Цитадель один - Алексей Гулин

стрелял.

Он все продолжал меня провоцировать. Ну что же, ответим провокацией на провокацию. Я демонстративно медленно сел на диван.

— Может и так, Рюсэй. Но если бы другие встали исключительно на Вашу точку зрения, боюсь, на Земле остались бы только жуки-солдаты, и несколько их командиров, никак не достигших Высшего класса.

По губам Симоды пробежала ухмылка.

— Что же, остроумно и зло. Но я пригласил Вас сюда не для того, чтобы оправдываться — врач, лечащий гангрену ампутацией, не нуждается в оправдании. Я пригласил Вас, господин Соколов, чтобы предостеречь.

— Вот как?

— Да, предостеречь. И, я надеюсь, Вы отнесетесь к моим словам со всей серьезностью, что бы Вы и не думали про меня. Возможно, Вы когда-нибудь поймете мою правоту, возможно, Вы когда-нибудь сможете меня убить — я думаю, больше никому в Сопротивлении такая возможность не выпадет. Но разговор будет о Безымянном. Да, Вы правы, я не люблю его. И дело не в том, что он отстранил меня от командования прямо на поле боя — к тому времени все уже было кончено. И не в том, что он распорядился расстрелять меня — я не боюсь смерти. Дело в том, что он не сделал ничего. Он не борется, он действует обходными тропами. В Совете он мог бы добиться моего расстрела — но не стал этого делать, потому что ничего не делать, а рассуждать о временах, когда все добровольно придут к нам — гораздо проще. Стальной клинок проходит через воду не разрубая ее. Так и с Безымянным: он, как вода, без сопротивления пропускает через себя все. Но все удары бессмысленны — и он их просто не замечает. Нет, я неправильно сравнил его с водой. Правильней будет сравнение с болотной жижей, которая мало-помалу засасывает все, попавшее в нее. Он способен уничтожить любое движение души, засосав его в болото компромиссов, согласований и ожидания. Узнав о Вашем существовании, я заинтересовался Вами и решил на Вас взглянуть. И я увидел то, что ожидал: отражение Безымянного. Берегитесь, господин Соколов! Берегитесь, потому, что если Вы продолжите идти по выбранной Безымянным дороге, то вы не простите меня, но и не убьете. Вы станете таким же, как он, а, значит, перестанете быть собой. Вы сможете оправдать мое существование, не простив меня. Вы сможете оправдать все действия Безымянного, не оставшись с ним до конца. Вы пойдете путем уступок, и этот путь заведет Вас в трясину. Берегитесь! А, сейчас, уходите. Я устал.

Он скрылся во внутренней комнате, а я пожал плечами и вышел. Этот малосодержательный диалог вывел меня из равновесия гораздо больше, чем тайны Безымянного или само присутствие Симоды в Цитадели. Что он хотел этим сказать? И, главное, для чего? Был один хороший, но неприятный способ узнать чуть больше — сходить к Безымянному. Но это слишком уж попахивало доносом и слишком играло на руку Симоде. Нельзя сказать, что бы он был прав, но какое-то рациональное зерно в его словах было. Ему нужен был бой, чистый и незамутненный, в котором на одной стороне были бы свои, а на другой — враги. Я же жил не в черно-белом мире и не собирался идти напролом. Из раздумий меня вывел звонок телефона. Звонил Безымянный.

— С тобой все в порядке? — взволнованно спросил он.

— Все. Симода меня не съел.

— Это хорошо, — сейчас Безымянный не был расположен к шуткам, — он непредсказуем и очень опасен. Правда, причинив тебе вред, он бы точно подписал себе смертный приговор. Ты не зайдешь ко мне?

— Конечно.

Я сидел в кресле, а Безымянный, встав со своего привычного места, смешивал какие-то соки. Наконец, он добавил туда рома и протянул мне:

— Вот это мой специальный рецепт. Очень хорошо помогает после трудных ситуаций.

— Не было никаких трудных ситуаций, — я пожал плечами, — мы просто поговорили.

— А откуда я знаю, какая моча и в каком горшке ударит Рюсэю в голову?

Он решительным жестом вытащил из нагрудного кармана телефон, такой же как у меня, и набрал номер.

— Рюсэй, — такого жесткого и холодного голоса я еще не слышал, — за Артема Соколова ты мне ответишь жизнью. И я не шучу. На этот раз Совет узнает, когда все будет кончено. Я выдам тебя Сопротивлению. Ты обвинял меня в недостатке решимости? Так вот, стоит только волосу с головы Артема упасть по твоей вине, и я тебя сразу же уничтожу. И не надейся погибнуть в бою: и не таких, как ты, живыми брали.

Он выключил телефон и повернулся ко мне.

— Артем, этот предмет важен для тебя?

Я покачал головой.

— Он не рассказал ничего, что бы я не мог прочитать сам. А о ведении партизанской войны, что для меня важнее всего, я знаю намного больше его.

— Он сегодня же покинет Цитадель, и больше я его близко сюда не подпущу.

Я видел Безымянного разным: веселым, собранным, сдержанным, иронизирующим, даже растерянным. Но в такой холодной ярости я его еще не видел. Я поставил бокал на стол.

— Я никак не могу понять причины столь резкой Вашей реакции. Мы просто говорили. Он не угрожал мне, не сделал никаких попыток повредить мне физически.

— Мне лучше знать, в чем заключается вред, который он уже нанес тебе, — резко ответил Безымянный. — А еще больший ущерб он мог бы причинить, не останови я его вовремя.

— Вы хотите сказать, что простые разговоры с ним могут как-нибудь повлиять на меня? Могу заверить: у меня нет ничего общего с ним.

— Это хорошо. Я не могу допустить, чтобы этот мясник устраивал психологические атаки на моих учеников. Не затем я вложил в тебя столько времени и сил.

Я хмыкнул:

— «Мясник»… У вас, остальных, конечно, столько голов не наберется, но жизней вы тоже немало положили?

— Надо же, какие новости! Ну, и сколько же человек я положил?

— А сколько кочевников предпочли умереть, но не жить так, как Вы им приказали?

— Ах, вот ты о чем… У них ведь был выбор, не забывай. Ты можешь твердить, что это «плохой» выбор, но он был. Просто стоящие на низком уровне развития не могут сделать иной выбор: любой другой, а не жизнь или смерть, слишком сложен для них. Времена, когда вождь племени выбирался молчаливым консенсусом, когда люди добровольно подчинялись лучшим, давно прошли. Человек, находящийся в паутине нелепых обрядов и традиций не может сделать выбор осознанно. За него это делают прежние поколения. А вот выбор между жизнью и смертью — он понятен каждому. Вот