Бестиарий - Иван Наумов

Провела пальцами по его рукаву от плеча вниз.

— Жалко, не нравлюсь тебе. Дура потому что, да?

— Слушай, — ушёл от вопроса он, — а продай мне этот жетон? На кой он тебе, ты же всё равно не игрок. А мне, может, пригодится. Что скажешь?

— Предлагаешь свою удачу за деньги продать?

Она облокотилась на перила, встряхнула крашеной чёлкой.

— За хорошие деньги, — ответил он. — Вот, смотри!

Крахмальные, новенькие — из полученных от шефа на выгул гонцов — купюры по сто марок. Десять, одна за одной, прямо перед носом боящейся продешевить Гертруды:

— Десять к одному — это хороший выигрыш. Удача. Реальная удача.

Фишка перекочевала в его карман. Официант ненавязчиво пополнил Гертруде стакан. Мир пах холодом и мартини.

Петер ещё попытался узнать хоть что-то о везучем игроке, но натолкнулся на непреодолимое препятствие. Как звали? Везунчик. А имя у него было? Не знаю. Я звала Везунчиком. А что, ему нравилось!

А как выглядел? Хорошо выглядел. Часы у него были «Картье». Галстуки хорошие.

Да, Гертруда. Потому что дура.

Петер вытряс из неё столько, сколько смог: куда ездили, с кем играли, где останавливались, — после чего отправился присматривать за дорогими гостями.

— А ты, красавчик, вообще когда-нибудь слышал про дантистов?

Лека выволок шулера из минивэна и долго ставил на ноги. Словно выравнивал новогоднюю ёлку. Везунчика качало. Дерево деревом.

Шулер — человек, ведущий нечестную игру. Подмешивающий карты, подглядывающий в чужую руку. Копающийся в чужой голове.

— Зубки-то в детстве не выросли, или мама отняла? — не унимался Везунчик.

Петер вздрогнул, потому что помнил, как Лека потерял зубы. В тринадцать лет тот повадился курить гашиш. Мать, когда узнала, отходила сына по спине черенком от лопаты. Пытаясь увернуться от очередного замаха, он неудачно повернулся и получил по лицу.

Не думать, подумал Петер. Ни о чём не думать. Вот контейнер, вот стол, вот фишки. Всего лишь сыграть партию. Но другие мысли теснились и лезли наружу, словно тесто из-под гнёта.

Французик застыл перед входом в контейнер как загипнотизированный. Огюст был не тем человеком, с кем стоило иметь дело — себе на уме, трусоватый, ненадёжный, но при этом кажущийся кусочком другого, совсем незнакомого мира. Петер даже немного огорчился, что их долгое совместное путешествие подошло к концу.

Шесть недель метаний по Европе пролетели незаметно. Февраль стал месяцем растянутой охоты, медленной погони. В каком-то смысле, и отдыха — ведь никаких сторонних дел, просто иди по следу!

Когда Петер положил «счастливую» фишку на стол перед Джаком Уштаром, он и предположить не мог, какое путешествие ему предстоит. Пересказ истории Гертруды не занял и двух минут, люди Уштара были приучены ценить его время.

— Я хочу посмотреть на талисман этого Везунчика, — негромко сказал Джак.

Одноглазый доктор Руай, положив ногу на ногу и сплетя руки на груди, пауком устроился в углу. Фишка лежала посреди стола, Джак до неё не дотронулся.

— Если хотя бы часть истории — правда, — предположил доктор, — то фигурка может оказаться настоящей. А ты знаешь, Петер, как опасны такие талисманы, правда?

О да, Петер знал! Уже четырежды ему приходилось искать потерявшихся или спрятавшихся людей по заданию Джака. Ты готов, Гончий? Хватит тебе в этот раз сил, чтобы удержать в повиновении металлическую статуэтку Пса?

Руай принёс блюдечко с двумя пилюлями. Белой и красной. Давай, Гончий, покажи нам класс ещё разок. Две пилюли — и ты в игре. Просто открой стоящую на столе коробку и достань талисман.

Пара-тройка дней, думал тогда Петер. Пёс не ошибается, он любого Везунчика из-под земли достанет.

Джак смотрел пристально, а доктор — с интересом, как Петер берёт Пса в руку. Но со стороны никак не увидеть, каково это — владеть фигуркой. И не их это дело. Петер перетерпел первую волну дрожи, когда Пёс ожил в ладони. Каждый нерв встретил приход Пса испуганным импульсом. Свет сразу стал острым и колючим, засвербело в уголках глаз. Как сквозь пелену потекла вкрадчивая речь доктора Руая:

— Ты у нас настоящий ветеран, Петер! Вроде и лишние они, советы. Но ты будешь далеко, и я не смогу помочь тебе, если забудешь главное: Пёс убивает. Каждое утро, Петер, каждое утро как откроешь глаза, ты первым делом выпьешь противоядие. Вот здесь в пузырьке тридцать капсул — это на целый месяц, вряд ли столько понадобится. Остаток привезёшь назад, по счёту. Это очень дорогое лекарство, оно — твой единственный шанс не отправиться на тот свет. Поэтому всё, что останется, нужно будет вернуть. Джак щедр, он тратит на тебя много денег, но не разбрасывается ими. Не огорчай его!

Всё это Петер слышал уже многократно. Он периодически кивал — просто чтобы показать, что слушает. Как в самолёте: пристегните ремни, и всё такое. Каким образом дышать в маску, и где аварийные выходы. Доктор выполнял роль стюардессы перед полётом Гончего в мир, захваченный Псом.

Джак Уштар развалился в кресле, тоже дожидаясь конца «предполётного инструктажа».

— Стоит пропустить один приём, — не унимался дотошный доктор, — и увидишь, как сначала поменяют цвет твои глаза. Не пройдёт и дня, как ты начнёшь гореть изнутри. И это будет не изжога, не кислотность какая-нибудь — всё нутро затлеет, уже не погасишь! Никакой врач, никакие уколы не помогут. Раскалишься изнутри как сковородка, кровь свернётся, и что не выдержит раньше — сердце или мозг? Лучше не проверять, Петер. Лучше не проверять. Возвращайся целым и невредимым! Мы в тебя верим, ты же лучший, ты настоящий Гончий! Удачи тебе.

Доктор потрепал Петера по плечу и отошёл в сторону.

— Ну, — Джак нетерпеливо навалился на стол. — Попробуй её!

Пластмассовый кругляш лежал перед Гончим. Фишка из французского казино, выкупленная за десятерную цену.

Петер осторожно взял её кончиками пальцев. Его снова забила дрожь. Он закрыл глаза, прижал локти к бокам, согнулся, будто группируясь перед прыжком.

— Тебе нехорошо, Гончий? — откуда-то издалека участливо спросил добрый доктор Руай.

— Тихо, Медждим, не мешай! — Джак даже пригнулся к столу, пытаясь заглянуть Петеру в лицо. — Ну? Ты видишь его? Чуешь его, Гончий?

В тёмном пространстве за закрытыми веками Петера фишка расцвела радужной хризантемой. Тысячи лепестков-нитей потянулись из неё во все стороны, колыхаясь, закручиваясь, сплетаясь между собой. Петер наугад ухватил один изгибающийся лучик, впустил в себя — и тут же почувствовал прохладный аромат свежеубранного гостиничного номера. Лёгкую душистую свежесть недавно постеленного белья, успокаивающий запах выделанной телячьей кожи, влажный сквозняк из приоткрытого окна. Тонкий и хищный парфюм, исходящий от спящего женского тела.

Петер замотал головой. Где-то рядом должен быть тот, кто держал эту фишку в руках. Тот, кто подарил её Гертруде. Или это Гертруда — средь белого дня беспечно задремала в «Хилтоне», загостившись у очередного дружка? Знание вплывало в голову само собой, стоило лишь чуть сильнее потянуть за радужную светящуюся нить. Нет, конечно же, нет! Запах Гертруды Петер запомнил и без помощи Пса. Там, в номере-люкс полупустого эдинбургского «Хилтона», спала совсем не она. И рядом не ощущалось присутствия никого, кто мог бы оказаться Везунчиком, владельцем таинственного талисмана.

Петер отпустил нить и снова сосредоточился на переливающейся светом хризантеме. Он перебирал лепесток за лепестком, ускользая по сияющим тропинкам в другие города и незнакомые страны, где ехали в машинах и шли пешком, сидели за столиками ресторанов и стояли в душных очередях, говорили по телефону и молчали в одиночестве, жили своей жизнью десятки, сотни, а может быть тысячи человек, мужчин и женщин, пожилых и юных, здоровых и больных.

— Что-то не так, Гончий? — как сквозь вату, еле слышно, бессмысленно.

Петер с трудом открыл глаза, щурясь на свет. Лицо Джака на фоне окна — чёрная тень. Прозрачный блекло-голубой глаз Медждима Руая совсем рядом — обеспокоенный и пристальный взгляд. Пиратская повязка на втором глазу — так неподходяще для доброго доктора.

— Будет сложно, — сказал Петер. — Эта фишка меняла хозяина не один год. И похоже, я чую каждого, кто хоть раз подержал её в руках. Не могу угадать, за кем идти. Если перебирать по одному, то и жизни не хватит.

Джак негромко выругался. Заветная фигурка, уже почти найденная, вдруг выскользнула из рук. С минуту все трое молчали, переваривая новость.

Самым сообразительным оказался доктор Руай.

— Француз, — сказал он. — По крайней мере, ты знаешь его имя и место, где он точно был не так давно. Найди француза и расспроси о Везунчике.

Так всё и вышло. Париж, «Мирадо», надменный распорядитель. Звонок от Джака парижским друзьям — и вот уже распорядитель стелется перед золотозубым гостем как перед каким-нибудь виконтом. Да, месье, конечно, месье, с превеликим удовольствием, месье! Затёртая визитка члена клуба Огюста. Конечно, месье! Пусть побудет у вас!