Любовь на коротком поводке - Эрика Риттер

Тебе надо двигаться вперед.

— Двигаться? — Теперь я злюсь, еле сдерживаюсь, чтобы не повысить голос. — Уж кто мне не мешает, так это ты.

— Надеюсь, что так, — просто сказал он. — Только… Дана, после всех этих лет, когда ты найдешь себе настоящего человека…

Настоящего? Я стараюсь выкинуть из головы внезапно возникший образ того детектива, Карла Харта, растянувшегося в кресле в гостинице «Арлингтон». Глаза закрыты, лицо привлекательное и уязвимое…

— Между прочим, у меня есть на примете один холостой парень.

— Правда? — спросил Марк заинтересовано, даже с надеждой. — И кто это?

— Ну, это мой друг Джерри из Нью-Йорка. Возможно, мы с ним снова затеем роман.

— С чего бы это вдруг?

— Ну… возможно, он приедет сюда ко мне. Со своей… собакой.

— Со своей?..

Ох, да заткнись ты, Дана, думаю я.

— Джерри уезжает по делам, — поясняю я, чувствуя себя все более и более неловко. — Мне кажется, будет занятно присмотреть за собакой, пока он в отъезде.

— Занятно? — Марк был явно рассержен. — Мне, например, кажется, что этот тип тебя просто использует.

Я не сдержалась и огрызнулась:

— Не тебе об этом говорить.

На лице Марка появляется выражение удивления, обиды и недоумения, как будто я снова засадила ему между бровей сигаретной пачкой.

— Ты полагаешь, я просил, чтобы мне сдали именно такие карты?

— Нет, ты не просил. Но и я не просила. И я изо всех сил стараюсь, будь оно все неладно. Джерри может быть как раз тем, кто мне нужен. — Я вовсе не собиралась этого говорить. Я даже думаю, что я так не считаю. Но есть что-то в восковой прозрачности кожи Марка, что внезапно напоминает мне о Дереке Мэттьюзе, который казался серым даже в розовом свете гостиницы. Конечно, Дерек из своего приключения выбрался почти без царапин, даже позвонил мне из больницы, чтобы сообщить об этом. Несмотря на это, мне почему-то кажется, что я цепляюсь за жизнь посреди смерти. Пытаюсь ухватиться за что-то, чтобы удержаться, все равно за что, и тут подворачивается Джерри, который все еще значит для меня больше, чем я готова признать. К тому же это менее опасное направление, чем все остальные.

— Только не говори все это, — просит Марк, — чтобы меня утешить.

— Утешить? — Я ухмыляюсь, стараюсь, чтобы получилось весело. — Черт, я все это говорю, чтобы ты меня приревновал!

— И я ревную. — Марк наклоняется и целует меня в щеку. — Полагаю, ты это знаешь.

В дверях балкона появляется Тед, как раз вовремя, чтобы уловить последнюю фразу. Но если он недоволен, он ничем этого не показывает.

— Ну, с мытьем посуды покончено. Теперь так: мама предлагает поиграть в карты, а еще есть лазерный диск в «Травиатой», можно послушать.

Кашлять в такт с героиней оперы. Очень кстати.

— Я предпочитаю карты. Хочу показать Марку, что все же есть игры, в которых я выигрываю. — И я продолжаю хитро улыбаться Марку, но улыбка, которой он мне отвечает, механическая, абстрактная, как будто он уже забыл, о чем мы толковали. Момент, который мы с ним разделили, остался в прошлом, и это его вполне устраивает. Он может отпустить его, как и все остальное, и не потому, что ему безразлично: просто он движется вперед, уходит…

Глава четырнадцатая

В такие времена, как эти, невольно начинаешь сомневаться в человечестве. Во время прогулок Джерри теперь еще более деловой, чем раньше, и иногда я ловлю на себе такой взгляд, который подсказывает мне, что следует ожидать плохих новостей.

Может статься, что, невзирая на мои самые лучшие намерения, я уже довел его до ручки. В последнее время даже сущие пустяки вызывают у него приступы гнева, как будто он ищет повода рассердиться и даже не пытается посмотреть подальше.

— Ты хочешь, чтобы тебя вырвало? — заорал он на меня недавно, в самом деле заорал, аж до визга, после того как я проглотил какую-то резинку, валявшуюся на асфальте. — Ты хочешь попасть к ветеринару? Этого ты хочешь?

Да уж, именно этого я и хочу. Обожаю ветеринаров, кто же их не любит? Особенно нетерпеливо я жду, когда мне начнут стричь ногти, иногда с мясом, или когда какой-нибудь психопат с бумажкой от государства примется по непонятной причине лазить ко мне в уши. Ему даже не нужно быть лично со мной знакомым, чтобы хотеть сделать мне больно. Теперь вы видите, каким раздраженным стал Джерри. Но это еще не все.

— Допустим, — продолжал он разоряться прямо при людях, — я положу тебе в миску резинки, дохлую мышь, обертки от конфет, сломанные мелки и прочую мерзость, которую ты подбираешь на улице. Станешь ты это есть только потому, что все — перед глазами?

Нет, конечно, я не стану все это есть из своей миски. Не в этом ведь дело. Дело в том, что с мусором, как и с квартирой, все сводится к трем главным требованиям: месторасположение, месторасположение и месторасположение. Джерри никак не хочет этого понять. Еда, съеденная на улице, значительно вкуснее. Не спрашивайте меня, почему. Тогда как в помещении многое даже не кажется едой. Ну, так уж я устроен.

Нет смысла объяснять все это Джерри, который заинтересован вовсе не в том, чтобы разобраться, а в том, чтобы все чаще и чаще устраивать мне разносы за провинности. Возможно, он стремится успокоить свою совесть, когда придет время дать мне пинка.

— Видите, как я старался? — жалобно спросит он. — К сожалению, животное стало невыносимым…

Нет, серьезно. Происходит что-то плохое, я это чувствую. И если бы это был телевизор, а не реальная жизнь, я бы мог выступить с протестом по поводу моего тяжелого положения. Организовал бы Собачий марш на Вашингтон или объявил бы с бортика бассейна о создании Дня щенячьей гордости. К сожалению, все, что выглядит таким простым по телевидению, совершенно невыполнимо в реальной жизни. Как, черт возьми, я буду что-то организовывать, если я до сих пор не могу разобраться, как сдвинуть щеколду на двери квартиры?

У нас в доме замки закрывает Джерри. Он может, возможно, с помощью Марты, плотно задвинуть болт, оставив меня с другой стороны двери. Навсегда. В конце концов, из Приюта для животных я появился, в Приют для животных можно меня снова сбагрить. Прах к праху, вся эта мура насчет круговорота жизни.

Я уверен, что не зря беспокоюсь, потому что в последнее время даже Марта стала вести себя со мной по-другому — почти мило. Как будто она знает, что ей недолго придется так напрягаться. Так что, с какой стороны ни посмотри, все сводится к