Вензель на плече Урсулы - Эмма Герц

«Но девочка, — сказал Господин, — привыкла считать, что от мужчины у подъезда ее сможет спасти кто-то такой. Более сильный. Пусть злой. Пусть жестокий. Жестокие, думала девочка, лучшие защитники».

«Да», — коротко ответила Урсула.

Из личной переписки Кузнеца и Николь

Я ничем и никем еще не стала. Я все еще ищу и пытаюсь понять себя и стать кем-то. Я — свитч[15], как вы меня любезно поименовали. Часто не хватает не только понимания, но и слов-определений, я очень благодарна. Попытаюсь ответить на ваши вопросы, заранее извиняюсь: не думаю, что смогу сделать это хорошо. Письменная речь у меня хромает.

Когда доминирую я, то после action — состояние, «как выжатый лимон», опустошенность, но в то же время — чувство выполненного долга, выход бурных эмоций, и моих, и партнера. Очень завораживающее это действие — доминирование. Я не садистка, нет. Меня пьянит власть, просто власть. И безусловная подпитка чувствами и эмоциями друг друга. Когда доминируют меня… Могу визжать. Орать. Соседей жалко. Эмоции зашкаливают, и они разные.

Все зависит от Верхнего, конечно. Если родной, любимый — значит, поплакаться, почувствовать себя маленькой и наказанной старшим. Не родной — значит, забиться в угол и понаслаждаться унижением. Ууух, как же интересно ощутить себя ничем! И никем.

И еще. Не знаю, уместно ли это рассказывать… Такой пунктик. Люблю кататься со своими Верхними-нижними в общественном транспорте. Тут тоже два варианта поведения. Если доминируют меня, то настроение лирическо-блаженное, могу стать на колени и завязывать ему шнурки. Облизывать ботинки.

Если доминирую я, то в переполненном вагоне метро могу сказать громко: «Слушай, брейся в следующий раз чище, пока в ногах ползал, все чулки позацеплял своей щетиной!..»

Трактир «Чем Бог послал», меню на 15.09.1993:

«Икра из баклажанов.

Суп из стручковой фасоли.

Пудинг из разных овощей.

Клецки с яблочной начинкой.

Приятного аппетита!

С уважением и заботой

Хозяева».

Доска объявлений в трактире «Чем Бог послал»:

«Милые гости! Завтра у нашей горячо любимой дочери Дарьи день рождения, счастливая именинница пригласила двадцать человек гостей, представления не имею, кто будут все эти люди. В любом случае, Гостиная будет занята под их пубертатное веселье, а Кабинет — к вашим услугам. Наш шеф-повар Ковалевский по случаю торжества готовит торт „Пьяная вишня в шоколаде“ в количестве пяти единиц, думаю, хватит и вам, если поспешите.

Ваш Георгий».

* * *

Спросонья я не разбираюсь в природе звонка и бормочу глупое «Алло» в белесую трубку домофона, потом соображаю, что звонят непосредственно в дверь. Ах, кто бы это мог быть, не успеваю подумать, открываю, вбегает вчерашняя Полина — на ней шелковые шорты и футболка с гербом СССР. Широкий эмалевый браслет она сняла, толстенькую цепочку оставила, волосы избавились от косичек и заправлены за ухо с левой стороны. С правой — просто свешиваются, падают на плечо с треугольной ключицей.

Полина взбудоражена, немного отталкивает меня вглубь, захлопывает дверь, сама проворачивает ключ четыре раза — это максимум.

Тяжело дышит, у африканских народов есть хорошие техники — превращение печали и горя в звуки. Например, тебе больно, можно немного покричать, и станет легче. А если тебе тревожно, отлично помогает глубокое нечастое дыхание, гипервентиляция легких.

Может быть, Полина знакома с традициями африканских племен?

Я вот знакома, но сегодня они не выручают меня. Наверное, нужно быть хоть немного негром.

— Кофе нальешь? — спрашивает она скороговоркой. — Или чаю, или воды, мне все равно, в общем-то…

— Заходи, — я указываю рукой на кухню, — я сейчас только умоюсь…

— Все дрыхнешь, — укоряет меня Полина, — пинцет, время десять часов утра…

Не рассказывать же ей, что вся моя ночь была посвящена не сну, а обдумыванию и составлению плана.

Я мало что помню из курса математики, и почему в голову иллюстрацией полезли эти самые множества, не знаю. Если представить меня и Савина такими множествами, цветными кругами на бумаге, то мы пересекаемся. Скрещиваем мой желтый цвет и его синий, получаем общий зеленый. Еще он пересекается с множеством Марусечки — красным кружком, образуя фиолетовый, любимый цвет беременных и сумасшедших. А я пересекаюсь с множествами детей и электронных словарей. Но могу это изменить. Восстановить семейный баланс. Дополнить тест Люшера, обогатить радугу. Для этого мне нужен свежий цвет, и я замечательно его нашла. Точнее, Он нашел меня.

— Можно, я у тебя минут пятнадцать перекантуюсь? — Полина садится на кухонный диванчик, кладет лодыжку одной ноги на колено другой. На пятках ее носков улыбаются небольшие солнца. Вздыхаю: солнце…

Надо ответить соседке, отвечаю:

— Конечно, кантуйся, что-то произошло?

Засыпаю в джезву три ложки сахара, ставлю на огонь. Улыбаюсь: я не варила этим способом кофе лет примерно сто. А сегодня машинально карамелизирую чертов сахар. Неужели еще растолку две горошины черного перца? Растолку.

Полина музыкально барабанит по краю стола ногтями с дизайном — арбузы и муравьи.

— Ледорубов у меня там, пинцет, — понизив голос, говорит она и выуживает из кармана шортов узкую пачку сигарет. — Это будет большая наглость, если я закурю?

— Кури-кури, мне все равно.

— Я в шоке! Вот просто жопой чувствовала, что он захочет скандала! Скандала! Этот Ледорубов…

Полина быстро затягивается. Молчит, прищуривает пестрые глаза, вроде бы зеленые, а вроде бы карие. Снимаю джезву с огня, извиняюсь, сейчас, одну минуточку, прости, пожалуйста, срочный звонок, выбегаю босиком в прихожую, пробегаю мимо детской комнаты, мимо ванной. Рукой скольжу по навесным книжным полкам, палец остается пыльным, фу, такая у нас библиотека, в коридоре, очень удобно так — по пути куда угодно выбрать томик Диккенса… впрочем, Диккенс как раз остался в квартире родителей. В прыжке хватаю мобильный телефон, он лежал близ моего спального места, рядом с сопящим Савиным, укрытым с головой. Я решила это сделать, и я это сделаю сейчас. Не дышу.

Трубка отзывается быстро, я говорю два слова, слышу в ответ пять или шесть, какая разница, сосчитаю потом. Дышу. Останавливаюсь напротив двери в ванную, захожу туда бесцельно, потянувшись на цыпочках, поправляю полотенца: какой-то был фильм, где злобный герой пинал героиню ногами за то, что края полотенец не параллельны полу[16]. Когда-то мы смотрели это кино вместе с Ним, громко смеялись в патетических местах, выглядел неубедительным и психопат-муж, и его красавица-жена, не подозревающая о наличии в Америке, например, полиции.

Поправляю полотенца, немного сгибаясь в пояснице от реальной, физической боли: вот это ярко-розовое с белыми цветами дарила Марусечка, Марусечка… как это возможно вообще.

Приходила ежедневно, лила слезы, утиралась моими ладонями, смеялась громко, чуть хрипловато, бросалась хохотом, как рисом в новобрачных, говорила всякое.

Запускала тонкие пальцы мне в рот и уши, переваривая мысли и отрыгивая лишнее… ты спала на моей подушке, я — на твоей, подглядывая друг другу в черно-белые сны.

Марусечка, ведь я просто все не так поняла? Скажи мне это. Когда родился мой младший сын, Савин работал в Норвегии, получив долгожданный грант, старший бесконечно болел бронхитами, деньги отсутствовали, ты появлялась с сумками, набитыми молоком, детскими смесями и антибиотиками. Через пару недель мне оплатили какой-то заказ, ты не согласилась принять долга: «Корми младенцев». Подарила детям выдающуюся по уродливости мягкую игрушку — Розовую пантеру. Обмани меня, Марусечка.

Все еще сжимая в руках кусок полотенца, я резко выпрямляюсь, больно ударившись лбом о зеркальный шкаф. Как же я забыла? Розовая пантера! Волнуюсь, пульс громко стучит в середине головы и живота. Сейчас выпроводить вежливо Полину, включить компьютер и немедленно удостовериться, что вся эта история — продуманная провокация, умелая работа в программах фотошоп и ворд. Ровным шагом возвращаюсь на кухню, соседка лениво листает свежий номер «Рыбалки и Охоты», явно не интересуясь предметом.

— Полина, — немного дрожащим все-таки голосом говорю я, — давай выпьем кофе и вместе выйдем. Мне надо за мальчишками, мама звонила…

— Ага, — соглашается она, — да без проблем. Выйдем вместе. Надеюсь, этот хер Ледорубов уберется уже. Наорется и уберется. Пинцет.

— Чем недоволен Ледорубов?

Я возвращаю джезвочку на огонь, бросаю в ступку две горошины черного перца, чтобы тщательно растолочь. Добавляю перец вместе с молотым кофе, заливаю холодной водой.

— Да всем! Просто удивляюсь самой себе, как умудрялась терпеть его так долго. Не мужик, а коллекция недовольств. Представляешь, возмущался тем, что я угощала его салатом из капусты, яблок и майонеза! Пинцет!