Прыжок тигра - Николай Мороз

Боброва подкрасила ресницы, освежила подводку глаз и теперь взялась за помаду. И говорила, говорила, не переставая, нахваливала свой «товар»:

– Детки у нас чистые, ухоженные, помещение оборудовано, так что останетесь довольны. Я вам свой телефончик дам, и в следующий раз вы меня заранее предупредите, чтобы мы все подготовить успели. Сейчас у них сон, а девочку поднять надо, умыть, одеть, причесать…

Все, это должно когда-нибудь закончиться. Максим перевернул последнюю страницу, захлопнул альбом и поднялся со стула. Боброва истолковала его реакцию по-своему, повернулась к «клиенту», улыбнулась и спросила:

– Ну, что? Выбрали?

– Да, выбрал. Сейчас покажу. – Максим потянулся к первому – более увесистому – альбому, взял его в руки. Ростом Боброва доходила «заказчику» до подбородка, и ей пришлось задирать голову, чтобы взглянуть на собеседника. Один хороший удар по размалеванной харе вырубит чудовище на несколько секунд, а больше и не надо. Главное, чтобы она ничего не заподозрила и не заорала сразу.

– Вот эту, – Максим ткнул пальцем в первую попавшуюся фотографию.

– Верочка, у нее самая слабая степень умственной отсталости, обусловленная задержкой развития. Это спокойная и послушная девочка. Вам о ней говорили, верно? – Боброва заулыбалась еще шире и потопала к столу, потянулась к сумке, достала из нее мобильник.

– Присядьте пока, все займет минут пятнадцать. Может быть, хотите что-нибудь выпить? Или сказать, чтобы вам чаю принесли? – Боброва на Максима не смотрела. Она нажала несколько кнопок на телефоне и уже командовала какой-то Люде:

– Веру поднимай. Да, сейчас. Ну и что, потерпит. Давай побыстрее, я сама ее отведу, – и повернулась к Максиму спиной. Альбом неслышно лег на стол, Максим схватил с подоконника вазу из пестрого стекла, прикинул ее вес. Вот этот снаряд подойдет, для такой башки это то, что надо… Боброва давала последние указания, и Максим ждал, когда она закончит беседу, пытался угадать ее следующее слово или действие, чтобы не упустить момент.

На столе директора зазвонил городской телефон, Боброва обернулась так резко, что Максим едва успел вернуть вазу на место. Марина Владимировна схватила трубку и рявкнула в нее:

– Да! Что? Когда? Ко мне? – и попятилась назад.

– В чем дело? – Максим старался быть обаятельным, но получалось, видимо, неважно. Боброва заметалась вдоль стены от тумбочки с букетом из искусственных цветов к зеркалу, рухнула в кресло, вскочила и выпустила, наконец, из рук телефонную трубку.

– Что… – Максим не договорил. Он уже услышал топот, по коридору шли несколько человек в тяжелой обуви. Они прогрохотали мимо череды дверей, свернули и направлялись сюда, к кабинету директора. Боброва вжалась спиной в стену и таращилась то на Максима, то на свою сумку, но не двигалась и молчала. Максим бросился к двери, дернул за ручку – закрыто, но толку-то. При желании дверь можно легко выбить, а, судя по обрывкам фраз, доносившимся из коридора, новые «клиенты» желали именно этого. И даже прилагали усилия, чтобы исполнить свое желание – дверь вздрогнула от первого удара. Максим отпрыгнул к столу и обернулся через плечо. Боброва вытряхнула из своей кошелки все, что там было, вытащила деньги, те, что минут двадцать назад отдал ей Максим. Скомкала кое-как одну купюру, запихнула себе в рот и принялась жевать.

«Мать твою, да тут умственная отсталость и кретинизм в одном флаконе. А может быть еще и идиотия. Что она делает? Зачем?» – вид жрущей деньги Марины Владимировны отвлекал его от происходящего в коридоре. Дверь все-таки оказалась крепкая, а «гости» очень спешили. Кажется, двоих оставили караулить мышеловку, а еще двое отправились на поиски инструмента. Где-то далеко кричала охранница, кто-то вторил ей, телефоны Бобровой – городской и мобильный – звонили, не переставая. Но директор дома-интерната не отвечала, ей было не до того. Первую купюру она уже, плача и давясь, успела сожрать, теперь потянулась за второй. «Жуй, жуй, старайся, минут десять у тебя еще есть. Я, если что, номера купюр переписал» – Максим занял позицию у двери, прислушивался к голосам в коридоре и смотрел, как Марина Владимировна тщательно пережевывает пищу. «А еще говорят, что в стране денег нет. Вот если бы каждого чиновника вовремя взять за руку, сколько денег можно набрать на любое дело. И ведь это только мелкий чиновник. А если чин повыше, да клизму сделать…» – дверь вздрогнула от мощного удара. Кажется, те, кто рвался в кабинет, нашли то ли кувалду, то ли близкий к ней по силе воздействия инструмент. Если это так, то до вторжения оставались считанные минуты. Боброва понимала это не хуже Максима, она кое-как проглотила вторую купюру и затолкала себе в рот третью, даже предварительно не смяв ее хорошенько. «Не успевает» – Максим подхватил с пола и закинул на плечо рюкзак и приготовился к броску. Кто бы ни был там, за дверью, надо попытаться уйти чисто, а потолковать с Бобровой можно в другой раз. Ну, погнали, что ли…

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалились сразу двое. Первого Максим встретил удачно – подсечка, и гость устремился головой в радиатор отопления. Второй тоже полетел, но мишенью для него стало зеркало. А потом стеклянная дверца шкафа и, для верности, тот же радиатор. Пригодилась и ваза, от нее досталось третьему, особенно хороши оказались осколки яркого стекла. Они очень быстро окрасились в багровый монохром, как и волосы и физиономия третьего «клиента». Путь был свободен, Максим перепрыгнул через тела и выскочил в коридор. Навстречу бежали еще двое, и один уже расстегивал на бегу «молнию» на куртке. Максим метнулся к одной стене, потом к другой, прыгнул вперед, схватил стрелка за руку с пистолетом и заломил ее ему за спину. «Макаров» грохнулся на пол, «гость» заорал от боли в сломанной руке и с воем упал в объятия товарища. Максим подобрал пистолет и рванул дальше по коридору. Одна дверь, вторая, третья, четвертая – за ними тихо, как в склепах. А пятая открывается, медленно, так, словно кто-то прилагает для этого огромные усилия. И из нее в коридор выползает кто-то, именно выползает на четырех конечностях до середины прохода и усаживается в самом центре, задирает голову.

Смех был нечеловеческий, такие звуки могло бы издавать долго прожившее рядом с людьми существо, которое не стало человеком, и никогда не станет, поскольку этого не позволят глубокие нарушения и стойкое, необратимое недоразвитие уровня психической деятельности плюс врожденная органическая патология головного мозга. Существо может лишь есть, спать и испражняться, в большинстве случаев – под себя. И самостоятельно передвигаться способно только на четвереньках. Максим бросился в одну сторону, затем в другую, а существо повторяло его движения, оно играло в новую увлекательную игру и не желало останавливаться. Оно веселилось от души, исторгало отрывистые, похожие на карканье звуки и шустро передвигалось по коридору. Максим остановился на мгновение, оглянулся, снова рванул вперед – тот, четвертый, уже пришел в себя и мчался следом. И кто-то был впереди, в секторе коридора, скрытом от обзора створкой открытой двери. Ребенок – мальчишка лет семи, босой, в чем-то похожем на халат, полз по полу навстречу Максиму, тянул к нему грязные руки и улыбался, развесив слюни. Максим толкнул перед собой дверь, промчался мимо и услышал, как створка со стуком ударилась о косяк. Мальчишка на полу заревел от страха или от боли, Максим обернулся и застыл на месте. Медсестра или санитарка, не разобрать, схватила мальчишку за руку так, что едва не вывихнула ему плечо. И поволокла обратно в палату, из распахнутой двери в нос ударил тяжелый настоявшийся запах мочи и пригорелой пищи.

– Не тронь его! – заорал Максим и бросился назад. Санитарка подняла голову, завизжала и отпустила мальчишку. Он шлепнулся на пол и сам шустро пополз в палату. А Максим замер на месте – в спину ему уперся ствол пистолета.

– Стоять. Руки, – скомандовали сзади.

– Стою, – Максим не двигался, разжал пальцы, «макаров» и рюкзак упали на пол.

– Молодец, – повторил кто-то негромко, Максим повернул голову и тут же ослеп от боли – удар пришелся в поясницу. Следующий – по затылку, потом в живот, а дальше все происходило очень быстро. Исчезли звуки, стены коридора тоже пропали, осталась только боль. Максим успел закрыть руками голову – его били сразу трое. Тот, со сломанной рукой, теперь отрывался за себя и за того парня. Вернее, за парней, оставшихся в кабинете директора. Грань, за которой мозг отключает сознание, была уже близка, протяни руку, и вот она, спасительная тьма. Но те, кто бил его, тоже это знали. Отключиться Максиму не дали, подхватили под руки и потащили по коридору. Старый затертый линолеум расплывался перед глазами, и на нем оставалась дорожка из темных пятен крови, капавшей из разбитого носа.

– Он, он, это он! Я его спрашиваю: «Как вы вошли?», а он отвернулся, и сразу туда, – протарахтела где-то далеко охранница, перед глазами появились ступени, потом короткая полоса серого асфальта и темный салон машины. Максима запихнули на заднее сиденье, сковали наручниками руки, рядом с ним уселись двое. Максим запрокинул голову назад, чуть повернул ее в сторону. Дверцы дружно хлопнули, машина дернулась и рывком, присев на задние колеса, взяла с места. Он успел заметить за тонированным стеклом охранницу, открывшую ворота, забор интерната и лесок у обочины дороги. На этом все закончилось, смотреть дальше было не на что. Машина летела по дороге со скоростью километров сто, не меньше, пассажиры и водитель молчали. Тот, кто сидел на переднем сиденье, покопался в рюкзаке Максима, долго рассматривал его документы, покрутил в руке «ярыгина» и нож в «скандинавских» ножнах, ухмыльнулся и пробормотал что-то неразборчиво. Потом побросал все обратно в рюкзак и достал свой мобильник: