Принцип Полины - Дидье Ковеларт

– Но в разных залах ожидания.

Я кивком попрощался с девицами, державшими табличку с моим именем, и поехал домой на метро.

* * *

Почти год я не видел Максима. Он позвонил мне один раз, через несколько дней после нашей ссоры на Северном вокзале, и сообщил, что Полина вернулась с мужем во Францию. Я в это время писал жалобу в налоговую инспекцию и ел консервированные равиоли из банки у себя на кухне. Я ответил, что теперь это не мое дело.

– А как твоя книга, продвигается, надеюсь? Когда захочешь спросить моего мнения, посылай ее мне в штаб-квартиру сети «Софитель» в Эври. Там всегда знают, куда пересылать мне почту – Я думаю, будет лучше, если наши пути разойдутся, Максим.

Пять секунд я слышал в трубке плеск волн и рев глиссеров. Он, надо полагать, был где-нибудь в Сен-Тропе или на Корсике по своим делам. Он ответил обиженно:

– Как хочешь. Если передумаешь, мой телефон у тебя есть.

Повесив трубку, я почувствовал себя намного лучше. Этот пластырь давил на меня, с тех пор как вышел из тюрьмы, а теперь вдруг отпустило. Я снова был свободен. Волен бередить свою рану. Волен жить как хочу и идти куда хочу По крайней мере, так я думал.

Набросав в общих чертах новый план, я предполагал закончить роман за полгода; в «Клиши-Палас» мне на этот срок предоставили отпуск без сохранения содержания. Но тут мой издатель пригласил меня пообедать, чтобы передать предложение, которому сам первый удивился: некая продюсерша купила права на экранизацию моей первой книги и хотела, чтобы я сам переработал ее в сценарий для телевидения. Единственная проблема: дело не терпело отлагательств. Она могла начать съемки уже будущей весной, с популярнейшей звездой в роли меня, так что приступать надо было немедленно и работать не покладая рук.

– Вы свободны прямо сейчас?

От этого так и шибало Максимом. Но мог ли я отказаться? Тем более что из-за короткого замыкания выгорела половина мастерской на Монпарнасе, Луиза со своей художницей были вынуждены перебраться на Монмартр, и мне ничего не оставалось, как снять номер в отеле и искать новое жилье.

Благодаря подписанию контракта на сценарий я смог поселиться в двухзвездочной гостинице несколькими улицами ниже. Мой рабочий стол стоял у окна, и я весь день слышал гомон толпы на излюбленной туристами монмартрской площади, на неровном булыжнике которой ежедневно ломались две-три шейки бедра. Вот в таком пейзаже с открытки я, оторвавшись от новой книги, с энтузиазмом принялся перекраивать старую. Всего лишь перерыв ради заработка, легкомысленно убеждал себя я. Это оказалось одной из самых тяжких ошибок в моей жизни.

* * *

Через восемь месяцев я представил первый вариант сценария, которым был вполне доволен. Как выяснилось, только я один. Продюсерша как раз передала мне замечания канала, касающиеся моей точки зрения на моих же персонажей, когда я получил, снова через издателя, очередное уведомительное письмо. На сей раз я вскрыл его немедля.

Маркиз и маркиза Себастьен де Вернуай, Граф и графиня Эмерик де Вернуай имеют честь и счастье сообщить вам о рождении их внука и сына Себастьена де Вернуай.

Под фамильными гербами Полина приписала несколько строк от руки рядом с фотографией младенца, прикрепленной скрепкой к письму:

Я была бы счастлива пригласить вас в крестные. Увы, в семье Эмерика крестного выбирает отец, а крестная может быть только одна и женского пола. Поскольку он пригласил своего кузена, я сочла себя обязанной выбрать его кузину. Им это в радость. Но они Вернуай, и этим все сказано, поэтому я официально назначаю каждого из вас «shadow godfather»[29] – на случай, если у Сева когда-нибудь будут в жизни трудности.

Я надеюсь, что вы счастливы, как счастлива я. Я не забываю вас, мальчики. Наоборот.

Но из уважения к моему мужу пусть все останется как есть.

Ваша Полина

Я в пятый раз перечитывал эти слова, когда позвонил Максим:

– Ты получил?

– Получил.

– Развей мои сомнения, Фарриоль. Ты не виделся с ней после Оксфорда?

– А ты?

– Ты бы об этом знал. Shadow godfather – это значит «крестный-призрак»?

– Вроде того.

– Встречаемся в «Софителе», в аэропорте Шарль де Голль, через час.

* * *

На этаже, именуемом Executive floor[30], Максим занимал гигантский люкс в стиле Помпей с налетом фэн-шуй. Он открыл мне в купальном халате и с сигарой во рту. Кипы папок громоздились на столиках и белых диванах перед огромными, во всю стену, окнами с видом на аэропорт.

– Вот, значит, где ты живешь?

– Это моя база. Я всегда между самолетами, так удобнее, да и прошлое не донимает.

Я его понимал, и приятного в этом было мало. Меня пришибло, что, если не считать квадратных метров, мы оба выбрали одинаково безличную обстановку, сдав наши воспоминания на хранение.

– Покажи-ка.

Мы сравнили письма, развалившись в бесформенных креслах над самолетами, кружившими по летному полю. Приписки были идентичны, вплоть до знаков препинания.

– Себ – хорошее имя, – пробормотал Максим.

Физиономии у нас были похоронные. Помолчав, он спросил меня, теребя фотографию новорожденного:

– Ты считал недели?

– Считал.

– Дырявый гондон в Оксфорде – такое могло быть. Ты об этом думал, по глазам вижу. А что, если это не его сын?

Я не разделял его мучений. На уровне моих отношений с Полиной гипотеза не имела права на существование. Я только позволил себе заметить, что, если она задавалась таким вопросом, то поделилась бы с ним.

– Или нет. Помнишь, как она тогда сказала? «Друг не должен быть отцом. Друг – это тот, кто всегда рядом, что бы ни случилось».

Я развел руками, чтобы закрыть тему. Если и так, если у Полины есть сомнения и она держит их при себе, правды мы никогда не узнаем.

– Ты не советуешь мне требовать теста ДНК, – истолковал он мою реакцию.

– Не стоит.

Он свернул письмо, сделав из него треугольник. И проронил замогильным голосом:

– Что делать-то будем, ответим?

– Ответим. Поздравим ее и порадуемся.

Так мы и сделали. И получили в ответ драже для крестных.

* * *

Следующий год я провел в непрерывном кошмаре, именуемом писательской мастерской.

Руководство канала, сочтя, что как сценарист я еще слишком неопытен и не сумею в достаточной мере искалечить свое изначальное произведение, прикомандировало ко мне бригаду script doctors[31] – столь же категоричных, сколь и переменчивых, которые без конца резали, препарировали и расчленяли мой сценарий в зависимости от телефильмов, прогремевших или провалившихся накануне.

Я старался быть максимально открытым, плодотворным и вежливым, но сил моих больше не было подвергать мою историю и моих героев «эмоциональным кривым», «идентификационным осям» и «возвратным тестам», чтобы соответствовать изменчивым запросам домохозяйки моложе пятидесяти лет. А потом однажды ночью мне позвонил Максим:

– У нас тут проблема с Катаром. Я сорвал важную сделку для правительства, так что твой фильм делать не будем. Баш на баш, и не иначе, – сожалею, но я уже не на коне. В интересах твоего творчества лучше тебе теперь держаться от меня подальше.

Я последовал его совету с нескрываемым облегчением. Избавившись от бесконечных совещаний, куда я каждое утро ездил на метро, чтобы переделывать заново вчерашнюю работу, я смог наконец остаться один на один с листом бумаги и дать волю фантазии. На полученные суммы можно было продержаться еще пять-шесть месяцев, прежде чем вернуться к ковровым покрытиям.

Перерыв поначалу пошел на пользу моей книге. Я заново переписал конец, потом начало, а потом и середину. Но проблемы отцовства, засевшие в моем подсознании в связи с героиней, вдохновленной Полиной, и нашей с Максимом гипотезой, завели меня куда дальше, чем предполагалось.

Через год, выжатый как лимон и все менее довольный результатом, я понял, что больше ничего переписывать не стану. Впору было сжечь рукопись – или сдать ее как есть. Мой издатель нашел книгу «немного слишком массовой», но опубликовал в надежде, что телевидение купит на нее права.

Едва тираж вышел из типографии, я послал три первых экземпляра в поместье Вернуай в Бургундии, в штаб-квартиру сети «Софитель» в Эври и в дом престарелых в Армуаз-ан-Веркор. Ни Полина, ни Максим не ответили. Только мадам Вуазен написала мне:

По зрелом размышлении я решила воспринять Ваш текст (и манипуляции, которые Вы приписываете мне) как дань уважения в третьей степени. Так что спасибо. Но я не свожусь только к моему отношению к Полине и Максиму. Как сказал Александр Виалатт: «Не весь пастух в своей овце».

Я очень сожалела, что не смогла принять приглашения Полины на вручение диплома. Сцена, на которую Вас вдохновило это событие, не лишена пикантности; смею надеяться – ради Вас, – что не все в ней вымысел. Но я была прикована к одру моего Раймона, который, увы, недавно угас. Мне очень его не хватает. Как и моего магазина.