем молодой парень с живыми глазами. Таким Марк Сахаров был четыре года назад. Они были давно знакомы с его отцом — заведующим кардиологическим отделением, хорошо знал всю семью. Сахаров старший — успешный врач, мать — преподаватель в университете, четверо детей: Альберт, близнецы Марк и Мира, младший Герман. Семейная идиллия. Каждый поход в гости возникало чувство, что рекламные ролики с образцовыми семьями снимали именно с этого образца идеального домашнего очага. Близнецы были просто неразлучны: один детский сад, один класс, один курс в институте. Любили одни фильмы, музыку, книги и порой казалось, что брат с сестрой думали одинаково. Дальнейшее знал не понаслышке: семье пригодилась его медицинская специальность — психиатрия. На втором курсе Мира встретила молодого человека. Поначалу Марк спокойно воспринимал избранника сестры, но со временем отношения разладились, превратив их во врагов. На этой почве близнецы впервые в жизни начали ссориться. Взаимопонимание и единомыслие канули в лету. Как выяснилось позже, молодой человек Миры не прочь был побаловаться запрещенными препаратами, и пару раз в неадекватном состоянии угрожал девушке. До рукоприкладства дело не доходило, но Марк был категорически против такого отношения к сестре, а Мира защищала любимого всеми путями, не понимая, что часто любовь играет злую шутку, одевая на влюбленных розовые очки. Она начала врать брату и семье, говорить, что уходит к подругам, готовиться к экзаменам, искала любой предлог, чтобы провести время с парнем. Однажды вечером Мира не вернулась домой. Ее искал до утра, пока в безлюдном и глухом районе парка не нашли тело. Нашел Марк. Его целый час не могли оттащит от мертвой сестры. Он молча держал ее за руку и ничего не говорил, просто смотрел стеклянными глазами. В полиции сказали, что перед тем как задушить, девушку изнасиловали. Улики указывали на то, что преступление было совершено двумя подозреваемыми. Ни свидетелей, ни улик. Но Марк знал, кто был преступником. Сердце матери близнецов не выдержало потери, попала в больницу с сердечным приступом. Не дожила даже до поминок дочери. Весь профессионализм Сахарова старшего не помог спасти жену, что сильно подорвало его здоровье, как ментальное, так и физическое. После похорон матери пропал Марк. Утром, когда уехали последние гости, Альберт зашел разбудить брата, но увидел аккуратно заправленную постель. На поиски поднялся весь квартал, но безрезультатно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Через два дня в главном отделении полиции раздался звонок, голос в трубке сообщил о двойном убийстве и указал адрес. Прибывшие на место преступления оперативники убойного отдела обнаружили два ужасно изуродованных тела и Марка с отрешенным взглядом. Он сидел рядом с трупами, царапая кончиком ножа залитый кровью пол. В изувеченных телах опознали парня Миры и его друга. Марк не сопротивлялся, когда его загрузили в машину и увезли в СИЗО. Адвокат, после долгих медицинских экспертиз, убедил судью в наличии тяжелого психологического расстройства, так же смягчающим обстоятельством явилось состояние аффекта. Близнеца поместили на принудительное лечение. Через год с лишним, благодаря стараниям Сергея Петровича, перевели из клиники закрытого типа для преступников, в обычную. Но это был уже совсем другой человек. От прежнего улыбчивого юноши не осталось и следа. Холодный взгляд безучастных глаз, полное отрешение и резкие вспышки тяги к насилию. Маниакально-депрессивный психоз с суицидальными наклонностями. После полугода интенсивной терапии состояние улучшилось: начал немного разговаривать, адекватно оценить обстановку. Альберт забрал брата в родительскую квартиру, где первое время присматривали вместе с отцом. Но глава семейства не мог оправился от тяжелой потери и за пару лет потух на глазах. Никто толком так и не смог объяснить причину смерти. Похоронили известного кардиолога рядом с женой и дочерью. Марк первое время проводил на кладбище по несколько часов в день. После смерти отца, опять перестал разговаривать, состояние ухудшалось каждый день. Альберт продал родительскую квартиру и купил отдельную, для Марка, оборудовав её с учетом заболевания брата. С тех пор Сергей Петрович видел близнеца только проводя осмотр и выписывая очередной рецепт.

И вот он опять здесь. Точнее то, что от него осталось: худой, бледный человек с воспаленными глазами и запавшими щеками, покрытый шрамами от сотен порезов. Да и человек ли. От сознания остались только клочки и обрывки.

От размышлений Сергея Петровича оторвал телефонный звонок.

— Алло, Сергей, это из хирургии, Марка Сахарова уже забрали. Постарайтесь проследить, чтобы он не повредил швы.

— Хорошо, спасибо за работу.

Из коридора послышалось постукивание колес каталки, и он вышел из кабинета. Проводив санитаров до одиночной палаты, где близнеца переложили на специальную кровать, закрыл за собой дверь и тяжело вздохнул. Подойдя к койке застегнул фиксирующие ремни на руках и ногах и протер запястье спиртом. Марк даже не вздрогнул от укола. Глаза были плотно закрыты, только губы чуть подрагивали, будто он пытался что-то сказать. Врач еще раз посмотрел на пациента и молча вышел из палаты.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Темно и тихо. В голове точно так же, полный эмоциональный штиль. Бессвязные обрывки мыслей плавно летали в подсознании. Воспоминания, мечты, фантазии, сожаления. Одна картина сменяла другую, не оставляя за собой какого-либо отклика. Он был просто зрителем, без тела, без чувств, без эмоции. Его физическая оболочка лежала где-то далеко, не здесь, прикованная ремнями к больничной кушетке. Он созерцал хаотичную киноленту, срежесированную затуманенным подсознанием. Лишь изредка, короткой вспышкой, подобной двадцать пятому кадру, он видел палату своими глазами с воспалёнными, слипшимися от постоянного сна веками. Видел медсестру, которая ставила новую капельницу и вводила препараты через катетер на руке. Далеким эхом зуда отзывались заживающие шрамы на руках, но тут же угасали, не давая до конца понять, реально это, или всего лишь еще один эпизод сна. Он не знал, сколько времени прошло — час, день, месяц. Он не хотел есть, пить, в туалет. Он лишь наблюдал за видениями, смотрел, слушали и ничего не чувствовал.