Право на возвращение - Павел (Песах) Амнуэль

Карпухин посмотрел на дверь, в которую двое полицейских ввели невысокого крепыша лет сорока, с короткой шкиперской иссиня-черной бородкой и лысиной, похожей на почти полную луну. На Баренштейне были зеленые шорты ниже колен и огромных размеров серая майка навыпуск с надписью «I love N-Y» на груди. И яблоко было нарисовано, чтобы каждый понял о каком именно N-Y идет речь. Правда, яблоко почему-то оказалось надкушенное, но Карпухину было не до того, чтобы разбираться в этой странной символике. Руки вошедшего были скованы наручниками, как у Гинзбурга, и передвигался он странной шаркающей походкой — Карпухин не мог видеть со своего места, но, вероятно, и ноги у Баренштейна тоже было скованы. Полицейские повели было задержанного к скамье подсудимых, чтобы усадить рядом с Гинзбургом, но судья что-то сказала, и Баренштейн направился к свидетельскому месту, после чего последовала процедура установления личности, Карпухин нетерпеливо вертел головой и хотел задать Анисимову тысячу вопросов, но тот демонстративно смотрел в потолок, ожидая, когда начнется допрос. Сзади о чем-то тихо переговаривались Руфь с Симочкой, и еще чей-то женский голос был Карпухину слышен, но он не стал оборачиваться.

— Вот, — подал голос Анисимов. — Судья говорит, пусть, мол, Баренштейн подробно расскажет о том, что произошло. Вам все подряд переводить, Александр Никитич, или…

— Да, — отрывисто произнес Карпухин. — Все. Подряд. Если можно.

— Я пришел… да, он говорит, что приехал к школе на своей машине… поставил на соседней улице, сделал отметку в рабочем блокноте, мол, в такое-то время начал проверку… судья просит уточнить… семь часов сорок две минуты… подошел к школе со стороны забора, который выходит на пустырь, оттуда хорошо видны ворота, где стоял охранник… проверяемый… и школьный двор тоже отлично просматривался… много детей входило… охранник… Гинзбург… все делал, в принципе, правильно, но не у всех родителей проверял сумки, наверно, знал в лицо, но все равно это нарушение, и я… в смысле Баренштейн… отметил в блокноте. В восемь ноль три… вообще-то я собирался наблюдать до звонка, до десяти минут девятого, а потом подойти к Гинзбургу и обсудить… но в это время… в восемь ноль три, да… к воротам подошел молодой парень с чемоданчиком, с такими сейчас никто и не ходит, я… ну, то есть Бернштейн, сразу обратил на это внимание… и сам этот парень был… похож на араба… смуглый, с усами, и шел мимо Гинзбурга так нагло… кажется, кивнул, но точно сказать не могу… не может. Мне это очень не понравилось, и дальше я действовал согласно инструкции о пресечении террористических актов. Побежал к воротам, чтобы догнать… потому что Гинзбург действовал как-то неторопливо, а парень бежал ко входу в школу, там стояли дети… Я не успел добежать до ворот, когда охранник выстрелил, я этого выстрела не видел, но тут же повернулся и подошел к забору… Парень уже половину пути до входа пробежал, и то, что он убегал, и то, что охранник выстрелил в воздух, и чемодан, который парень вдруг прижал к груди, и вообще весь его вид… В общем, думать тут нечего было… я… Баренштейн, то есть… достал пистолет и выстрелил на поражение, потому что охранник уже дважды стрелял в воздух. Парень бежал, и я выстрелил второй раз, тогда он упал, чемодан, слава Богу, отлетел в сторону, взрыва не произошло, я подумал: хорошо, что все закончилось благополучно.

— Благополучно… — пробормотал Карпухин. — Черт его дери, почему же он…

— Подождите, — отмахнулся Анисимов. — Вот судья как раз этот вопрос задает: что он делал после того, как… Он говорит… Я, говорит, остановился и стал смотреть. Ну, все подбежали, кто-то из учителей обнимал охранника, герой, мол… Все решили, что он террориста и убил — видели, как стрелял, но никто не видел, что не попал. И я… в общем, Баренштейн решил не высовываться, славы, мол, мне не нужно, и если все думают, что охранник герой, пусть так и будет. Я… то есть, Баренштейн, сделал в блокноте запись, что, мол, произвел два выстрела в террориста, действия охранника тоже записал, гнать из охраны таких надо, но пусть решение принимает начальство… Ройтман, то есть. Нашел в траве одну гильзу, вторую не нашел… И ушел, чтобы доложить. Все.

— Все? — поразился Карпухин. — Что — все? Убил человека и спокойно уехал?

— Александр Никитич, — Анисимов положил ладонь на руку Карпухина, — он в то время был уверен, что убил террориста. И не хотел видеть свои фотографии в газетах. Скромный такой, да. Вернулся в фирму, представил отчет, в это время по радио передали первую информацию. Что, мол, школьный сторож по ошибке застрелил электрика.

— Ну! — воскликнул Карпухин так громко, что судья Амитай подняла на него недобрый взгляд и покачала головой. — Ну, — произнес он тише, — так какого хрена этот чертов… не пошел сразу в полицию?

— Сейчас… Судья вызвала Ройтмана, видите? Именно этот вопрос она ему и задает. А он говорит… Ему и в голову не пришло, что у охранника могут быть неприятности. Он не знал, что они были знакомы — охранник и этот электрик. И что дело примет такой оборот… А когда передали, что Гинзбург арестован… Ну, он предпочел не вмешиваться, и Баренштейна предупредил, чтобы тот сидел тихо. Полиция в фирму, конечно, приходила, но интересовалась формальными сведениями о работе Гинзбурга, и на все вопросы он ответил точно, можете, мол, проверить по протоколу. А работника своего и фирму подставлять не хотел. И опять говорит: был уверен, что Гинзбурга выпустят, потому что действовал тот по инструкции правильно, хотя в террориста так и не выстрелил…

— В общем, — со злостью сказал Карпухин, — за свою шкуру и репутацию боялся.

— Что происходит, Саша? — тихо спросила Руфь, наклонившись к мужу. — Я ничего не понимаю. Кто эти люди? Они за Михаила или против?

— Руфочка, — Карпухин обернулся и посмотрел жене в глаза, — погоди чуть, я все потом расскажу. Похоже, Михаилу сильно повезло… тьфу-тьфу…

— Вы слушаете? — прервал их разговор Анисимов.

— Да-да, — торопливо сказал Карпухин и, пожав тонкие пальцы Руфи, лежавшие на его плече, повернулся, чтобы увидеть, как судья читает какие-то бумаги, а полицейские отводят шаркающего в ножных кандалах Баренштейна к скамье подсудимых, где усаживают на противоположном от Гинзбурга конце, а сами не садятся, места на скамье нет, становятся рядом, не спуская глаз с задержанного.

— Судья, — сказал Анисимов, — изучает документы, которые принес Ройтман. Знаете, Александр Никитич, а ведь, пожалуй…

— Доказано, что убил не Гинзбург, а этот… Баренштейн?

— Можно считать, да, — кивнул Анисимов.

— Так чего же…

— Т-с-с… Понимаете, все теперь зависит от того, не превысил ли требований инструкции Баренштейн. В этом проблема. Если не превысил…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});