Генерал Ермолов - Олег Михайлов

Узнав о капитуляции Мака, Вена в ужасе онемела.

Александр I в крайней тревоге писал русскому главнокомандующему: «После бедствий австрийской армии вы должны находиться в самом затруднительном положении. Остается для вас лучшим руководством: сохранять всегда в памяти, что вы предводительствуете армиею Русскою. Всю доверенность мою возлагаю на вас и на храбрость моих войск. Надеюсь также на ваше убеждение в том, что вы сами должны избрать меры для сохранения чести моего оружия и спасения общего дела».

Что же Кутузов? Осторожный и неторопливый, он не выступал из Браунау, выжидая действий Наполеона. Он уже разгадал его замысел — прижать русских к правому берегу Дуная, окружить и уничтожить. Единственным выходом было отходить на соединение с армией Буксгевдена, постоянно тревожа при этом превосходящие силы Наполеона и изматывая их.

При общем унынии союзников Кутузов хранил обычное свое хладнокровие, неизменное в неудачах и успехах. Предводимое им войско нетерпеливо стремилось сразиться с Наполеоном, исполненное славных воспоминаний об одержанных за шесть лет до того победах над французами.

3

Глубокая осень и беспрерывные дожди обратили дорогу в кисель. Серые колонны пехоты устало плелись, бесконечной лентой вытекая из-за безлесной выпуклости, которая то затягивалась кисеей частого холодного дождя, то освещалась лучами пробивающегося солнца.

Вблизи узенького моста через речонку Траун, впадающую в Дунай, Ермолов приятельски беседовал с гусарским полковником, держащим в поводу лошадку мышиной масти.

И белые спущенные, в складках, широкие чачкиры, и синий — как у всех мариупольцев, — опушенный мерлушкой ц расстегнутый ментик, и белый со стоячим воротником доломан, и даже кивер с высоким султаном из белых перьев — все было забрызгано у гусара уже высохшей грязью.

Грязь присохшими лепешками лежала и на его круглом лице с молодцевато подкрученными усами.

Вместе со своим Мариупольским полком, который входил в отдельную бригаду генерала Милорадовича, Василий Ивагович Шау был назначен в подкрепление арьергарду.

— Не скрою, Алексей Петрович, — говорил Шау, придерживая за уздечку лошадь, — я испытываю некоторое злорадство от полной конфузии австрийцев под Ульмом и ее питаю к ним ни малейшей доверенности…

— Еще бы! — живо отозвался Ермолов, чистый темнозеленый мундир, белые суконные штаны и сверкающая медью каска которого разительно отличались от одежды Шау. — Давно приметно, что австрийские генералы столько же действуют нечистосердечно, сколько их солдаты дерутся боязливо!

— Слишком уж добросовестно восприняли они тот урок, который преподал Бонапарт генералу Маку…

Ермолов, огромный, слегка огрузневший в свои двадцать восемь лет и уже с заметной сединою в темных волосах, усмехнулся.

— Я видел этого героя. Он явился в Браунау к нашему главнокомандующему с головою, повязанной белым платком. В дороге опрокинута была его карета, однако же так счастливо, что голова Мака все же оказалась целой. Он и тем заслужил удивление, что скоростью путешествия опередил даже самое молву. Австрийская армия, богатая на подобные примеры, кажется, никогда еще не имела в своих рядах более расторопного беглеца.

— А им, — кивнул Шау на колонны, — приходится теперь расплачиваться за глупости наших союзников…

Пехота, стуча по мосту, брела на другой берег Трауна.

У иных мушкетеров и гренадер вместо положенных смазных круглоносых сапог были подвязаны к родительским подошвам куски сырой кожи или даже пучки соломы. Нестройно колыхались густые черные султаны на круглых шапках.

Ни песен, ни шуток, ни даже перебранки не доносилось из рядов: измотанные переходами солдаты ожидали только одного — привала. От города Ламбаха, где произошла первая схватка с французами, отступала дивизия генерал-лейтенанта Дохтурова.

— Да, впереди самые жаркие денечки, — вздохнул Ермолов. — Бонапарт сидит у нас уже на пятках… И знаешь что, Василий Иванович, — предложил он, — давай дадим друх другу слово. Если представится случай — действовать имеете!

Гусар протянул ему жесткую грязную ладонь:

— Слово офицера, что приду к тебе на помощь!

Они обнялись. Шау с небрежной ловкостью взлетел в седло и, понукая лошадку, тронулся навстречу движению пехотных колонн, туда, где за возвышенностью стоял его Мариупольский гусарский полк. Ермолов с завистью поглядел ему вслед.

Что и говорить! Главнокомандующий не забывал своего обещания и все время помнил о Ермолове, доверив ему кроме конной еще две пешие роты артиллерии, которые составили резерв армии.

Конечно, назначение почетное. Но оно привязывало подполковника к главной квартире, лишало возможности участвовать в схватках и обрекало батарейцев на дополнительные невзгоды в этом и без того голодном походе. Артиллерийский резерв Ермолова всегда оказывался последним при раздаче продовольствия солдатам и корма лошадям. Алексей Петрович просил о присоединении его команды к какому-нибудь из корпусов, но Кутузов не изъявил на то согласия, сказав, что имеет на него особые виды…

Пехотная колонна кончилась, показался казачий отряд, а за ним — артиллеристы. Отряд Ермолова опять отступал, опять не был назначен в дело. Но что это? К Алексею Петровичу что было мочи скакал Горский.

— Французы теснят наш арьергард! Нам велено идти с поспешностью им навстречу!..

Ермолов снял каску и размашисто перекрестился.

— Господи, спасибо тебе!.. В огонь, Харитоныч, в огонь!..

Арьергард русских был стремительно атакован маршалом Мюратом у местечка Амштеттен. Нападение оказалось столь опасным, что Кутузов лично выехал к месту сражения. Несмотря на храбрость, с которой дрались Киевский и Малороссийский гренадерские и б-й егерский полки, несмотря на все усилия князя Багратиона, французы теснили русских.

Кутузов отдал приказание отряду Милорадовича вместе с артиллерийским резервом Ермолова немедля выступить на помощь.

Пройдя со своей ротой густой еловый лесок, Ермолов увидел, что на дороге, ведущей к Амштеттену, в беспорядке скопились толпы отступающих. Все перемешалось, и рядом с красными погонами малороссийцев мелькали белые погоны киевцев и шинели без погон егерей. Артиллерия также была сбита со своих мест, и в потоке, увлекаемые общим движением, всплывали то орудие, то зарядный ящик, то фура, тащимая лошадьми. Приметив в стороне возвышенность, которая господствовала над местностью, подполковник крикнул Горскому:

— Разворачивай, Харитоныч, на том вон холме роту в боевые порядки! Авось дадим сейчас прикурить французам!..

Ощущение хмельной радости от долгожданной встречи с противником горячей волной затопило грудь. Он пришпорил лошадь и первым влетел на холм, откуда вся картина боя была как на ладони.

Шел мокрый снег, припорошивший поля и возвышенности. Он позволял яснее видеть людей. Дорога, забитая у леса отступающими, ближе к городку, красные крыши и белые домики которого казались отсюда игрушечными, была чиста. Там полем, отстреливаясь, отходил Багратион с несколькими сотнями храбрецов. Еще дальше с пологой горы тремя языками спускались к Амштеттену густые синие колонны французов. На гребне ее частыми белыми клубками возвещала о себе неприятельская батарея, ядра которой, шипя и свистя в свежем воздухе, били по дороге, усиливая беспорядок среди отступавших.

— Все готово, Харитоныч? — в нетерпении спросил Ермолов, не слезая с лошади.

— Все, батюшка Алексей Петрович! — отозвался Горский, размазывая по лицу жидкую грязь. — Вишь, недаром октябрь прозывается в народе грязник. Ни колеса, ни полоза грязник недолюбливает…

— Выжди, когда наши отойдут к лесу, и ударь по французу картечью! — приказал подполковник.

Отсюда, с холма, Ермолов видел и то, чего не могли видеть Мюрат и его воинство. С тыла к лесу подходили под начальством Милорадовича Апшеронскийи Смоленский мушкетерские, 8-й егерский и Мариупольский гусарский полки.

Было очевидно, что противник полагал преследовать только разбитый им арьергард — с такой беспечной лихостью продвинулся он, оттесняя Багратиона, к опушке. Тем временем Милорадович, пропустив расстроенные части арьергарда, двумя линиями встретил неприятеля. Одновремепно по команде Ермолова шесть орудий брызнули с холма картечью.

Внезапность привела грозного противника в некоторую робость. Из леса вырвалась конница и, сверкая обнаженными саблями, стремительно врезалась в пехоту Мюрата. Ермолов увидел, как синие фигурки французов подались назад, а там и кинулись в беспорядочное бегство. Черные кивера с султанами из белых перьев повернули в сторону неприятельской батареи.

— Гусары! Это Шау! — крикнул Ермолов. — Взять на передки! Рысью — за мной!

Вот она, возможность конной артиллерии появляться в разных местах и неожиданно поражать врага! Подполковник на рысях повел батарейцев вослед за мариупольскими гусарами, уже поднимавшимися на гору.