Том 5. Багровый остров - Михаил Булгаков

Обольянинов играет «Светит месяц». Манюшка танцует. Аметистов играет на балалайке.

Херувим (интимно). Мануска! Когда танцуиси, мене самапатли, гости не самапатли.

Манюшка (интимно). Уйди, черт ревнивый!

Обольянинов. Я играю, горничная на эстраде танцует… Бывшие куры… Что происходит в Москве?

Аметистов. Цсс. Манюшка, скатывайся с эстрады, накрывай ужин в два счета. (Гусю.) Э бьен?[24]

Гусь (восторженно). Ателье!

Аметистов. Совершенно верно, обаятельнейший Борис Семенович!

Иванова появляется на эстраде в роскошном и рискованном платье. Обольянинов играет страстный вальс.

Что скажете, Борис Семенович? Моя постановочка. (Вбегает на эстраду, танцует с Ивановой. В паузе показывает.) Декольте сюр ле бра[25]. (Танцует. В паузе.) Декольте… (Ищет складку.)…сюр ле до[26]. (Танцует.) В сущности, я очень несчастлив, мадам Иванова. Моя мечта уехать с любимой женщиной в Ниццу, туда, где цветут рододендроны…

Иванова (танцуя). Болтун.

Аметистов (заканчивая танец, бросает Иванову к ногам Гуся). Я — палач!

Музыка обрывается.

Херувим (выбегает из-за занавески, аплодирует). Постановсика! Постановсика! Аметистова!

Аметистов (скромно). Ну что ты. Что ты.

Херувим исчезает

Что вы скажете, чудеснейший Борис Семенович, по поводу разрезов на этом платье?

Гусь. Где вы их видите, гражданин администратор?

Аметистов. Мадам, продемонстрируйте мосье разрезы. Пардон-пардон. (Исчезает)

Иванова. Вам угодно видеть разрезы, мосье?

Гусь. Очень вам признателен, до глубины души…

Иванова (внезапно садится к Гусю на колени). Ах, что вы делаете! Дерзкий. Не смейте держать меня!

Гусь. Кто вам сказал, что я вас держу?!

Иванова. Дерзкий! В вас есть что-то африканское!

Гусь. Вы мне льстите. Я никогда даже не был в Африке.

Иванова. Ну, может быть, читали про нее. (Целует Гуся.) Что вы делаете? Нет, вы безумно дерзкий. Не трогайте меня, сейчас войдут сюда. Вы знаете, мне нравятся такие, как вы. Для вас, наверное, не существует препятствий. (Целует.) Я пропала…

Аметистов (появился внезапно). Пардон!

Иванова. Ах! (Исчезает.)

Гусь (исступленно). Ателье!!

Аметистов. Пардон. Ан-тракт!

Занавес.

Акт третий

КАРТИНА ПЕРВАЯ

Осенний вечер в квартире Зои. Цветы в вазах. Аметистов во фраке. Аллилуя (таинственно шепчет).

Аметистов. Какая же ехидна это говорила?

Аллилуя. Да что ж, ехидна! Люди болтают. Народ, говорят, ходит в квартиру.

Аметистов. Уважаемый лорд-мэр, как же им не ходить, ежели у нас мастерская?!

Аллилуя. Фокстроты по ночам. В мое положение тоже нужно входить.

Аметистов. Фокстроты! Вы слышите, товарищи, фокстроты? Призываю вас в свидетели, вы видели когда-нибудь фокстрот в этой квартире? Удивляюсь! Люди не умеют отличить сонаты Бетховена от фокстрота, а туда же лезут с рассуждениями.

Аллилуя. Сонаты или не сонаты, но ведь и в мое положение тоже нужно входить.

Аметистов. Кстати о положении. Зоя Денисовна, кажется, вам осталась должна за электричество два червонца?

Аллилуя. Три.

Аметистов. Два с половиной.

Аллилуя. Нет, три.

Аметистов. Ну, три так три. Прошу.

Аллилуя. Квитанцию я вам завтра пришлю.

Аметистов. К черту этот бюрократизм и волокиту. Не беспокойтесь. (Икает.) Ик! А, чтоб тебя!

Аллилуя. Что, икается все? Поминает вас кто-то.

Аметистов. Только вот не знаю кто!

Аллилуя. Так уж вы, пожалуйста, Александр Тарасович, потише с фокстротами, а то долго ли до беды. У вас, что ж, сегодня гости опять будут?

Аметистов. Да, легонькие именины.

Аллилуя. Ну, прощенья просим.

Аметистов. Рукопожатия отменяются. Хи-хи. Шучу-с. Ревуар!

Аллилуя уходит.

Видал я взяточников на своем веку, но этот Аллилуя экстраординарное явление в нашей жизни. Ик! А, черт тебя возьми! Селедки я, что ли, переложил за обедом?

Обольянинов входит как тень, скучный, во фраке.

Ик! Пардон.

Звонит телефон.

Херувим, телефон.

Херувим (по телефону). Слусаю. Да, да. Тебе Гусь зовет.

Аметистов (по телефону). Товарищ Гусь? Здравия желаю, Борис Семенович. В добром ли здоровье? В делах, в делах все. Как же, обязательно, сегодня ждем. День, можно сказать, такой выдающийся. Часикам… Ик! Пардон!.. К десяти… Вспоминали вас, вспоминали вас, вспоминали. Когда же, говорит, я увижу этот ассирийский профиль?! Хи-хи. Секрет, секрет. Сюрприз есть. Ждем, ждем. Честь имею кланяться. Ик!

Обольянинов. Удивительно вульгарный человек этот Гусь. Вы не находите?

Аметистов. Да, не нахожу. Человек, получающий двести червонцев в месяц, не может быть вульгарным. Ик! Какому черту я понадобился? Уважаю Гуся. Кто пешком по Москве таскается — вы!

Обольянинов. Простите, месье Аметистов. Я хожу, а не таскаюсь.

Аметистов. Да не обижайтесь вы, вот человек! Ну, ходите. Вы ходите, а он в машине ездит. Вы в одной комнате сидите, пардон, пардон, — может быть, выражение «сидите» неприлично в высшем обществе, — так восседаете, а Гусь в семи! Вы в месяц наколотите, пардон, пардон, наиграете на вашем фортепиано десять червяков, а Гусь две сотни. Кто играет — вы, а Гусь танцует!

Обольянинов. Потому что эта власть создала такие условия жизни, при которых порядочному человеку существовать невозможно!

Аметистов. Пардон, пардон. Порядочному человеку при всяких условиях существовать возможно. Я — порядочный, однако же существую. Я, извините за выражение, в Москву без штанов приехал. У вас же, папаша, пришлось брючки позаимствовать. Помните, в клеточку, а теперь я во фраке.

Обольянинов. Простите, но какой я вам папаша?

Аметистов. Да не будьте вы таким недотрогой! Что за пустяки между дворянами? Ик!

Обольянинов. Простите меня. Вы действительно дворянин?

Аметистов. Мне нравится этот вопрос! Да вы сами не видите, что ли?

Обольянинов. Ваша фамилия мне, видите ли, никогда не встречалась.

Аметистов. Мало ли что не встречалась! Известная пензенская фамилия. Эх, синьор, да если бы вы знали, что я вынес от большевиков, у вас бы волосы стали дыбом. Имение разграбили, дом сожгли.

Обольянинов. У вас в каком уезде было имение?

Аметистов. У меня-то? Вы говорите, у меня, которое…

Обольянинов. Ну да, которое сожгли.

Аметистов. Ах это… В этом… Не хочу даже вспоминать, потому что мне тяжело. Белые колонны, как сейчас помню… Эн, де, труа[27], фир, фюнф, зекс…[28] Семь колонн, одна красивее другой. Эх! Да что говорить! А племенной скот, а кирпичный завод!

Обольянинов. У моей тетки был превосходный конский, у Варвары Николаевны Барятниковой.

Аметистов. Что Барятникова, тетка. У меня лично был, да какой! Да что вы так приуныли? Приободритесь, отец!

Обольянинов. Многое вспомнилось. У меня была лошадь Фараон. Я вам очень сочувствую.

Аметистов. Да как же не сочувствовать. Злодей, и тот посочувствует.

Обольянинов. У меня тоска.

Аметистов. Вообразите, у меня тоже. Почему, неизвестно! Предчувствия какие-то. От тоски карты помогают хорошо.

Обольянинов. Я не люблю карт, я люблю лошадей. Фараон. В тринадцатом году в Петербурге он взял Гpaн-при. Напоминают мне они…

Голос глухо поет. «Напоминают мне оне…»

Камзол красный, рукава желтые, черная перевязь — Фараон.

Аметистов. Я любил заложить фараон. Пойдет партнер углами гнуть, вы, батюшка, холодным потом обольетесь, но уж как срежете ему карточку на полном ходу, и ляжет она как подкошенная! Хлоп, как серпом! Аллилуя, что ли, меня расстроил… Эх, убраться бы из Москвы поскорей!