Зеркало вод - Роже Гренье

— Вам надо чаще встречаться, — говорила она. — Он тебя очень любит. Не знал? Ты мог бы ему помочь.

Но каждый раз, когда они виделись, этот бедняга Ледрю, запыхавшись, мчался куда-то в надежде получить заказ на радио, пустяковую статейку в редакции, какую-нибудь работу на студии грамзаписи или, наконец, просто материал для перепечатки. Только рядом с Мишель он, казалось, обретал покой и, как прежде, принимался напевать вместе с ней какую-нибудь замысловатую мелодию.

Перед самой пасхой, собираясь в горы на отдых, Пьер забежал в редакцию одного женского журнала, чтобы сдать написанную им к празднику пасхальную сказку, и встретил там Мишель. Она пыталась пристроить в журнал свои рисунки.

— Еду в горы кататься на лыжах, — сообщил он ей.

— Далеко?

— В Савойю. — Он назвал горный курорт.

— Конечно, знаю, я частенько бываю там.

— С друзьями?

— Там есть прекрасный отель — «Л’Адре». Очень рекомендую. Правда, он совсем маленький, но прелесть.

— Да нет, я к знакомым, у них свой домик. Ты не собираешься туда случайно? Сейчас самый разгар сезона.

— Вряд ли.

Отдыхая в горах, Пьер спросил своих знакомых, не знают ли они Мишель Н., которая обычно останавливается в отеле «Л’Адре». «Ну конечно, это та самая блондинка, что всегда бывает здесь с депутатом от правительственного большинства. Ее тут знают все. Они приезжают каждый год». Депутат входил в число знаменитостей, которыми очень гордился курортный городок.

— Депутат от большинства… забавно, — тихо сказал Пьер. — Очень жаль, что их здесь нет. Хотел бы я взглянуть на них.

— Но ты же знаешь, сейчас идет парламентская сессия. Они приедут позже.

Возвратившись в Париж, он при встрече с Мишель постарался быть немногословным:

— Погода была дивная. Почти весна. Каждый раз, когда я проезжал мимо «Л’Адре», вспоминал тебя.

— Благодарю. По правде говоря, лыжи меня не очень интересуют. Но я люблю этот городок, отдыхать там чудесно.

— Все зависит от того с кем.

— Да.

Теперь, встречая Мишель то с Ледрю, то с Визером, Пьер поневоле вспоминал и о депутате.

Вскоре Поль Визер вылетел в трубу. И от него ушла жена. Вернувшись в Париж, он занял место главного редактора в одном из литературных издательств. Пьер подумал, что эти события должны как-то отразиться на судьбе Мишель: теперь Визер может жениться на ней. Но этого не случилось.

«В конце концов, — рассуждал он, — каждый стремится к тому, чтобы различные стороны его жизни не соприкасались одна с другой. У одних это работа и личная жизнь. У других — разные этапы в личной жизни; эти обычно ведут сложную игру, однако не всем это удается. Что же касается Мишель, то она виртуозно выходит из всех сложных ситуаций. Я по чистой случайности знаю всех трех ее поклонников, однако сами они даже не подозревают о существовании друг друга».

Пьеру казалось, что он наблюдает из мансарды за окнами дома напротив и видит, как Мишель появляется то в одной, то в другой, то в третьей комнате, которые между собой не сообщаются. Его давнее знакомство с Визером и поездка на горный курорт, куда Мишель ездит отдыхать со своим депутатом, — просто цепь случайных совпадений. Только благодаря этой случайности и обнаружилась причастность к судьбе Мишель всех троих мужчин, считавших, что они в полной безопасности. Однако Пьер умел держать язык за зубами. Эта ситуация забавляла его, но он не позволил себе ни одного неосторожного слова, которое могло бы повредить Мишель. И он вовсе не собирался воспользоваться случаем, чтобы установить более тесные отношения с ней. При встрече с Мишель он даже не пытался намекнуть на то, что было известно лишь им двоим, и только в глазах его вспыхивали веселые искорки — эта женщина удивляла и восхищала его.

— О чем ты думаешь? — спрашивала она в таких случаях.

— Так, ни о чем.

Прошло несколько месяцев, как он не видел Мишель. Встречи с ней походили на лотерею: никогда не угадаешь, с кем из своих друзей (депутат, любитель горнолыжного спорта, не в счет) она будет в следующий раз. Наконец Пьер наткнулся на Ледрю. Бедняге столько приходилось бегать по городу — из редакции газеты на радио, оттуда на студию звукозаписи и снова в редакцию, — что не встретить его было трудно. Париж огромен, но изо дня в день жители его движутся почти по одному и тому же маршруту, и знакомых на улице здесь можно встретить так же часто, как в деревне.

— Как Мишель? — спросил Пьер.

— Ты что, не знаешь? Она решила порвать со мной и вышла замуж за хирурга, который возглавляет клинику в Эфиопии. Она уехала с ним. Когда я видел ее в последний раз, то так и не понял, кто передо мной — принцесса вавилонская или жена доктора Швейцера.

— Как же ты это пережил?..

— Сначала это меня задело. Но потом я понял, что она ничтожество. Ну какой из нее художник? Совершеннейшая бездарность! И потом, у меня и без того хватает забот. Не знаю, смог бы я выпутаться когда-нибудь из этой истории?

— Не было бы счастья… Рано или поздно все равно это произошло бы, — сказал Пьер, не веря сам в то, что говорит.

Потом он встретил Поля Визера.

— Говорят, Мишель уехала…

— Да, слава богу. Теперь, когда все уже позади, должен тебе признаться, я подозревал, что и ты был ее любовником.

— Нет, этого не было никогда. Сам удивляюсь, почему так вышло, ведь мы знакомы с ней с того самого дня, как она появилась в Париже. До чего же портит людей жизнь… И не только ее, всех нас.

Думая о Мишель, что, впрочем, случалось не так уж часто, он всегда вспоминал тот вечер в пивной на площади Перейр и день, когда впервые увидел Мишель — дикую провинциалочку, только что приехавшую в столицу. Вспоминал, как она смеялась, когда Гувьон щипал ее за грудь. Этот смех, казалось, звучал и по сей день. У него всегда было ощущение, что именно в тот день она утратила чистоту и невинность. Но он тут же спохватился: ведь когда Мишель приехала в Париж, она была уже вдовой и успела кое-что повидать в жизни.

Шли годы. Время делало свое дело. Пьер Буржуа оставил детскую литературу и зарабатывал на жизнь, сочиняя детективы. Как-то в автобусе он увидел Поля Визера с какой-то женщиной, тот казался вялым и говорил с трудом.

— Сколько лет, сколько зим! — воскликнул Пьер. — Давненько не виделись!

— Я болел. Что-то с кровью. Нет, не рак, всего лишь анемия. Но от этого у меня такая слабость…

— Я уже слыхал о подобных случаях. Кажется, эта болезнь называется мононуклеозом, она не опасная, только очень затяжная.

— Кап ты сказал? Мононуклеоз? Должно быть, это самое. Доктор назвал что-то похожее.

Визер со своей спутницей вышел на следующей остановке, у площади Оперы. О Мишель не было сказано ни слова.

Через две недели Пьер узнал о смерти Поля Визера. «Бедняга, — подумал Пьер. — Он ничего не подозревал и верил в этот мононуклеоз».

Ледрю, как и прежде, носился по городу в погоне за деньгами. Он постарел, похудел, и потрепанный костюм болтался на нем. Волосы стали почти белыми. Он казался усталым как никогда и едва переводил дух. Он мечтал найти место музыкального редактора в студии грамзаписи или что-нибудь в этом роде — лишь бы устроиться наконец, спокойно посидеть на одном месте и иметь постоянное жалованье. Но это оказалось невозможно. Любому кретину могло повезти, только не ему.

— Я начинаю терять надежду, — признался он.

Как бы хорошо ни начинал человек, даже если он депутат от правящего большинства, жизнь готовит ему не одну западню. Наш депутат оказался замешанным в грандиозную аферу, связанную со строительством суперкурорта в горах. Говорили, что земля там покупалась и продавалась по сомнительным ценам, до какой-то банк вышел из игры, и дело лопнуло. За преступные махинации и злоупотребление властью депутат был лишен парламентской неприкосновенности и, после непродолжительного пребывания за решеткой «Санте» отправился в тюрьму «Френ».

Набив оскомину на детективах, Пьер переключился на научную фантастику. Его личная жизнь тоже была далеко не радужной: несколько приятных моментов, за которыми неизбежно следовало разочарование.

В этот день Пьер работал дома. Рассеянно отстукивая текст на машинке, он слушал концерт Дюка Элингтона, который тот давал и Лондоне по случаю своего семидесятилетия. Зазвонил телефон.

— Здравствуй, Пьер. Как я рада, что ты дома, — раздался игривый женский голос.

— Кто это?

Пьера всегда раздражала манера некоторых людей не называть себя, поскольку по телефону он узнавал их так же плохо, как и на улице. «Впрочем, откуда это самомнение? Кто я, собственно, такой и почему мне все должны немедленно представляться?» Голос в трубке сказал:

— Не узнаешь меня?

— Нет.

— А ты постарайся!

— Честное слово, не знаю.

— Так ты меня совсем забыл… Мишель! Мими!